У меня зазвонил телефон.
Звали сниматься в кино. Правда, не на главную роль, и даже не на второстепенную. Потому что я не актриса, живу другой профессией и хлеб насущный отрабатываю менее изящным способом. Да и способности свои актерские расцениваю как стремящиеся к нулю. Они такие и есть.
Признаюсь, был у меня опыт актерства, хоть и незначительный. В школьные годы я занималась в драмкружке какой-то там культуры местного деревообрабатывающего объединения. Больших способностей не обнаруживала уже тогда, но роль снегурочки мне все-таки доверили – за неимением других приемлемых кандидатур.
На первом же детском утреннике, примерно где-то в середине спектакля, что-то съехало, скособочилось, пошло не туда, забылись слова и затерялся реквизит… Помню только ужас под ребрами и вытаращенные глаза режиссера – за кулисами пожилая небесталанная женщина так орала шепотом, что забрызгала слюной весь мой доморощенный реквизит.
Все-таки занятия в драмкружке остались в памяти хорошим переливчатым пятном. Особенно удалась компания, разбежавшаяся позже по всем пяти континентам. В социальных сетях со многими довелось переподружиться по второму кругу, в том числе с Виталиком Стадницким – рыжим худющим подростком, преобразовавшимся в мужчину той породы, к которой так неравнодушны европейские женщины. Он осел в Испании, кочует по ней всей семьей и делает совершенно потрясающие снимки бесконечных по долготе и красоте испанских побережий. В Интернете полно его шедевров.
Итак, позвали сниматься в кино. В качестве массовки. Качество, конечно, сомнительное, но все равно интересное.
Такой массовочный опыт в моей жизни тоже однажды случился – пару лет назад в белорусском фильме ужасов (!) «Масакра». Полный автобус разнообразного люда вывезли в загородный музей под совершенно открытым небом. Весь день шел дождь, и весь день мы протомились в автобусе. Только вечером позвали в деревянную древнюю церковь, где разодетая толпа изображала паству, а священник-актер читал свою невыученную проповедь. «Поработали» часа полтора и уехали плотымми осенними сумерками. День съемок вылился в три минуты фильма. Не перестаю восхищаться расточительностью этого таинства – рождения кино.
Тот октябрьский мутный день, тем не менее, запомнился – веселым переодеванием в горожан позапрошлого века, занятным автобусным общением и новым впечатлением в принципе. Этакий экскурс из тугой взрослой жизни, где игры почти не осталось, в распрекрасное детство, где всякой игры навалом. Ну, и еще полусекундным мельканием в кадре, что само по себе оказалось совершенно неважным.
Итак, у меня зазвонил телефон. Позвали.
На съемки отправилась с давним Товарищем, превратившим эти съемочные приключения в многолетнее хобби. Основное дело у Товарища – свое собственное. Отсюда относительная свобода – не надо с работы отпрашиваться и тем более брать за свой счет. Зовут – идет, снимается, встречается с новыми (простыми и не очень) людьми, впечатлениями запасается, да и увековечивается между делом.
– Смотри-смотри, во-о-он из-за того угла я сейчас выбегу и двину ему прикладом…
Или:
– Вон тот, в шляпе с желтым чемоданом. Узнаешь?
– Нет, – весело отвечаю я.
Отдельным бонусом идут знаменитости, которые наличествуют почти в каждом фильмопроизводственном процессе. В жизни они, как правило, оказываются еще интереснее, чем на экране. И даже посмотреть на них в работе интересно, а уж если доведется пообщаться… Среди трофеев Товарища в фотоальбоме фигурируют снимки с Ефремовым, Песковым, Ярмольником, Шнуром, Деревянко и тэ.пэ.
В общем, мы пошли вместе. Фильм назывался «Алхимик». Это рабочее название, и со временем оно может преобразоваться во что-нибудь другое – обычно так и бывает. Тем более что одноименный шедевр уже имеется в анналах мирового искусства.
Из известных актеров в «Алхимике» значился Игорь Петренко. Время действия – 1983 год. Велено было одеться нейтрально, даже серо, по законам тогдашнего времени – закатной советской эпохи тридцатилетней давности.
В обозначенное время, а именно ¬– в 15.00, мы явились в Парк Янки Купалы, что расположился в центре Минска. Сели на скамейку. Вокруг ничего не происходило, разве что с десяток человек отдыхали на таких же лавочках по соседству – наши собратья по массовке. Через полчаса ожидания мы распереживались и позвонили бригадиру. Выяснилось, что из-за дождя съемки утренней сцены на Захарова сильно подвинулись во времени, наслоились на наши, дневные, и часик еще нужно подождать.
Возразить было нечего – смена в коммерческом кино длится двенадцать часов, в течение которых массовщика могут продержать от звонка до звонка, а могут отпустить очень скоро, так и не позвав ни разу на съемочную площадку. Таковы обстоятельства жанра. Символический гонорар в десять-пятнадцать долларов при этом все равно выплачивается: поговорка про солдата, который спит, а служба идет – это совершенно про массовку.
И вообще, съемочный процесс – он труднопредсказуемый, и все может пойти не так, и не туда, и большая творческая толпа иногда перестает его контролировать…
Сидим, ждем. Наслаждаемся парком, в котором не отдыхали лет сто.
Через полтора часа показалась голова длинной съемочной колонны, состоящей из двух десятков самых разнообразных автомобилей – от легкого легкового до самого что ни на есть грузового. Специальная техника, кухня, грим, вереница каких-то неопознанных, но очень важных транспортов, в том числе и туалет, любовно именуемый нашим человеком сложным словом «какен-ваген».
Мы понаблюдали эту процессию, потом и сами потянулись к ней. Пока суть да дело, я решила предпринять близкую прогулку по аллее – простое, но удивительно приятное занятие. Иду, смотрю вперед, вижу человека, идущего навстречу, понимаю, что знаю его. Это именно Игорь Петренко. Почему-то улыбаюсь знакомому лицу и говорю: «Здравствуйте». Он понимает, что его узнали, тоже улыбается и тоже говорит: «Здравствуйте».
Живой Петренко оказался ниже экранного, но обаяния и симпатичности в жизни даже больше. Наверное, потому, что жизнь правдивее экрана.
Почти сразу объявили, что съемочная группа будет обедать. Они уже поработали с утра и заработали себе такое право. Это значило, что наше ожидание продляется еще на час. Мы вздохнули глубоко и пошли недалеко – в кафе к ГУМу. Съедать свой незаработанный обед.
Приятно удивило, насколько слаженно и даже мастерски работали техники съемочной группы: в считанные минуты была возведена необъятная палатка, расставлены столы-стулья. Грандиозный кран, увенчанный камерой, прожекторы-софиты – все вырастало прямо на глазах так быстро, что тривиальное сравнение с грибами просто меркнет.
Зато в творческом процессе все – с точностью до наоборот. Движения стихийны, неспешны, с периодическими замираниями и зависаниями. То перерыв, то перекур, то актер гримируется, то репетиция затягивается. Зря, что ли, Пушкин еще две сотни лет назад рассказал про служенье муз, которое не терпит суеты. Впрочем, помреж суетился изрядно – расставлял фигуры по игровому полю, по исходным позициям, всем все объяснял, махал руками, наступал на длинные шнурки.
Нас завели в гардероб-вагончик, переодели в платье до колен и серый елочкой костюм. Макияжа никакого не предполагалось, и не только по причине скромной моды тех лет. Массовке не пристало в кадре перекрикивать героев внешностью. А говорить ей не полагается в принципе.
– Мужчину и женщину нужно на набережную! – помреж энергично нам замахал. – Вот та пара, идите сюда. Будете гулять с этого места в том направлении. По команде «начали» – начинаете гулять, по команде «стоп» – прекращаете гулять. Возвращаетесь на исходную. Для следующего дубля. Дублей будет много. Все понятно?
Еще бы не понятно. Погуляем по набережной. Нагуляемся на сто лет вперед.
Наши «коллеги» уже раздислоцировались по прилегающей территории: господин с серьезным профилем и дипломатом из моего детства – в аллее, две девушки – на мостике, два катамарана – в тихих водах Свислочи. Людям в них повезло меньше всех – они, как солдаты у тумбочки на посту: отойти никак невозможно, даже окоченев на вечерней воде за три почти съемочных часа.
Пара автомобилей тридцатилетней выдержки приготовились на низком старте за кустом. При каждом из десятка дублей движение на улице перекрывалось на короткие минуты, в кадр въезжал красный «Москвич», выпускал бодрого Петренко – с гвоздикой и в лохматом парике. Едва его узнала.
Белые «Жигули» в компании серого «козлика» из 80-х вслед за «Москвичом» выезжали прямо на пустынную минскую улицу имени Янки Купалы. Через полминуты движение открывалось – толпа автомобилей врывалась разномастным стадом на дорогу, возвращая нас в год 2013-й.
Время – совершенно растерянная штука в съемочном процессе. Во всех смыслах этого многоликого слова. Массовка, расставленная в 19.00 по исходным позициям, уже больше часа томилась: бродила, плавала или переминалась на каблуках. В девятом часу помреж прохрипел в рацию: «Десятиминутная готовность!».
– Ну, наконец-то! – поторопилась я.
– Не обольщайся, – осадил Товарищ. – Десять минут растянутся минимум в полчаса. Сейчас они начнут репетировать с актерами, потом разойдутся, потом соберутся снова, потом просто разбредутся на перекур. И так несколько раз.
Опыт не обманул. Пришлось еще изрядно подождать.
Петренко в парике и его партнерша с мороженым долго репетировали диалог. Многократно, и каждый раз – с положенным проникновением. Профессионализм, ничего не попишешь.
Потом пошли дубли. Мы много раз начинали свою прогулку, господин с дипломатом много раз шел нам навстречу, героине много раз меняли мороженое, которым она в конце концов объелась. Но удивительное дело – команда «На исходную!» не раздражала и в десятый раз, и даже в двадцать первый. Голод не обременял, и ноги ныли умеренно… Возможно потому, что все походило на игру, на какое-то затянувшееся развлечение, в котором все ново, интересно, весело. И само наше гуляние по парку, простое по сути, но совершенно небывалое для суматошного нынешнего времени, тоже было каким-то каникулярным и диковинным в принципе.
В общем, процесс не обременял. В конце концов, рядом творилось искусство, пусть себе и с маленькой буквы.
Часа полтора спустя в новорожденных летних сумерках раздалась команда… не помню какая. Нас пригласили поближе к эпицентру, напоили кофе и сняли пару крупных планов.
Вблизи наблюдать за актерами оказалось еще интереснее, потому что лицедейство – определенное таинство. Облачение в маску, скорое перевоплощение особенно убедительно там, где есть талант. В этом смысле Петренко совершенно убедителен. Режиссер был доволен – а это настроение всей группы. Ну, и наше тоже заодно.
Весь пестрый съемочный табор свернулся еще быстрее, чем развернулся. Сумерки не успели как следует загустеть, а мы, вольные и довольные, шагали уже вверх по проспекту, чтобы прокутить в каком-нибудь приятном месте свой очень условный гонорар.
Но разве имеет значение величина гонорара или те немногие секунды, в которые мелькнет в конце концов
