Вопреки Ленкиным утверждениям, что искусство страшная сила, развешанные полотна оставили меня абсолютно равнодушной. Всё вокруг было столь же бесцветно, как и окружающий мир, как разъедающая меня пустота.
Взгляд мазнул по очередному шедевру, зацепился за яркие фигуры и остановился. Пять огненных танцоров кружились в хороводе. Я настолько отвыкла от ярких красок, что столь необычное явление меня заинтересовало. Впервые за шесть месяцев мне стало хоть что-то любопытно.
- Та-да-рэ, та-да-рам, - выводил глубокий, словно бархатный мужской голос.
Я невольно оглянулась, в музее не принято упражняться в вокале. За спиной никого не было, зал стоял пустой, даже смотрительница куда-то вышла. А мелодия продолжала звучать, дразнила, завораживала.
- Кого же ты ищешь? Ты ведь не хочешь никого видеть, - раздалось рядом, то ли утверждая, то ли спрашивая.
- Женька, если с тобой начинает говорить картина, то одно из двух – или у тебя начались галлюцинации, или ты сошла с ума, - я постаралась взять себя в руки, стремясь призвать на помощь утерянное за полгода чувство юмора. В отличие от старшей сестры, моим коньком всегда считались рациональность и взвешенность. Так не хватавшего Ленке здравомыслия досталось мне за двоих.
- Вообще-то есть ещё и третий вариант, картина действительно разговаривает, а то и поёт. Смею заметить – мой голос считался лучшим среди шансонье, - огненный танцор уселся, вытянув ноги и оперевшись спиной о массивную раму. – Что, очень тяжело?
Отвечать я не собиралась, жаловаться - не приучена.
- Да можешь и не говорить, - махнул рукой странный собеседник. – Было бы хорошо, мы бы не беседовали. Магия.
- Ты чёрт? Демон? Душу будешь выторговывать?
- Нет. Странная ты. В демонов с чертями веришь, а в магию - нет, - прокомментировал он мой мрачный тон. – И, кстати, душа-то есть? Ты уверена, что там что-то осталось?
- Там тоска, - неожиданно призналась я. – А ещё боль.
- Тоска есть, боль тоже, а души-то нет, пустота. Номинально имеется, а на самом деле и нет ничего. Душа существует, когда о ком-то заботишься. Ты отгородилась от мира, а мир отвернулся от тебя, - он говорил тихо и неотрывно смотрел в окно на танцующие вальс снежинки. В печальном тоне слышалось знание того, о чём он говорит.
- Неправда! – вспылила я. Нечего всякому нарисованному типу лезть с нравоучениями! Или за гневом пыталась спрятаться от правды? – У меня есть сестра, мама, отец, вот о ком забочусь!
Огненный человек вопросительно поднял одну бровь.
- И о ком же ты эти полгода заботилась? – язвительно уточнил танцор.
- Мне тяжело и горько, - попыталась оправдаться я, хотя всегда звучавшие веско слова теперь казались пустой отговоркой.
- Есть вариант. Можешь присоединиться к танцу – тогда тебе больно не будет, станет больно твоей семье, - он протянул вперёд руку, по плечо высунув её за раму. – Ты забудешь боль и её причину. Навсегда.
- Сашку?!
- Однако вряд ли это принесёт тебе счастья, уж поверь моему опыту.
«А ведь хорошо будет, ни каких сочувствующих взглядов, ни перешёптываний за спиной, тихо, хорошо. Боли не будет…», - змеёй зашипела вкрадчивая мысль. Так захотелось кивнуть в ответ и сделать шаг в картину, но уточнить кое-что не мешало бы:
- Не будет больно?
- Как может болеть то, о чём не помнишь? То, что приносит боль, просто исчезнет.
Я прикрыла глаза, как делала теперь всегда, чтобы увидеть Сашку, мою любовь и моё же горе. Серые глаза. Одна бровь немного выше другой, что придавала его лицу задорное выражение. Россыпь мелких веснушек на курносом носу. Сколько же мы с ним смеялись! Память услужливо демонстрирует самые счастливые наши моменты: как целовались под дождём на мосту, танцевали на школьном балу, сидели в обнимку у костра на берегу моря. Мне казалось, ещё чуть-чуть - и я услышу его голос, почувствую прикосновение губ….
- Это тоже исчезнет, - насмешливо произнёс нарисованный человек. – Он умрёт второй раз, и уже навсегда. Но ведь тебе всё равно, тебя волнуют лишь собственные настроения и желания?
Пустота в моей душе мягко захлопала в ладоши, а вот облик Сашки словно померк. Это резануло по сердцу.
- Не хочу забывать!!! Да, смерть - это горько, но ведь помню и былое счастье, - я спрятала руку за спину, опасаясь, что странный собеседник затащит меня в картину силой.
- Тогда найди силы жить дальше, наполни душу, - он встал, потянулся, и занял привычное место на холсте.
Девушка смотрела на застывшую в фигуру танцора. Или было, или нет?
- Пожалуй, я знаю со спасения чьей души стоит начать!
Женя шла быстрым шагом, почти бежала, конечно, по музеям не следует нестись сломя голову, но сейчас это совершенно не важно. Главное – маленький рыжий комочек, которому нужен кто-то, кто его согреет и полюбит.
Котёнок времени зря не терял и сумел залезть на ветку рябины. Однако забраться туда оказалось проще, чем спуститься обратно.
- Ну, иди ко мне, глупыш, - девушка встала на цыпочки и вытянула вверх руки. Котёнок серьёзно рассматривал предложенную помощь, но не решался её принять, словно чувствуя выжженную тоской душу. – Пожалуйста, ты мне очень нужен. Я буду очень тебя любить.
Под громкое мурлыканье, свернувшегося за пазухой пушистого комочка, дрогнула скорлупа, в которую Женя тщательно пряталась от мира. Да, Сашки больше нет, но память о нём осталась. Печаль осталась, но теперь она была светла. Не убивала, мешая жить, а помогала черпать силу для жизни.
Две пары глаз наблюдали в окно за тем, как девушка снимает с дерева котёнка.
- Вот видишь, - тихо обратилась я к полосатой кошке, которая мурлыкала у меня на руках. – С твоим сыном всё в порядке. У моей сестры доброе сердце.
- Муррр, - согласилась кошка, убедившись, что самый непоседливый её отпрыск нашёл достойную хозяйку.
- Скажи, неужели у тебя действительно поднялась бы рука – уничтожить шедевр, - поинтересовался за спиной вкрадчивый мужской голос.
- Сомневаешься? – я постаралась вложить в слово всё отпущенное мне ехидство, потому что сама не знала ответа на вопрос Шарля. – Я ведь предупреждала – нарушишь условие сделки, картине конец.
- Рискнула бы убить шесть человек, включая сестру?
- Пять человек, я не дала бы Женьке войти в картину, - водрузив кошку на подоконник, я резко обернулась.
- Стояла за дверью? – огненный человек высоко поднял правую бровь.
- Подстраховалась. Ты выполнил свою часть сделки, я тоже держу слово!
Толстая потрёпанная тетрадь уже давно лежала открытой. Кто-то посчитал бы её бесценным документом о жизни великого художника, а для меня это был дневник моего прадеда. Закладкой дневника служил лист, исписанный совсем другим подчерком. Быстрым, летящим, и чрезвычайно трудно читаемым!
- Мог бы и писать получше, - проворчала я, чтобы скрыть страх.
- Не думал, что старина Анри сохранит формулу перехода, - присвиснул Шарль, глядя на собственные каракули.
- Если бы ты её не рифмовал, то и не сохранил. А так, в память о дружбе, решил оставить твоё последнее творение. Хватит тянуть – начали! – я просто боялась, что сейчас убегу в панике от того, что задумала, но по долгам нужно платить. Моя плата за то, чтобы показать сестре ту бездну, куда она идёт, заставить задуматься и вернуть интерес к жизни – сутки в картине, вместо Шарля.
Мой французский и так был далёк от совершенства, а сейчас, когда боялась до дрожи в коленках собственного поступка, получалось вообще ужасно. Отчитав с листа заклинание, цепляясь языком за каждое слово, я закрыла глаза в ожидании перехода.
- И долго ты собираешься так стоять? – раздался у меня над ухом голос Шарля.
Я открыла один глаз и испытала странное разочарование – ничего не произошло! Всё тот же зал музея, кошка мурлыкает на подоконнике, картина на стене, где четверо танцоров продолжают веселиться. Рядом со мной стоит высокий худой человек в старомодном пальто.
- Вот так готовишься к подвигу, готовишься, а…
- Неужели ты думала, что я могу совершить подобную подлость с правнучкой моего лучшего друга? Я позволил себе взять из твоей жизни один лишь час. Разрешите пригласить Вас на прогулку, мадам? – церемонным тоном поинтересовался Шарль, предлагая руку. – Но я так же пойму и Ваш отказ.
- Всегда мечтала прогуляться с привидением, – фыркнула я, но предложение приняла.
Мы гуляли, болтали, смеялись, час пролетел незаметно.
- А вот теперь мне пора, - Шарль обвёл взглядом укутанные в снежные шубы деревья, танцующие в свете фонаря снежинки, улицу незнакомого города, стараясь запечатлеть в своей памяти этот нежданный подарок судьбы.
- Ты счастлив? Там… в картине, - вопрос мучил меня уже давно, но задать его я так и не решалась. И вот вырвалось.
- Тогда у меня не оставалось выбора, да и получилось всё само собой, - уклонился он от ответа.
Неожиданно мне очень захотелось встряхнуть это несносное привидение, чтобы говорил толком, а не вилял, как заяц. Наверное, это желание столь легко читалось на моём лбу, что Шарль решил продолжить.
- Я понял одно, что люди, решившие выбросить из памяти тех, кого они когда-то любили и потеряли, гораздо несчастнее тех, кто эту память хранит.
- Ты не ответил на мой вопрос.
- Ответил, - улыбнулся он.
