Осени жёлтой листая страницы

ребёнок. Радуется своим маленьким победам, огорчается из-за  неудач и любит  новые игрушки…
- Поедешь? – спросила она.
- Ну, если пустите.  Мне и билет обещали купить на вечер Памяти…
- Хочешь, я с тобой поеду? – неожиданно для себя предложила она.
Мать удивлённо посмотрела на неё:
- А отпустят тебя?
- Ну, на два дня отпустят. Заменят. Я спрошу завтра.
- А девочки?
- А девочки… Они уже взрослые, девочки. Пару дней  сами будут хозяйничать, ничего не случится.


Билеты на поезд мать купила сама.
- Удачно купила, - говорила она. – Очереди почти не было и полки нижние.
- Осень.  Просто осень…
- Да, - сказала мать. – Для многих – просто осень…

Собираться она начала задолго до поездки. Снова придирчиво пересматривала свой гардероб, что-то примеряла и с досадой снова убирала в шкаф:
- Нет, нехорошо…
Она опять пыталась убедить мать, что народу будет много, и никто не будет её рассматривать. Но мать обиделась и строго сказала:
- Да ты что… Я к Нему всегда самое лучшее платьишко надевала. Знала, конечно, что Он не заметит, да и не увидит, нас ведь много было… Цветы и то  не всегда самой удавалось подарить. А всё равно, все самое нарядное надевали. Даже в мороз, холод, старались принарядиться. Платьице тонкое, холодно, но ради Него можно было и потерпеть.  А ты – не заметят…

Она поняла, что для матери эти сборы – ритуал, который соблюдался всю жизнь.  И даже больше.  Она словно в молодость свою возвращалась, где не было ещё ни её, ни девчонок. Зато был Певец… И пусть сейчас всё было гораздо горше, чем тогда, пусть не надолго, совсем не надолго вспомнятся ей те счастливые мгновения, где даже выбор платья имел большое значение…

Наконец, сумки были собраны и последние инструкции девчонкам выданы. Поезд уходил поздно ночью, и провожать их с матерью на вокзал она запретила.
- Обед на два дня готов, - сказала мать, - только разогреете.
- Бабуль, мы всё знаем. Обед разогреем, посуду вымоем, соседей не зальём, газ выключить не забудем, двери закроем, в школу не опоздаем, - сказала Машка.
- «Двоек» не нахватаем, гулять долго не будем и спать ляжем вовремя. Что ещё? Да, чтоб Машка за компьютером долго не сидела, прослежу лично, - добавила Дашка, а Машка  толкнула её локтем в бок.
Расцеловались наскоро, внизу уже ожидало заказанное такси.

5.
Москва встретила их сумрачным дождливым утром. Было ещё очень рано, только-только открылось метро. Все цветочные киоски на вокзале были ещё закрыты, но мать сказала, что знает, где уже можно купить цветы. Она плохо знала Москву, а мать знала.
- Сколько раз здесь бывала, уж не упомню, - сказала она. - Ну, на всех концертах побывать не удалось, но на многих была…

В вагонах метро в это раннее утро было почти пусто – воскресенье. Они вышли на Тверской, и мать повела её к Малой Дмитровке. Там, у пешеходного перехода, рядом с небольшой церковью стоял цветочный киоск. Он, и вправду, был уже открыт. Продавец, молодой паренёк, явно южанин, с готовностью предложил им свою помощь. Они выбрали самые красивые розы, тёмно-красные, на длинных колючих стеблях. Паренёк наскоро обернул их целлофаном  -  идти было недалеко.

Снова нырнули в подземный переход, а до перехода она всё озиралась – и Тверская, и кинотеатр «Россия» стали какими-то другими, незнакомыми. Только памятник Пушкину был таким, каким она его запомнила в тот давний приезд в Москву, когда не было не только девчонок, но  даже «принц» ещё не маячил на горизонте.

Они вышли из перехода с противоположной стороны, и пошли вдоль Тверского бульвара, мимо каких-то клубов и серьёзных ресторанов, где у входа стояла охрана, тоже серьёзная, в чёрных костюмах, белых рубашках  и галстуках. Миновали знаменитый Театр,  и она всё пыталась разглядеть большие фотографии на афишных тумбах, сезон уже был открыт.
За театром был небольшой тихий переулок, и они пошли вдоль этого переулка, сплошь уставленного машинами, как ей показалось, представительского класса. Они перешли неширокую улицу, и на одном из громадных домов она прочла табличку  – «Посольство …». Это было Посольство другой страны, которая раньше была просто их союзной республикой, а теперь стала ближним зарубежьем. Именно гражданином этой страны и был Певец. Впрочем, он был и гражданином России. А скорее всего,  он был Гражданином Мира, только нет пока ещё на свете такого гражданства…

Она хотела сказать об этом матери, но, взглянув на неё, увидела её напряжённое лицо и побелевшие губы и решила, что скажет об этом потом. Сейчас не время…
- Вот этот сквер, - сказала мать с волнением. - Видишь, калитка? Нам сюда…

…Сквер был не очень большим, но и не маленьким, уютным. Посредине сквера, в центре клумбы стоял памятник знаменитому Поэту, которого Певец, как она уже знала, сыграл в фильме. Поодаль – беседка, которую Певец ежедневно видел из окна своего кабинета.  А за памятником Поэту… За памятником… Она даже задохнулась от подступившего волнения – море цветов и портретов Певца. Она не ожидала, что цветов будет так много. Это был поистине островок народной Любви, почитания, поклонения любимому артисту, ухоженный заботливыми руками.  Цветы стояли в вазах, в корзинах, лежали у портретов, на парапете… И людей, несмотря на ранний час, было уже много.

Они молча постояли у портретов. Мать ставила в вазу принесённые розы,  когда к ним подошли две женщины.
- Елена Павловна! Мы Вас ждали… Здравствуйте!
Они расцеловались с матерью и представились ей. Одна  - яркая, шумная и энергичная, вторая – темноволосая и темноглазая, напротив,  была тихой и застенчивой. И имя её прозвучало как восточная музыка – в нём было что-то от плеска горного ручья, от старых волшебных  сказок, от эха в горах…
- Моя дочь, - представила её, в свою очередь, мать - Любовь…
- Я так и думала почему-то… Разве свою дочь Вы могли назвать иначе… - сказала темноглазая и улыбнулась ей.

И она изумилась – просто никогда, ни разу ещё не задумывалась, а почему мать её назвала так? Что она вкладывала в это имя? Любовь…

Новые подруги матери были такими разными, многие моложе её и скорее годились в подруги ей, чем матери. Но и немолодых было много. А люди всё подходили и подходили,  и уже казалось, что цветы просто некуда поставить и положить, но место находилось, и Уголок Памяти стал похож на цветущий уголок диковинного сада. Люди были все разные: были и мужчины, и женщины, молодые и немолодые, были даже совсем юные – не старше её девчонок. Здесь они были все вместе, их объединяла любовь к Певцу при его жизни, и… теперь тоже.
- Кто это? – спрашивала она у матери, когда к ней, отделившись от всех, подходил кто-то из её новых подруг.

И мать объясняла, что вот эта женщина приехала из Беларуси, а эта из Грозного.  Эта из Украины, девочки из Азербайджана, а  эта местная, москвичка.
- А вон, видишь, женщина пожилая? Это композитор… Она писала Ему песни. Несколько песен. Да ты их знаешь…

Мать назвала песни, даже напела слегка и она вспомнила: да, действительно, одна из них стала её песней, её любимой песней. Она была словно про неё – про одиночество в большом городе.  Всё есть у человека – друзья, работа, родные.  Вот только одного не хватает, вернее, только одной  -  любимой… И он ищет её, ищет в осеннем городе, и -  не находит. Но ведь она где-то есть, любимая…   Где-то в городе…

Она увидела пожилую пару, которая шла по дорожке сквера с цветами и обомлела.
- Мама, но ведь это… - она назвала фамилию известного композитора. Такого известного, что его знали даже её девчонки.
- Да, - ничуть не удивилась, а обрадовалась мать. – Они дружили. Он для Него много песен написал.

Мать заторопилась навстречу композитору, который для неё был легендой, а для матери – просто другом её Певца…
Потом мать  показала ей ещё одного певца, известного в Москве, да и не только в Москве.
- Хороший певец, – сказала мать,- баритон. У девчонок есть его записи. У него сайт очень неплохой.
Она подозрительно посмотрела на мать, и подумала вслух:
- А ты, похоже, не вчера Интернет освоила…
- Не вчера, – усмехнулась мать, - как приехала тогда, так Машеньку и попросила. Она хорошо объясняет. А Дарья нетерпеливая очень.

Они были  в Уголке почти до вечера. Тоненькая фигурка матери мелькала то у портретов, то в группе людей, то замирала в одиночестве… Уходить не хотелось. Негромко  звучала музыка, голос Певца. Люди не спешили расходиться. Стояли небольшими группками, кто-то вспоминал встречи с Певцом, кто-то рассказывал о концертах, кто-то показывал программки, афиши, билеты и неизвестные для многих фотографии.

Пора было на Концерт. Она с сожалением, оглядываясь, пошла по дорожке и вдруг сказала:
- Мам, а давай завтра опять придём?
- Конечно, - мягко ответила мать. – Обязательно придём.  И завтра здесь будут люди. Здесь всегда есть люди…

6.
К новому Концертному залу за городом их привёз автобус. Она  ещё издалека из окна  автобуса увидела его яркую, призывно  светящуюся громаду на фоне тёмного неба и подумала, как же он похож на огромный корабль…

Такие корабли, ну, не морские лайнеры, конечно, а  просто речные теплоходы она видела как-то в юности. Тогда они со Светкой были в небольшом городке на Волге, в Плёсе. Там жила Светкина тетка, и они ездили к ней на недельку летом  отдохнуть. Ночи на Волге тёмные, но разве спится молодым по ночам? Они и домой-то приходили только под утро…  На высоком волжском берегу недалеко от  домика  Левитана стояла белая беседка – любимое место молодёжи. Здесь знакомились, влюблялись, ревновали, пели, играли на гитаре…

- Это знаменитая беседка, знаешь? – сказала тогда Светка. - Здесь сама Лариса Гузеева снималась и Михалков. Ну, этот фильм, по «Бесприданнице», помнишь? А-а, «Жестокий романс», вот как! Паратов здесь ей ещё голову морочил, а она пела, ну, вспомнила? «А на-апосле-едок я ска-а-ажу», - пропела Светка. Конечно, она всё помнила, это был её любимый фильм,  знала, что знаменитая беседка была вовсе не здесь, а в Костроме и просто отмахнулась от Светки. Светка уже весело хохотала с какими-то ребятами, а она всё стояла у ограждения беседки и смотрела на проходящие мимо экскурсионные теплоходы. Они были освещены ярко, празднично и оттуда слышались музыка и смех…


А тем временем к  зданию Концертного Зала  подъезжали дорогие  «иномарки» и  автомобили  попроще, автобусы, из которых выходили и устремлялись к  входу в Зал нарядные дамы со своими  элегантными спутниками, молодые ребята  и девушки, пожилые женщины... Многие были парами, группами, но были и просто поодиночке, и в каждом чувствовалось напряжение, волнение…  У входа в Зал их встречал большой известный портрет Певца. «Так получилось… Простите, что пришлось побеспокоить…» - словно говорил его слегка виноватый  взгляд, устремлённый на них. Словно это он сам пригласил их всех на  свой Концерт, но прийти не смог…


… Когда из глубины сцены в напряжённую тишину притихшего в ожидании  чуда затемненного зала вплыл знаменитый,  долгожданный, чудесный, неповторимый голос и зал тихо ахнул, глядя на огромный экран, на котором возник  такой знакомый, такой родной, такой живой Певец, ей показалось, что  трепещущее её сердце сейчас вырвется наружу. Вырвется и  покатится между рядами заполненных зрителями кресел, взлетит над сценой  и упадёт там, замерев у экрана. И тысячи