Если какому нибудь мелкому летающему индивиду, типа шершня или стрекозы, чуть-чуть подрезать крылья (не отрывать их по-варварски совсем, а именно слегка укоротить), то их обладатель теряет вертикальную составляющую своих перемещений, но вполне сносно сохраняет горизонтальную. То есть, оказавшись, например, в замкнутом помещении, он неистово носится по полу из угла в угол, а если при этом встречается с кем-то аналогично обработанным, к тому же принадлежащим к другому зоологическому подразделению, то отношения между ними могут сложиться весьма нетривиальными.
В последние времена Советского Союза еще существовали пионерские лагеря. Туда сотрудники госучреждений могли летом отправлять своих детей. Десятилетние к моменту рассказа мальчики Андрюша Елисеев и Сережа Вздрючковец уже не первый год одновременно в июле оказывались в одном и том же лагере «Заря» не берегу небольшой речки Юдовки рядом с поселком с провокационным названием Хузнаево. И здесь сложилась их закадычная дружба.
Оба их отца были работниками «почтовых ящиков» - закрытых научных контор.
Каждый год неизменно у ворот лагеря их встречал в своем заграничном спортивном костюме – атлетичный старик - директор лагеря Альберт Моисеевич. Пацаны тихонько шептались, что он – еврей, но в общем-то не совсем понимали, что это означает.
Так же всякий раз с ними уже в автобусе и далее до конца смены присутствовала вожатая Женя Ушибина. Она была студенткой педагогического ВУЗа и отрабатывала здесь свою практику. Она проявляла искреннюю ласку и заботу к своим подопечным, чем снискала их безоговорочную любовь. Впрочем особо продвинутые в половом развитии мальчики нередко обсуждали ее весьма немаленькие сиськи. Взгляд у Жени Ушибиной был добрым, но каким-то неуверенным и страдающим.
Итак, второго июля с утра отец сопроводил Сережу Вздрючковца на метро до здания своего института. Там уже ждал автобус, который забрав несколько подоспевших детей, немедленно выдвинулся в Московскую область.
Если запустить шершня, у которого подрезаны крылья, в замкнутый объем с так же изувеченными стрекозами, то первый рано или поздно переловит и пожрет последних. Шершень – хищник. Об этом знал в Советском союзе любой юный натуралист. У него жвала конкретные. Если сунуть ему спичку, то он ее легко перекусит.
Сережа Вздрючковец всегда кишел намерениями, идеями, порывами. Порой для него это кончалось травмами и провинностями. Соответственно, он не раз посещал больницы, многократно был исключаем из школы. Но папа его являлся серьезным человеком в науке, поэтому рано или поздно все возвращалось на круги своя.
Андрюша же Елисеев был мальчиком максимально флегматичным, но бескомпромиссным. Его трудно было расшевелить и заставить двигаться. Но если кто-то задевал его больную струну, он крушил обидчика с максимальной жестокостью. Благо, рост его был всегда значительно выше среднего для его возраста.
Итак, эти два парня нашли друг друга. Один был идеальным генератором идей, второй – их идеальным исполнителем.
Утро. Второе июля. Суббота. Автобус, на лобовом стекле которого красовалась табличка «НИИХУЭМИ», набитый детьми научных сотрудников, отходит в пионерский лагерь «Заря».
Андрюша оказался в автобусе раньше и занял место для друга. Когда кто-то делал попытку на него сесть, он говорил: «Канай отсюда». И в глазах его при этом светилось что-то такое, что все понимали: надо канать.
Сережа прибежал, хлюпнулся и сразу начал рассказывать. Фонтанирующая мысль его не терпела перерывов. «Моему дяде,» - энергично затрындычал он - «недавно нелегально из-за границы привезли книгу какого-то то ли Кастанады, то ли Кастаныды... . Но это не важно! Важно то, что там описывается, как эти индусы жрали какой-то кактус и после этого видели комара, увеличенного во много раз. И это был уже не комар, а Страж Иного Мира!...».
Андрюша без энтузиазма слушал болтовню Сережи. У него начиналось половое созревание, и он каждый раз трогал себя за пиписку, бросая взгляд на кудряшки Жени Ушибиной, сидевшей прямо впереди него.
Для него она, конечно, была уже взрослая женщина, и он даже всегда называл ее на «вы», но что-то непонятное у него в голове клинило, когда он сосредотачивал на ней свое внимание.
Встречи с Сережей он ждал, но вдруг как-то неожиданно оказался ей не рад. Однако, тот не давал спуску. Постепенно сознание Андрюши вернулось в его прежнюю ипостась, и он улыбнулся другу и начал серьезно, как всегда, воспринимать обрушившуюся на него бредятину.
«... видели комара, увеличенного во много раз, и это был уже не комар, а Страж Иного Мира...,» - произнес он весело и дружелюбно. «Да,» - как будто не заметив его внутренней борьбы, сказал спокойно Сережа - «эти там жрали кактус-пейот, который растет в Мексике. У нас он, сука, не растет, но...!» - он поднял вверх многозначительно палец!
«Нах он нам?» - тупо глядя на него, спросил Андрюша. Сережа поморщился, как будто он общался с чем-то отвратительным, и задумался... . «Шершней помнишь?». «Помню. И что?». «Дед Пихто, блять!» - сорвался Сережа - «Совсем тупой?». И тут Андрюша принял решение, чтоб не ссориться с другом, надо его внимательно слушать.
«Если в книге Кастаныды написано,» - шептал ему на ухо Сережа - «то можно попытаться так сделать...». «Что сделать?» - опять не догонял Андрюша. «Запустить насекомых, превратить их в Стражей Иного Мира, а затем, обманув, проскользнуть мимо... . И вот тебе будет проход в Иной Мир. Там, где существует часовой, там обязательно существует и дверь, которую он охраняет. И если нам удастся извлечь в проявленный мир его, то мы вытащим и ее».
«А где ты возьмешь этот кактус?». Возражение было логичным, но имело уже заранее подготовленный ответ. «Я выяснил, какое вещество входит в состав этого кактуса. Оно называется мескалин. Его просто надо достать. И все!». «А ты уверен, что в наших аптеках оно продается?». Сережа даже не удостоил подобное замечание ответом.
В лагере все началось как всегда. Широкая улыбка Альберта Моисеича встретила их, и виноватое выражение Жени Ушибиной преследовало от бараков к столовой, от столовой к сортиру.
В первое же утро Сережа отправился в село Хузнаево и спросил там в аптеке мескалин. Они сказали, что вообще не знают такого препарата. Он с грустью рассказал об этом Андрюше.
У того был дядя – кандидат медицинских наук. Они пришли на почту и оставили там немало денег на переговорном пункте. Дядя Жора сказал, что мескалин – это наркотик, и приобрести его нигде нельзя, и вообще он обеспокоен, что Андрюша знает такое слово, и он будет разбираться с его родителями, откуда он, собственно, его знает.
«Пиздец,» - сказал Сережа - «надо искать другой вариант». И естественно, нашел.
И в Москве, и в области всегда были так называемые «торчки», которые находили где-то что-то, мешали всё это между собой, иногда варили на плите, затем пили и «торчали».
Маленький, но не по годам серьезный Сережа нашел тусовку «торчков» в Хузнаево. Они с легкостью объяснили ему, как из обычных, продающихся в аптеке препаратов сделать «бодягу», правда, за явление Стража Иного Мира не ручались.
Сережа разработал план. Задействован в нем был толстый неуклюжий мальчик, которого они всегда обижали, но иногда, особо зарвавшись, получали от него по шее, поскольку он был достаточно крепким. Звали мальчика Боря Михайлов.
Боря тоже был их другом, но в общем-то достаточно относительным. Он и дружил с ребятами, но одновременно и был как бы сам по себе. Иногда его присутсвие как-то снимало несоответствие между высоковольтной природой Сережи Вздрючковца и безмятежным ко всему индифферентным характером Андрюши Елисеева.
«Поскольку оригинального мескалина у нас нет,» - говорил Сережа и при слове «оригинального» закидывал голову аристократически слегка назад - «мы возьмем «бодягу», дадим ее Борьке, запустим «обрезанных» насекомых и посмотрим, что он увидит.
«Борька – мой друг,» - бубнил Андрюша себе под нос, но в принципе не особо сопротивлялся принятому Сережей решению. Тем более, что Борька был их на год старше, и он уже часто подходил к Жене и о чем-то ее спрашивал, и они разговаривали, и Андрюша при этом исходил жгучим чувством ревности.
Истинное намерение Сережи было: самим принять «бодягу» чуть позже, чем Борька, и пока Страж Иного Мира будет занят пожиранием последнего, проскользнуть в этот самый Иной Мир.
Стрекоз и шершней обычно ловили простыми сачками для бабочек, потом сажали их под банку, пускали сигаретный дым, те охреневали, им подрезали крылья, и начиналось шоу.
«Бодяга» стояла на тумбочке возле кровати Сережи под видом бутылочки только что начавшего тогда появляться «Тархуна». Напиток этот был выбран потому, что «бодяга» получилась зеленая. У местных «торчков» она была прозрачная. А здесь вышла зеленая. Сережа все утро по этому поводу был злой и недовольный собой. Правда, естественно, дозировку он увеличил в разы.
«О, тархунчик!» - сказал Боря, подходя к тумбочке Сережи - «Разрешишь пару глоточков...?». И не дожидаясь ответа, он поднес горлышко к губам и плеснул себе внутрь неистово несколько раз.
Сережа вскочил на постели и произвел напряженный глубокий выдох. Андрюша тоже слегка занервничал, но ему и так в принципе по жизни было все по барабану. А сейчас его и вообще не интересовало ничего, кроме Жени Ушибиной.
Сережа и Андрюша переглянулись. «Где контейнеры со зверями?» - тихо спросил Сережа. «Да вон они. У тебя же под кроватью». «До тихого часа у нас сколько?» - уже не задавая вопросы, а рассуждая сам с собой, говорил Сережа - «Полчаса. Много. За это время у него пик эффекта может пройти...». «Борька, ты не уходи. Мы сейчас шоу со стрекозой и шершнем будем устраивать. В тихий час». «О, класс!» - и он еще раз глотнул «бодяги», ничего не заподозрив.
Сережа выхватил у него бутылку и, чтоб не показаться жадным, вынужден был изобразить жажду и выпить сам. Согласно плану, ему требовалось с этим подождать, и он вполне мог бы ограничиться промоканием губ, но какая-то непонятная сила вдруг овладела им и влекла, влекла. Он лихорадочно употребил половину оставшегося и с деланной небрежностью протянул бутылку Андрюше: «На, глотни,» - и посмотрел на него настоль выразительно, что Андрюша уничтожил последние миллилитры «бодяги» одним движением горла.
«Ща пойдем, Борька,» - сказал Сережа, сев на кровати и хлопнув его по плечу. Тот как-то излишне молчаливо кивнул. На мгновение Сережа просек, что за секунду до этого этот толстяк стоял, а теперь сидит, но сразу же его внимание переключилось на часы. До тихого часа оставалось пять минут. Сережа хмыкнул и полез под кровать за банками с изувеченными насекомыми. Андрюша уже стоял возле двери – прямой, как столб. «Как он там так быстро оказался? Ведь только же что лежал на кровати!».
Сережа был человеком действия. Схватив две банки, он приступил к решающей фазе операции. Пионеры укладывались отдыхать.
В бараке пионерлагеря были палаты для мальчиков, для девочек, комната для вожатых и покои Альберта Моисеевича. Соединялись все эти помещения одним большим коридором, из которого также был ход в умывальник. Туалет же емкостью на несколько деревянных деревенских очков находился на расстоянии тридцати метров от
