Глава -15
Людоеды
- Ничего не выросло, вот смотри, – Шура подняла вверх беспалую ступню правой ноги.
- Действительно, нет, – удивился отец. - А почему не хромаешь?
- Привыкла за семьдесят лет, – ответила Шура, улыбаясь. - Вместо передовой направили меня на трудовой фронт. Там окопы копала, да противотанковые рвы. На таких работах пальцы не требовались, – продолжила рассказ хозяйка. - Так продолжалось до самого сентября.
- А в сентябре что случилось? – спросил Серёга у замолчавшей хозяйки.
- В сентябре город провалился в ад. Началась блокада, продолжавшаяся 900 страшных дней и ночей, – хозяйка всхлипнула, и на её щеках появились слёзы. Она достала из кармана кофты засаленный носовой платок и, вытерев им потёкшие слёзы, продолжила. - Пока Бадаевские склады не сгорели, было терпимо. И хлебушек по талонам давали, и крупами иногда баловали, а восьмого сентября самолёты налетели, и давай бомбить, ох как бомбили, страх. Вот в этот день продуктовые склады и сгорели, дыму было, половину города заволокло, вот как горели.
- А чего уж, потушить, не могли, что ли? – недоумевали гости.
- Тушили, да видно плохо. А может, кому требовалось, чтобы склады сгорели, а население передохло от голода. В общем, с этого дня нормы выдачи хлеба стали снижаться. Сначала сократились до трёхсот грамм, потом до двухсот, а в декабре мне выдавали сто двадцать пять грамм на сутки, как ребёнку.
- А тем, кто работал, сколько выдавали? – удивлённо спросил Серёга.
- Тем, кто работал? – вздохнула Шура.- Да не намного больше, грамм двести пятьдесят, ну, они хоть в тепле жили и работали. А мы так мёрзли, я до сих пор не могу согреться. В подвале в моей комнате стояла буржуйка, сначала я сожгла всю мебель, потом все заборы в округе, которые сумела найти.
Морозы какие были в сорок первом! За сорок, люди ходили еле-еле, чуть живые. Бывало, получишь свои сто грамм глиняного хлеба - и сразу в рот, чтобы не отняли.
- А что, могли отнять?
- Отнять? Не то слово, изо рта вырвать, если зазеваешься. Люди в городе сначала съели всех кошек и собак, потом ворон и крыс с мышами, а затем и за людей принялись.
- Ну чего ты опять врёшь! Никто людей не ел, выдумки это, фашистская пропаганда! – возмутился отец.
- Сам ты пропаганда, партеец липовый. Может у вас в тылу и не ели, потому что хлеба вдоволь было, а у нас ели ещё как, понял?
- Это почему липовый? – удивился отец.
- Потому, что всех нормальных идейных, Сталин расстрелял. А вот такие, как ты, остались. Ты ведь в партию не по зову сердца вступил, а для карьерного роста, не ошиблась? – спросила старуха.
Отец задумался. Старуха говорила правду, он никогда не верил в коммунистические идеалы. Всё это липовое равенство и всенародное братство от него было так далеко. В памяти сразу всплыл сорок седьмой год. Он, тринадцатилетний мальчишка, живший на маленькой железнодорожной станции, стал свидетелем человеческой драмы.
Прогуливая занятия в школе, Сашка крутился на небольшом станционном базарчике, устроенном жителями прямо на платформе. На нем местные старухи приторговывали всякой всячиной: солёными грибами, семечками, молоком, самосадом, выращенном на собственном огороде. В этот момент на станцию прибыл пассажирский поезд. Из вагонов повыскакивали сотрудники НКВД и стали разгонять торгующих на платформе старух. Разогнав торговцев и зевак, рядовые сотрудники выстроились в живую цепь, преградив доступ на платформу неугодным людишкам. Из среднего вагона на перрон, вышли два генерала, один военный, другой - НКВД. К ним сразу подскочил полковник и, отдав честь, стал что–то энергично объяснять, размахивая при этом руками. Сашка, находившийся слишком далеко, не мог слышать, о чём он разорялся, поэтому решил подобраться поближе. Полковник что–то докладывал про воду и показывал на водонапорную башню.
Сашка ещё ближе подобрался к говорившим.
- Начальник станции где? – спросил НКВДешный генерал у полковника, вытянувшегося по стойке смирно.
- Не могу знать! – проорал тот.
- Что значит, не можешь? Сейчас сможешь. Быстро его сюда, хоть из-под земли достань!
Полковник испарился.
- Если через десять минут не уедем, всех жителей этой станции в Магадан отправлю. Одни вредители, понимаешь, – грозил генерал.
Сашка, спрятавшись в небольшом пристанционном палисаднике в кустах акации, наблюдал за всем происходящим. Не прошло и пяти минут, и на платформе перед генералами появился полковник.
- Товарищ генерал, начальник станции доставлен, – отрапортовал он.
За его спиной двое здоровенных сотрудников держали за руки начальника станции дядю Колю. Его лицо было разбито в кровь, а белые форменные брюки были мокры до самых колен. Сашка вздрогнул от вида такой картины.
«Как они его отделали, аж обоссался, бедный».
- Ты зачем это, скотина, его так разукрасил? Нам вода нужна, а не его признания! – заорал генерал на полковника, и попытался ударить того по лицу. Полковник не уклонился, это была бы сверх-наглость с его стороны. Он чуть-чуть отодвинул голову, и толстый в ямочках кулак только шаркнул по красному носу.
Не попав по физиономии подчинённому, генерал ещё больше разозлился, а толстое одутловатое лицо покрылось красными пятнами. Хватая воздух, раскрытым ртом, он заорал:
- Если через пять минут не поедем, ты у меня сам вместо паровоза вагоны потащишь, ясно?
- Поедем, товарищ генерал, поедем! Я из него душу выбью, если не скажет, где водяной слесарь, – тряся кулаками, орал полковник.
- Говори, сука, где твой водяной, почему водокачка не работает? – верещал он.
-Товарищ генерал, я и так скажу, зачем душу выбивать. В запое он, – еле шевеля разбитыми губами, ответил начальник станции.
- Какой же ты, к чёрту, начальник станции, если твой подчинённый, разобрав насос, в запой уходит, когда ему вздумается. Ты скажи, как мы без воды дальше поедем?
-Так можно вёдрами начерпать, – нашёл выход из положения дядя Коля.
- Вот ты этим сейчас и займёшься! – засмеялись генералы. - Собирай всех спекулянтов, которые расплодились на вверенной тебе территории, и вперёд! – приказал генерал НКВДешник.
Дядя Коля, вытирая кровь рукавом кителя, побежал выполнять приказ. Генерал подозвал жестом руки полковника и приказал:
- Пока они воду черпают, найди этого слесаря - выпивоху и доставь сюда. Заберём его с собой, вместе с начальником станции. Вредители, понимаешь, – засмеялся он.
Не успел Сашка докурить «козью ножку», а на платформу уже приволокли пьяного и избитого слесаря дядю Васю. Следом за ним семенила его баба, с грудным ребёнком на руках. На её длинной чёрной юбке, схватившись обеими ручонками, висели ещё двое детишек. Жена, завывавшая как белуга, размазывала по лицу свободной рукой слёзы и сопли, детишки подвывали ей в такт.
Генерал, увидев эту картину, приказал, махнув рукой в сторону жены и детишек:
- Уберите их к чёртовой матери, такой вой подняли.
Бабу с детишками окружили охранники и вытеснили с платформы. Увидев столь представительных лиц в генеральской форме, она испугалась и смирилась с потерей мужа.
- Слесаря в вагон, и начальника тоже, когда с водой закончат, – приказал генерал полковнику.
Начальник станции дядя Коля, как будто слышавший весь этот разговор, растолкал охранников и, вбежав на платформу, упал в ноги НКВДешному генералу.
- Батюшка, гражданин начальник, не погуби! У меня детишки малые, мать старуха больная, не забирай, сгину ведь! – запричитал он.
Генерал, пнув в грудь начищенным хромовым сапогом, и, глядя на валяющегося на платформе станционного начальника засмеялся:
- Значит, батюшка, и уже гражданин. А деток зачем приплёл со старухой? Власть про них не забудет, не бойся.
И, повернувшись в сторону полковника, приказал:
- Грузи его. Нечего сырость разводить, а то он сейчас свои заслуги пред Родиной начнёт вспоминать.
Дядю Колю подхватили крепкие руки молодых охранников и забросили в открытый вагон. Паровоз запыхтел, пустил струю белого пара и, дав протяжный гудок, стал медленно трогаться. Свидетели этой драмы стояли молча, провожая взглядами медленно уезжающий вагон с арестованными.
Сашка, сидевший в кустах, свернул «козью ножку» и закурил. Он никак не мог осознать всю глубину трагедии, свидетелем которой он только что был. Постепенно на платформе собрались разогнанные сотрудниками НКВД торговцы. Они опять разложили свои скудные товары и продолжили торговлю, как ни в чём не бывало. Только осиротевшая в одночасье жена слесаря громко всхлипывала, прислонившись спиной к стенке пакгауза. Она одной рукой держала грудного ребёнка, другой прислоняла к себе воющих деток.
Сашка вылез из кустов и прошёлся по перрону. Всё было как прежде, только там, где валялся в ногах генерала дядя Коля, осталось мокрое пятно. Мимо пакгауза, в сторону расположившейся на горе деревни Зяблицы, шла группа ребятишек.
«Уроки закончились, можно домой идти, мать, наверно, картошки сварила», – подумал Сашка и направился к своему дому. Перескакивая через рельсы, он заметил, как в сторону вокзала бежит его друг и сын дяди Коли, Пашка.
Поравнявшись с Сашкой, тот, переведя дыхание, спросил:
- Что там случилось? Говорят, моего батю забрали?
Сашка, опустив голову, процедил сквозь зубы:
- Не знаю, может, и забрали, кому надо, тот сообщит.
И, уже отойдя на несколько шагов от Пашки, зло выпалил:
- Сын врага народа!
Пашка, к счастью, этого не слышал. Он стоял, и по лицу его текли крупные детские слёзы.
Вечером, когда вся семья собралась за кухонным столом и поедала картошку в «мундирах», Сашка вылепил распиравшую его изнутри новость. Отец, выслушав эмоциональный рассказ сына, отложил в сторону недоеденную картофелину, и сказал:
- Раз арестовали, значит, он враг народа. А ты со своим дружком Пашкой поменьше встречайся, а то и нас заберут.
Потом, закурив папиросу, сказал, обращаясь уже к жене:
- Ну, Клавдия, через неделю - другую жди, начнётся.
Отец оказался прав. Через две недели на станцию в сопровождении роты автоматчиков прибыли два офицера НКВД: молодой безусый старлей и майор, по виду, воевавший ещё в первую мировую. В первый же день их приезда был схвачен начальник почты Гаврила Ширман и зубной врач Котя Ёсик. Следом за ними арестовали двух председателей колхозов, парторга, и несколько рабочих с лесопилки. За неделю такой бурной деятельности под пресс правосудия попали два десятка человек.
Собрав кровавый урожай, НКВДешники уехали, прихватив с собой всех арестованных. Больше в своей жизни Сашка их не встречал.
Эти воспоминания детства возникли перед ним так ярко, что отцу стало страшно. Он вздрогнул, и по телу побежали мурашки.
«Да и в партию я вступил потому, что так надо было, иначе начальником не станешь, а тут хоть маленький, но бугор», – подумал он.
Да, старуха сказала правду. Отец горестно вздохнул.
- Ты чего вздыхаешь, козёл безрогий? – спросила старуха.
- Да так, вспомнилось кое-что из детства, – ответил отец и замолчал.
- Что, правда - матка глаза колет? Тогда слушай дальше мою исповедь.
- Ладно, рассказывай, больше перебивать не буду, – запыхтел обиженно отец.
- На чём я там остановилась–то? – спросила хозяйка.
- На том, что морозы были страшные, и как тебя чуть не съели, – подсказал Серёга.
- Подобрала я на улице девчонку лет
