сердец в зале навсегда покорённых Его голосом, Его чарующим обаянием, готовы были вырваться и упасть там, у ног любимого Певца. И она обеими руками придержала своё сердце, которое билось уже где-то у горла – иначе потом ей нечем было бы любить…
А Концерт… Концерт был прекрасным. Известные певцы, музыканты, замечательные, глубокие голоса и … ощущение какой-то недосказанности, чего-то ожидаемого, но не сбывающегося. И хотя иногда под настоящий, живой оркестр, пел с огромных экранов сам Певец, она поймала себя на мысли, что она ждёт… Его выхода. Выхода Певца. Казалось, что сейчас, вот-вот известнейшая ведущая объявит: «Поёт …» И ликующий зал встанет, утонет в овациях. И Он выйдет на сцену, слегка смущённый их бурным приветствием, и оркестр заиграет знакомую мелодию, и зал затихнет, внимая его прекрасному голосу, его мощной энергии, радуясь новой встрече с Ним, с их любимым, неповторимым Певцом. Она искоса взглянула на мать и поняла, что мать тоже ждёт. Ждёт Его выхода… Она сидела, сцепив руки, и напряжённо смотрела на сцену. Когда раздавались аплодисменты, мать не аплодировала, только грустно и растерянно улыбалась и кивала головой, словно хотела сказать, что всё хорошо, всё прекрасно, великолепно. Но… Она тихонько коснулась холодных рук матери, погладила их, согревая. Мать взглянула на неё и благодарно улыбнулась.
- Ничего… - прошептала она.- Всё нормально…
7.
Ночевали они у новой знакомой, той самой, с волшебным сказочным именем. Ночевали – это только так говорится. На самом деле, почти полночи они рассматривали фотографии, вспоминали, слушали Певца, писали электронные письма своим Друзьям, живущим так далеко, что приехать на Концерт у них не было никакой возможности. Спать легли под утро. Утром их новая подруга убежала на работу, велев им спать, сколько захочется. Но спать вовсе не хотелось. Поблагодарив добрую, милую хозяйку и пригласив её к себе в гости, они вышли на шумную московскую улицу. Проносились машины, спешили по своим делам люди, подходили и уходили автобусы и маршрутки, открывались бесконечные магазины и магазинчики, лотки и палатки и казалось, что только им с матерью во всём огромном городе совершенно некуда было спешить…
- Пойдём в Уголок? – спросила она.
- Нет. Сначала я покажу тебе мою Москву… Хочешь?
Конечно же, она хотела. Она снова почувствовала себя маленькой, когда по выходным дням они гуляли с матерью и мать водила её в кинотеатр, где показывали старые фильмы, и они смотрели «Золушку» или «Морозко» или шли в зоопарк посмотреть жирафа, в Планетарий или в Петропавловку. Потом она выросла, и гулять стала уже с подружками, а потом появилась компания и парень, с которым она дружила. Она перестала пускать мать в свою жизнь и не очень-то интересовалась её жизнью. Этот год многое изменил в их отношениях…
Сначала они ехали в метро, переходя с одной станции на другую и, наконец, вышли на просторную улицу.
- Это Таганка, - сказала мать.
- Та самая? - глупо переспросила она.
- Да, только… Погоди, я её почти не узнаю…
- Ты что-то ищешь? – спросила она.
- Уже нашла.
Мать остановилась у высокого серого жилого дома в небольшом переулке.
- Вот. Здесь он жил. Раньше. В тот переулок он переехал позднее, я там не бывала… А здесь… Знаешь, сколько времени мы тут простаивали, ожидая его?.. Часами. Девчонки всегда знали, дома он или нет. А ждали-то, чтобы только цветы подарить, да увидеть его лишний раз. И ведь дожидались… Вон его окна…
Она повернулась к матери и… не увидела её. Вместо матери рядом с ней стояла, подняв голову к окнам, молодая тоненькая девушка в новом светло-сером пальтишке с большим, по моде, воротником… Ветер трепал густые каштановые волосы, отбрасывая их ей в лицо, а она терпеливо отводила прядки одной рукой, второй бережно прижимая к себе несколько гвоздичек…
Она моргнула и видение исчезло…
- Ну, пойдём, - сказала мать, - А то везде не успеем. Что с тобой?..
Наверное, у неё было странное лицо.
- Нет-нет, ничего…
«И никакой мистики», - думала она, шагая рядом с матерью. «Просто я видела мамину фотографию, где она совсем молодая. И серое пальто я помню – старенькое, вытертое, оно долго висело в шкафу, и иногда, в дождливую погоду, она его надевала – жалела новое …»
Они долго бродили с матерью в этот день по улицам Москвы, лишь изредка спускаясь в метро. Там, где в широкий проспект сбоку, как-то робко вжался маленький переулок, мать остановилась.
- Вот тут киоск газетный стоял. Теперь его нет…
Действительно, киоска не было, а вместо него стояла толстая тётка в пуховике, делавшем её ещё толще, и вязаной шапке. На груди и спине её красовались большие щиты с рекламой то ли сумок, то ли кошельков – рядом был большой супермаркет.
- Я здесь «Музыкальную жизнь» покупала, газеты разные, где хотя бы что-то про Него было. С киоскёршей даже познакомилась, она всегда ахала, когда меня видела: «Опять приехала?» Этот киоск не очень удобно стоял, с проспекта его почти не видно было. Вот потому тут и оставались газеты, а в других я не успевала.
Потом они долго стояли у Колонного зала.
- Здесь я чаще всего была. Только сидела всегда так, что за колонной ничего не было видно… - вспоминала мать.
- А как же?..
- Вставала. Да почти все стояли у колонн, - пояснила мать. Она помолчала и добавила:
- Знаешь, я здесь однажды свой билет незнакомой женщине отдала. Я его с таким трудом достала, столько в очереди отстояла… А отдала. Бегу на концерт, не бегу, а лечу! «Лишний билетик» уже от метро спрашивают. А она ничего не спрашивала. Молча стояла, вот тут… Средних лет, одета не по моде, видно, что из провинции, издалека приехала. А в глазах уже и надежда погасла. Ну, я и отдала. Может, она не увидит Его никогда больше, может, это у неё единственный шанс… Потом сама проревела в Александровском саду на скамейке почти весь концерт. Нет, я не пожалела билета. Просто от обиды, что не увижу Его сегодня, не услышу. А мне так хотелось…
- Ты смогла бы её узнать теперь? – спросила она.
- Да что ты… Я и тогда её не разглядывала. Просто отдала билет, сказала, что у меня лишний. Я и деньги не взяла, хотя она хотела отдать. Не могла я на Его концерт продать билет… Ну, пойдём в Кремль.
Но в Кремль их не пустили. На входных воротах висело объявление, что по понедельникам экскурсии не проводятся и Кремль для посетителей закрыт.
- Жаль, - огорченно сказала мать, - я хотела показать тебе Кремлёвский Дворец… Правда, я там только раз была. Как-нибудь сама потом посмотришь...
А к знаменитому Концертному залу мать не пошла, только издали показала ей огромное серое здание с прямоугольными колоннами.
- Мы Его провожали отсюда, - сказала она глухо, - Я теперь сюда зайти не смогу. Не смогу ничего другого увидеть, кроме… Самый любимый мой зал был, самый памятный. Пойдём, а то поздно уже…
Действительно, осенние московские сумерки уже окутали огромный город, кое-где зажглись уличные фонари, засверкала огнями разноцветная реклама на огромных щитах и зданиях, людей и машин на улицах прибавилось, хотя и так было немало… Просто заканчивался рабочий день и все спешили по домам. А, может, по концертным и театральным залам или другим местам отдыха, мало ли их в такой огромной Москве…
В сквере тоже было пустынно, только редкие прохожие проходили по тропинке, оглядываясь на Уголок.
- Не очень удобно мы пришли, - огорчилась мать, - Кто был днём – те ушли, а кто после работы – только сейчас придут, а нам уже нужно уходить.
Они молча постояли возле портретов Певца. В неверном свете маленькой свечки, которую зажёг кто-то из дневных посетителей у одного из портретов, лицо Певца казалось таким живым… Он улыбался, и, казалось, взглядом следил за ними…
- Вот и попрощались, - вздохнула мать, - жаль, что мы Его одного оставляем.
- Не одного, - напряжённо вглядываясь в сумрак сквера, сказала она.
По тропинке, громко разговаривая и смеясь, шла компания молодых людей, среди которых были две девушки.
- Кто это? – громко спросил один из парней, остановившись и глядя на портреты.
Она не успела ответить, ему ответил кто-то из компании:
- Не видишь, Певец… Он жил тут, вон в том доме.
- Это памятник? – негромко спросила одна из девушек.
И этот же голос снова ответил:
- Ну, не то чтобы… Хотя, пожалуй, да, памятник. Только из цветов. Его люди сами сделали. Уже год, а тут всегда живые цветы…
Компания отошла в сторонку, о чём-то негромко посовещалась и парни направились к ближайшей скамейке. А девушки подошли к ним с матерью.
- Вы не бойтесь, мы ничего плохого не сделаем, - сказала одна из них.
- Мы, наоборот, тут посидим, постережём … - улыбнулась вторая.
Она посмотрела на девушек, и ей показалось, что они чем-то похожи на её девчонок. Нет, не внешне, а… Она сглотнула комок и молча кивнула головой.
8.
К поезду они пришли рано. Мать всё беспокоилась, что опоздают. Вот и мёрзли добрых полчаса на перроне, пока, наконец, проводницы не открыли вагоны и не стали проверять билеты. Как всегда при посадке, было шумно, тесно в проходах и немного нервно. Наконец, все устроились и даже успокоились - баулы и чемоданы заняли свои места на багажных полках, постели застелены, проводницы собрали билеты, очередь к туалетам для переодевания и умывания исчезла и все позвонили своим друзьям или родным: «Уже в поезде… Еду!». Она тоже позвонила девчонкам. Отозвалась Дашка, хотя она набирала Машкин номер.
- Всё в порядке, мам! Ждём. Маша? Она умывается. Мы уже ложимся. Спокойной ночи, мамуль, бабулю поцелуй. Утром увидимся!
Она постелила матери и та сразу легла, даже от чаю, предложенного проводницей, отказалась. «Устала, – с тревогой и жалостью подумала она, – возраст…» Самой ей не спалось. Она смотрела на мелькающие за окном огни и вспоминала вчерашний вечер, сегодняшний день, мать, похожую на девочку…
В вагоне было жарко и тихо – почти все уже спали, поздно… Она вспомнила, что Машка при прощании потихоньку сунула ей в сумку свой блокнот: « Потом посмотрите, в поезде…». А она забыла.
Осторожно, стараясь не потревожить никого, она открыла сумку, достала блокнот, перелистала его странички в приглушённом вагонном свете. В блокноте были новые рисунки. Вот она сама - ох, какой красавицей изобразила её Марья! Она улыбнулась и перевернула страничку.
На новой страничке был портрет… Певца. Певец был изображён вполоборота, словно он уже уходил, но в последний момент обернулся и посмотрел на всех, кого оставляет. На губах его блуждала полуулыбка, а глаза были грустными. Этот взгляд проникал в душу и будто говорил: « Я должен уйти. Простите… Я всё равно буду с вами, всегда…»
Она долго смотрела на портрет Певца, потом осторожно положила блокнот на столик, вздохнула и прилегла на подушку. «Всегда- всегда-всегда…» - выстукивали колёса… И ещё: «будем-помнить… будем-помнить…»
« В следующий раз поедем с девочками…», – засыпая, подумала она. И даже не удивилась мысли, что будет и следующий раз. Обязательно будет.
Пока мы живы…
