точности повторял все его движения. Причем, у него это получалось так ловко, что порой трудно было разобрать: кто есть кто. Словом, не понять: является ли наш мир зазеркальем того, что был обрамлен филигранной древесной резьбой на стене, или наоборот. Милеус устал наконец от собственных дурачеств и выдал оригинальную мысль:
— Посуди сам: разве это прилично — передразнивать других?.. А, ладно… нам пора завтракать.
По счастливому стечению обстоятельств Суелим тоже накрыл праздничный стол и тоже уселся со своим потусторонним гостем за общей трапезой.
— Есть идея!! — вдруг воскликнул хозяин хижины.
«Только бы не «гениальная»…» — невольно подумал Максим. Что-то внутри ему подсказывало, что ко всем «идеям» забавного собеседника надо бы относиться как минимум настороженно.
— А почему бы нам не позавтракать всем вместе? За общим столом!
Максим, уже успев глотнуть напиток, чуть не подавился этим глотком и сильно раскашлялся.
— Да, да! Я тоже хотел это предложить. Только вот не знаю: мы сами полезем в зеркало или позовем их сюда?
А вот это он зря. В данной ситуации Милеус оказался не так прост, как казалось бы. И вот что он сделал: встал и пододвинул свой стол вплотную к зеркалу, так что стол слился с собственным отражением в единое целое. Забавно, но на самом деле было ошеломляющее впечатление, будто они все вместе сидят за одним столом…
Напитки были разлиты, торжественная речь произнесена. Милеус взял бокал и, чокнувшись сначала с Максимом, потом со своим двойником, осушил его содержимое почти залпом. Запах сочных ягод да вид маринованных грибов разбудил дремлющий аппетит, и Максим, забыв о всем происходящем, увлекся содержимым трапезы. Тот, кто назвался его другом, что-то вдохновенно рассказывал, порою обращаясь в сторону зеркала, где восседал жмурящийся от удовольствия Суелим и охотно поддерживал эту беседу.
«Да, приятель… видать, ты действительно недалек умом, если разговариваешь с собственным отражением», — гость хижины был очень вежливым человеком, и вслух, разумеется, этого не сказал. Но мысль напрашивалась сама собой. Впрочем, он почти и не слушал добродушного хозяина, размышляя просто ни о чем. До его сознания долетали лишь обрывочные фразы и такой же обрывочный их смысл, который даже не было нужды связывать между собой, так как Милеус действительно болтал о всяких мелочах. Ну, например, о том, какие ягоды растут на его поляне, сколько деревьев ее окружает. Он, кстати, пересчитывал деревья в ту и в другую сторону, и всегда получалось одно и то же число. Потом он долго и красочно описывал, какой сильный ветер дул несколько дней назад, так что его хлюпкая хижина шаталась из стороны в сторону. Множество пестрых местоимений: «ужасный», «злой», «разгневанный» — все относились к недавно минувшему урагану, похожему на тот, что случается при «конце света». Вспоминал он все до мельчайших деталей, считая их чрезвычайно важными и полагая, что если он что-то упустит в своем повествовании, то весь рассказ получится неполным и безынтересным.
Немного насытившись, Максим спросил о том, что его интересовало на самом деле:
— Кстати, Милеус, скажи-ка мне, пожалуйста, а если не знаешь — спроси у соседа в зеркале: что это за длинный номер, который я прочитал у тебя на дверях?
— Ах, там… пойдем, я тебе его покажу! — Милеус почему-то думал, что само разглядывание номера доставит его другу некое эстетическое наслаждение.
— Да я его уже видел. Ты мне только объясни, в чем смысл.
— Ну хорошо, там стоят цифры: 573-415. Это координаты моей хижины: 573 — по оси Х, 415 — по оси Y. Это если считать Центр Мироздания за нулевую точку. Мне так объяснил господин Философ, я бы до этого никогда не додумался.
— Теперь понятно…
— Ты ведь останешься у меня погостить хотя бы до вечера, а может, и до наступления конца света?
Максим сделал вид, что пропустил последнее словосочетание мимо ушей, и продолжал развивать свою тему:
— Значит, все в этом лесу имеет свои координаты? Каждое дерево, каждый кустарник… Зачем это?
— Я не в силах отвечать на столь сложные вопросы. — Милеус печально вздохнул, как бы боясь, чтобы в нем не разочаровались. Последовала продолжительная пауза. Тишина. Словно заело движущуюся ленту времени. Потом его бодрый голос: — Но я обязательно об этом узнаю! — он вытер мохнатой лапой то, что было подобием рта, и похлопал себя по животу. Значит, наелся. — И тебе, Суелим, хватит заниматься обжорством! — обратился он в сторону зеркала.
Суелим метнул в ответ ядовитый взгляд, встал из-за стола и куда-то исчез.
— Ну вот, опять обиделся! И чего я такого сказал? — Милеус подошел вплотную к зеркалу, тщательно заглядывая во все его уголки.
Но отражения не было.
— Ничего, он скоро вернется.
Тем временем Максим принялся изучать внутренность хижины. Ее экстравагантный гарнитур красноречивее слов говорил о своем хозяине. Прежде всего в глаза всюду бросались пестрые цвета: символ бурной жизни, разнообразия и непредсказуемости. На коврах было вышито множество непонятных фигур — то ли какие-то замки с башнями, то ли причудливые звери, а может, просто эксцентричная фантазия художника-сюрреалиста. Немного криво висела огромная картина, на которой Максим узнал некое подобие Центра Мироздания. Оси координат, правда кривые и небрежно очерченные, подобно кустарнику росли из земли. Художник, видимо, был даже не в силах сосчитать до шести, так как нарисованное солнце имело всего четыре заостренных конца и больше походило на какой-то огненный крест. Среди зелени чья-то неряшливая рука написала некоторые математические формулы, ни одна из которых не была верна. Ну например, синус квадрат Х плюс косинус квадрат Х равняется котангенсу Х, деленному на 14. Или корень квадратный из восемнадцати пяти, по мнению местного гения, есть ровно единица. А вот это как вам: 2 + 4 + 16 + 256 = 3. Бред, да и только. Милеус объяснил, что эту картину ему подарил некий Ломартин, причем, написал он ее, когда находился в долине Абсурда. Особо взор привлекли настенные часы. На них была всего одна стрелка, а вместо привычного для нас циферблата с цифрами от 1 до 12, круглый диск был разделен на сектора, раскрашенные в разный цвет. На одном секторе (оранжевом) было написано «утро», на другом (желтом) — «день», на третьем (почему-то зеленом) — соответственно, «вечер», потом следовал синий сектор — «поздний вечер», но самая оригинальная надпись была на последнем, черном секторе — «конец света».
Над зеркалом виднелось еще одно странное полотно, почти полностью черное, с некими проблесками чего-то невнятного. И, если бы Милеус не сказал, что это его собственное фото несостоявшегося фотографа, Максим бы до этого никогда не додумался. Вот диван… да, был настоящим шедевром! Его спинка и подлокотники, сделанные из красного дерева, имели настолько красивую и изогнутую форму да так богато украшены резьбой, что Максим в восхищении подумал: «на таком диване и помереть — удовольствие». Милеус называл его «диван мечтаний».
— Знаешь, — говорил он, — на нем очень хорошо думается. Мысли так и лезут в голову, одна интересней другой. Я часто на нем лежу просто чтобы помечтать.
Гость хижины слегка ухмыльнулся, представив себе как «умные мысли», расталкивая друг друга, пытаются роем залезть в голову его собеседника, но лишь только туда попадают, тут же в ужасе вылетают наружу и ищут себе другую голову, в которой показатель интеллекта зашкаливает хотя бы за одно деление. Да… шутка получилась довольно мрачная, и Максиму от нее даже стало немного стыдно. А добродушный Милеус продолжал:
— Кстати, я разговаривал с Суелимом и посоветовал ему приобрести такой же диван. Он послушался. Вот глянь в зеркало, его диван как две капли воды похож на мой.
— Я тебе верю на слово. Кстати… это не ты случайно вырастил на поляне такие огромные одуванчики. Ты что, их слишком усердно поливал? А может, вы с Суелимом поливаете их по очереди?
— Еще чего не хватало! Поливать их! Злые Одуванчики растут сами по себе. И от их пуха, когда дуют ветра, я довольно натерпелся. Представь себе, вышел как-то, а на поляне пуха, словно снега, по колено. Да он еще умудряется залезть в нос и в уши. Короче, к Злым Одуванчикам лучше не подходить, и вообще — держаться от них подальше.
В какой-то момент Максим понял, что интерес к этой хижине и ее забавному хозяину исчерпан. Дальнейшее пребывание здесь могло обернуться тягостной скукой для обоих. Увы, Милеус действительно оказался никчемным собеседником, от него веяло каким-то детством, незрелой инфантильностью, которая быстро приедалась и становилась назойливой. Снова манил лес, несомненно, полный таившихся в нем загадок и новых впечатлений.
— Ну извини, мне пора! — Максим протянул руку для прощания и увидел, что глаза у его друга затуманены печалью. Его стало немного жаль.
— Ко мне так редко приходят гости… — Милеус опустил голову, его голос стал низким и тугим, соответствуя переменившемуся настроению.
Хотелось напоследок сказать что-нибудь яркое и ободряющее, но видно, вдали от «дивана мечтаний» нужные мысли не лезут в голову. Поэтому Максим произнес банальность:
— Суелиму привет от меня. Пока.
Оказавшись снаружи, он снова вдохнул в себя эти чудесные ароматы, которые для рассудка были как легкий наркотик: на душе сразу становилось легко, буйные цвета и краски, оживленные солнечными лучами, пьянили взор, и вообще… безумно хотелось жить дальше. И желательно, чтобы жизнь эта никогда не заканчивалась. Максим снова увидел огромные одуванчики, и искушение свершить маленькое безумие было столь сильно, что грех было с ним бороться. Он подбежал к гигантскому растению, набрал в грудь побольше воздуха и что есть мочи дунул в его белую шапку… Пух тотчас разлетелся и закружил белоснежным облаком. Злой Одуванчик, мигом облысев, вздрогнул, его стебель скрутился вокруг собственной оси, а листья принялись недовольно трепыхаться.
— Ну, извините, если чем обидел…
Максим пошел прочь, отыскивая свою тропинку, и тут… что-то не очень приятно защекотало в одном ухе. Он обернулся и увидел, что облако пуха следует за ним и пытается ужалить своими пушинками. Одна из них уже успела залететь в раскрытый от удивления рот. Тот, разумеется, сорвался с места и — наутек. Пушинки неслись за ним, словно рой белых пчел. Он пытался маневрировать между деревьями, швырялся в них травой, но белое облако все же настигло проказника, и пушинки принялись щекотать его, облепляли одежду, лезли в ноздри, под рубашку…
— Ну хватит! Хватит! Я понял, что совершил ошибку! Извинение с большой заглавной буквы принимается?
Пушинки продолжали беситься.
— Так и быть! В слове «ИЗВИНИТЕ» каждая буква заглавная! Я еще не перед кем никогда так не извинялся!
Наконец пушинки успокоились, будто беснующийся дух вышел из них и вселился в трепыхающуюся листву деревьев. Максим глянул на себя и подумал, что такое пернатое чудовище надо бы показывать в зоопарке. Он был белый с ног до головы, рубашка и брюки сплошь были залеплены легкими перышками, соскребать которые пришлось, наверное, около часа. Да, на какое-то время эта
