Остров Невезения

Волтомстоу, где мы останавливались у земляков. Но проехать туда можно было только автобусом, извилистым маршрутом. Кроме прочего, мы нашли там агентство по трудоустройству и посетили его.
  Секретарь, выслушав наши вопросы, провела нас в кабинет и передала сухой мадам, которая якобы может помочь нам. Узнав о нашей готовности трудиться, она без энтузиазма, думая о чем-то своём,  попросила показать ей документы. Изучив наши паспорта, она поведала нам, что обычно их агентство сотрудничает с промышленными предприятиями и складами, которые регулярно нуждаются в дополнительных, временных работниках, за которыми и обращаются в их агентство. Но она сомневалась, что подобная неквалифицированная и низкооплачиваемая работа подойдёт нам. Это замечание мне особенно понравилось, и я про себя отметил её проницательность. Кроме того, продолжала она, на данный период их агентство пока ещё не перезаключило договор с партнёрами на этот год, и ситуация с услугами по трудоустройству прояснится лишь в феврале. А пока, вся страна фактически пребывает в состоянии после праздничного похмелья. Вручила нам свою визитную карточку и пожелала удачи, дав понять, что разговор окончен.
   Обсуждая полученную информацию, мы неосознанно перешли на соседнюю улицу и оказались в просторном пабе. Дежуривший за стойкой парень, поинтересовался чего нам подать. Наименования пива нам ничего не говорили. Нас поняли и предложили опробовать ассортимент. Налив в бакалы понемногу различных сортов, он оставил нас решать важную задачу. Вернулись мы к нему просвещённые в пивном вопросе и с определённым заказом.
  На стене, над пивной стойкой висел огромный портрет короля Георга, очень похожего на царя Николая II. Весь интерьер воспроизводил атмосферу века девятнадцатого. Мебель и стены - дерево темного цвета, полки книжных шкафов заполнены старыми книгами, деревянная лестница вела на второй этаж, где также было какое-то пространство для посетителей. Нам поднесли пиво, и мы приступили к анализу текущей ситуации.
  На ближайшие две недели мы были обеспечены жильем, питанием и визой на месяц. За этот короткий благоприятный период надо было что-то предпринять и плавно влиться в жизнь острова. Конкретных предложений не поступило, мы заказали ещё по пинте и просто убили время до ужина.
  Вернувшись, домой, мы встретили там хозяина, хлопотавшего на кухне. Познакомились. Этот оказался разговорчивей, чем его жена. От него мы узнали, что благодаря их семейному гостиничному бизнесу, он имеет свое непоколебимое представление об иностранцах и их пагубном влиянии на остров. В его доме когда-то проживал даже украинец, правда, этот пришёлся ему по душе. Он даже запомнил его имя и название украинского деликатеса, которым тот угощал его. Слово «сало» он произнес с таким мощным ударением на окончание, что мы не сразу поняли, о чём он говорит. Однако, при всех его добрых впечатлениях об украинском постояльце и его национальном продукте питания, сам факт засилья иностранцев возмущал его.
  К fuck’n foreigners* (*ё…е иностранцы) он в первую очередь, причислял шотландцев, которые по-английски нормально говорить не могут. Затем, валлийцев, которые все с рождения страдают умственной отсталостью. И, конечно же, ирландцев - фанатичных католиков-террористов. Так, лаконично квалифицировал англичанин своих неполноценных соседей по Великой Британии.
  Несмотря на его воинствующее отношение к иностранцам, мы - двое из Украины, его постояльцы, были восприняты им, как вполне терпимое явление. Он с удовольствием отметил ослабление Киевского Динамо, попавшего в одну группу с Ливерпулем, и снисходительно признал этот украинский клуб, как футбольный. Он даже поинтересовался, будем ли мы продолжать свою учёбу, то есть проживать у него, или ограничимся двумя неделями? От него мы также узнали, что сейчас в его доме проживают командированный доктор из Глазго и студентка из Испании, которые появятся позднее. Накрыв для нас стол, он ушёл в свою комнату с большим телевизором, следить за национальными спортивными событиями.
  Наша зависимость от общественного транспорта вынудила нас купить недельные проездные билеты за 26 фунтов. По утрам мы спускались в метро, заполнявшееся людьми, спешащими на службу, и, как многие, ехали в центр до станции Оксфорд круг. Назвать их несчастными по их виду нельзя, внешне они выглядели благополучнее, чем пассажиры киевского метро. Но автоматизм, с которым они входили в вагоны, отгораживались газетами в пути и выходили на нужной стации, вызывал у меня глубокую подземную грусть. Это настроение усугублялось звуками механического голоса, объявляющего названия станций и постоянными напоминаниями при открывании дверей вагонов. Mind the gap. Mind the gap. Mind the gap.*
*осторожно, пространство! (между вагонами и перроном).
  Во второй половине дня, особенно в центре Лондона, обстановка в метро становилась человечней. Появлялись подземные музыканты, туристы и прочие бездельники, заблудившиеся в пространстве, запутавшиеся в национальностях и дезориентированные сексуально. Африканские линзово-голубоглазые блондины, полу женские мужички, демонстративно взаимно ласковые парочки лесбиянок и уткнувшиеся в газеты клерки.
  Еще при спуске на эскалаторе мы обратили внимание на мужика уважительного возраста с фигурой любителя пива. Его мужицкая, плохо выбритая физиономия была вульгарно и неумело украшена косметикой, на плече висела женская, дешёвая сумочка. Сойдя на перрон, мы прошли с ним к одному направлению поездов. Совершенно неженственный дядя неуклюже шагал в женских туфельках на каблучках и очень нуждался в кавалере, который поддерживал бы его под руку. Оно было отчаянно одиноко. Тесноватая в талии, короткая юбка из кожзаменителя и чёрные, уже повреждённые, колготы, подчёркивающие мощные мужские ноги, неустойчивая походка. Всё отчаянно кричало о потерянности и одиночестве. Субъект, похоже, незадолго перед выходом из дома решил попробовать эту жизнь по-женски, и получалось это у него неловко. На мой первый взгляд, он нуждался в помощи.  Представляя его в Киевском метрополитене, я предвидел брезгливо-презрительное внимание правильного большинства, возможно, оскорбительные выкрики-замечания и, наконец, неизбежное задержание, как нарушителя общественного порядка, с традиционными избиениями и унижениями в милицейском участке. Здесь на него никто не обращал внимания, его замечали только туристы, которые видели в нем некую местную национальную особенность. Особенность в этом случае заключалась не в странном выходе дезориентированного мужика, а в том, что в этом городе он может свободно позволить себе такой эксперимент-поиск, в терпимости и тактичности окружающих его сограждан.
  Молодёжная цыганская бригада с баяном, медленно и шумно прошествовала вдоль вагона, выпрашивая у пассажиров мелочь. Некоторые что-то давали, большинство не видели и не слышали их. Попрошайничество иногда перерастало в наглое требование, но и на это никто никак не реагировал, во всяком случае, внешне. Дядька в короткой юбке был свой человек в этом вагоне. Цыганский ансамбль песни и пляски - незваные чужаки, которых тактично терпели.
  На занятиях языка мы проводили все меньше времени. Моего земляка, как неуспевающего, перевели в другой класс. А в мой класс постоянно поступали новые азиаты, язык которым давался с трудом, и проблемы у нас с ними были совершенно разные. На мой педагогический взгляд, не следовало бы обучать китайцев, японцев и корейцев в одной группе с европейцами, так как у азиатов свои, труднопреодолимые сложности произношения многих звуков чужого им языка. С ними надо работать отдельно. Нам же, от этих уроков нужно было лишь интенсивное, по возможности интересное, общение, учительская корректировка и пополнение словарного запаса. Разговоры с азиатами требовали особого режима, ибо понимание их, требовало от собеседника повышенного внимания и терпения.
   Приятельские разговоры с молодой немкой, французом и швейцаром носили поверхностный приятельский характер и не требовали ежедневной регулярности. Не имело смысла посвящать их в свои поиски и впечатления, а также интересоваться их планами. Мы были выходцами из различных социальных условий, по-разному воспринимали законы и понятия о справедливости и выживании. Это были по-своему наивные ребята.
  Рослый финский парень отличался нездоровым рвением в изучении языка и ощутимой настороженностью ко мне. Я объяснял его прохладное отношение к себе историей Российско-Финских отношений и не делал каких-либо шагов навстречу.
  Не знаю, как воспринимали меня азиаты, но эти девушки, трудно определяемого возраста, всегда приветствовали меня с уважительными поклонами и приветливыми улыбками. Более того, мои шутки-замечания о британских капканах, повсюду расставленных для иностранцев, неизменно вызывали у них дружный смех и одобрение.
  Учителя тактично замечали, что мои представления о стране пока еще поверхностны и типичны для большинства иностранцев. Заверяли меня, что при более тщательном ознакомлении с их традициями, моё отношение к этой стране и людям изменится.   Появляясь на уроке после одно, двух дневного отсутствия, индусская учительница всегда спрашивала, где я пропадал, и что интересного могу рассказать группе. Я щедро делился интересными, на мой взгляд, фразами, почерпнутыми из случайных бесед в пабах. Намекал на преимущества изучения языка в условиях реальной жизни и тоскливость надуманных школьных игр-упражнений, которыми иногда заполнялись уроки. Но я понимал, что это их работа, к тому же, непыльная, и на эти школьные услуги есть спрос. А работу им дают, постоянно прибывающие из разных стран студенты (и лже студенты).
  Эксплуатируя свои проездные билеты, мы ежедневно проезжали десятки миль в метро и на автобусах.
  Станция Уимблдон находилась в противоположном от нашего проживания конце Лондона, и, возвращаясь оттуда, мы фактически пересекли весь город по диагонали. На теннисном стадионе в январе было пустынно и тихо. Где-то в глубине территории велись строительные работы. Вход в музей, соседствующий с магазинами, торгующими теннисной экипировкой и сувенирами, был свободен. Посетителей было немного, цены на всё, выше средне лондонских. Мой попутчик, восхищавшийся этим теннисным турниром и всем, что связано с ним. Он рассматривал свой визит туда, как поход по святым местам. Но даже он ограничился лишь осмотром предоставленных зимним туристам достопримечательностей. Приобретение же чего-либо там было обременительно. Лишь посетили заведение общественного питания на обратном пути к метро.
  Каждый вечер, до и после ужина, мы посещали паб Георга, что по соседству с нашим домом. По вечерам там всегда было людно, особенно в конце недели. Иногда приходилось усаживаться поблизости с другими посетителями, что приводило к случайным знакомствам и разговорам. Все наши отношения с этими пивными приятелями и приятельницами ограничивались сказанным и выпитым в пабе.  Приходилось сквозь шум и дым паба вникать в небрежно произносимые шутки и вопросы, продираться сквозь дебри новых слов и