содержимое выгрузили, а пустые бочки у пакгаузов поставили. Нам тогда с Пашкой лет по девять было, сладкого хотелось! А на стенках бочек патоки осталась достаточно много. Вот мы с ним и забрались в охраняемую зону.
Отец замолчал и задумался о чём-то своём, он нервно потягивал сигарету и постукивал кулаком по перилам небольшого крылечка.
- Ну, ты чего притих, продолжай свою сказку! – не утерпел Серёга.
Батя посмотрел на сына отсутствующим взглядом и продолжил:
- А день солнечный был, морозный. Патока к стенкам бочки примёрзла, ничем её не взять. Ну вот, мы сначала ногтями скребли, пока ногти не обломали, потом бочку перевернули, залезли в нее, и давай стенки лизать. Пашка первым почуял опасность, вылез из бочки и, осмотревшись, увидел охранника, взбирающегося по лестнице на вышку.
- Шуба валенки идут, валим скорее, пока не пристрелили – закричал он. Дёрнулся я, а из бочки не вылезти, прилип. Патока подо мной оттаяла, вот я всем пальтишком к бочке и прилип. Я туда - сюда, никак.
- Помоги! – кричу Пашке, а у самого слёзы потекли. Ну, думаю, хана тебе, парень! Охранник спустится и отведёт в ментовку, а если спускаться поленится, то пристрелит.
- Неужели охранник пристрелить мог? Ведь вы же дети? – спросил Серёга.
- Пристрелить? – задумался отец. - Нет, пожалуй, не пристрелил бы, а вот в колонию - запросто. Время тогда было тяжёлое, а власть жестокая. Но Пашка меня спас, схватил за ноги и вытащил из бочки. Ну мы и убежали, а я его потом предал.
- Как? Не поделили что ли, чего? – спросил сын.
- Нет, чего нам было делить. Продал я его, правда, деваться мне было некуда, но совесть покою до сих пор не даёт. Отец у него работал начальником станции, после войны посадили, глупо так посадили, я свидетелем был, всё видел. Слесарь на водокачке напился, а он начальник, значит, отвечай. Вот их обоих и посадили, – пояснил отец. - Стал мой дружок после ареста отца, сын врага народа, и дружба врозь.
- Батя, а почему вы мне раньше про это не говорили?
- А зачем?
- Как зачем, чтобы знать историю, нам про такое в школе не рассказывали, – ответил сын.
- Ни к чему тебе это знать, меньше знаешь, крепче спишь, понял? Ладно, хватит базарить, пошли лучше картошку хавать.
Войдя в дом, мужики почувствовали будоражащий аппетит запах жареной картошки.
- Щас выпьем и картошечкой закусим с огурчиком солёным, – облизываясь и сглатывая слюну, произнёс отец.
- Выпьете, выпьете. Ты зачем сюда приехал? Водку жрать? – заругалась мать.
- Да ладно тебе, старая, наливай лучше, а то уйду, – пошутил отец, и налив себе стопку, выпил. - Эх, мать, зря мы в Москве за тушёнкой не стали стоять, вот бы сейчас она и пригодилась, – заглядывая в сковородку, посетовал он. Серёга, уже совсем было устроившийся за столом, вдруг вскочил и убежал в спальню. Вернувшись к столу, он развязал рюкзак и выставил на стол несколько консервных банок.
- Вот, ешьте! – сказал он радостно.
- Чевой – то там у тебя? – спросил отец.
-Тушёнка, минтай в масле, сайра, в общем, сухой паёк. Я от радости про него совсем забыл, – засмущался сын.
- Не от радости ты забыл, а от пьянки, – рыкнула на Серёгу мать. Отец взял завёрнутую в промасленную бумагу банку и стал рассматривать.
- Говядина с кашей, выпуск 1943 года, – прочитал он по слогам, развернув бумагу.
- Ты чего, сынок, отравить нас решил? – возмутилась мать. - Я эту гадость есть не буду. Сорок третий год, с ума сойти! Если сдохнуть хотите, ешьте сами.
-Ты, мать, слепых на столбы не наводи! Мы же едим, и не умер от этого никто, –засмеялся сын.
- А где тушёнка? – недоумевал отец.
- Завсклад узбек, жмот, не положил, – посетовал Серёга.
- Ну, нет, так нет. На нет и суда нет, будем так закусывать, без тушёнки, – посетовал отец и хлопнул ещё стопку, а потом ещё.
- Ты бы хоть чокнулся с людями, а то, как алкоголик, сам на сам, - зашипела мать. Серёга, беря пример с отца, положил рюкзак под стол и тоже хлопнул стопку.
- Хозяйка, ты отдай мне эту банку каши. Я её деду отвезу, пусть войну вспомнит, – попросил отец у Шуры.
- Вези. И почему ты у меня спрашиваешь, спроси у своего сына, – удивилась хозяйка.
- Ну, раз не хочешь отдать кашу, тогда продолжай свой рассказ, – промямлил отец заплетающимся языком.
- Всё, надрался. Ведь только что был трезвый, и уже лыка не вяжет. Пошли спать, горе моё, – мать встала, взяла отца под руки и, подняв его из – за стола, потащила в спальню.
- Ну, вот поели картошечки, – возмутился муж. Он обнял жену и, заплетаясь ногой за ногу, потащился за женой в спальню.
- Бабушка Шура, а чего дальше с вами было, и про людоедов не забудь рассказать? – попросил Серёга.
- А чего было? Ничего не было, эвакуировали нас с Галинкой. Сначала в Ярославль, потом в Вологодскую область, там мы и прожили до конца войны. А в сорок шестом нашёл нас Григорий. Он к тому времени успел и посидеть, и повоевать в штрафбате, даже медаль получил. Переехали мы с ним в город, сняли комнату и стали жить как муж и жена. А Галинку удочерить хотели, да не получилось, посадили нас.
- За что? – удивился Серёга.
- Как за что, за грабёж. Гришенька, как только в Вологду перебрался, сразу надёжных людей вокруг себя собрал. Стали они магазины в соседних областях бомбить. Через полгодика мы в свой домик на окраине города переехали. Там нас всех менты и повязали, хотели прямо на месте расстрелять, да соседи помешали. А потом оказалось, что эти самые соседи нас и заложили ментам. Галинку в детский дом отправили, а нам - кому десятку, кому пятнашку, а Гришке - четвертной.
-За что так много? – возмутился Серёга, продолжая выскребать картофельные пенки.
- В те времена мало не давали, – ответила хозяйка.- Это сейчас бы дали не больше десятки, а тогда… – и она закатила глаза.
-Что тогда?
- Как что? Дали мне десятку и отправили в Казахстан.
- А Гришку куда?
- Гришку? Его сначала на Колыму отправили. Потом, после смерти Сталина, амнистировали. Он сюда приехал, я тоже к тому времени освободилась, вот мы с ним в Эмбе и обосновались.
