них можно собрать целую роту, не меньше. Каллистро объяснил мне, что Лули является внучкой здешней экономки, миссис Хофрайт, и может играть в свои куклы с утра до вечера, не переставая. Граф назвал имена всех слуг, но запомнить с первого раза какому имени какой облик соответствует было выше моих сил. Впрочем, меня откровенно позабавило их раболепное поведение перед новым хозяином: все без исключения отвешивали мне излишне низкие поклоны, явно переигрывая свою роль, или же… Становилось даже неловко. Что за театральные архаизмы? Определенно одно: за стенами этого замка каким-то чудом сохранился дух и быт романтического средневековья, еще не испорченный разнузданными нравами девятнадцатого века.
Граф Каллистро, о существовании которого я по нелепой растерянности временами начинал забывать, привел меня в чувство своим вопросом:
— Итак, мистер Айрлэнд, вас устраивает цена за поместье?
Я сделал искусственную паузу перед ответом, желая убедить графа в том, что долго взвешивал свое решение, и коротко произнес:
— Вполне.
— Тогда осталась незначительная мелочь: заверить документы у нотариуса. Поверенный в моих делах отправится к нему немедленно, если у вас нет на то возражений.
Не хватало еще тормозить дело какими-то возражениями! Я тут же согласился, но вдруг заметил, что лицо графа покрылось зыбким налетом невнятных чувств. Казалось, он сильно о чем-то задумался. Он несколько раз кинул короткий взгляд в мою сторону, видимо, желая что-то сказать и в то же время не решаясь.
— Видите ли, мистер Айрлэнд, есть одна маленькая проблема… да впрочем, вся наша жизнь есть ни что иное, как нагромождение этих самых проблем…
Неплохое философское вступление, но я так и не понял, к чему он клонит.
— Этот замок, — продолжал граф, — имеет свои традиции, которые свято соблюдают все его владельцы на протяжении уже многих веков. Менлаувер чаще всего переходил по наследству от отца к сыну, но несколько раз был перепродаваем, меняя фамилию своих хозяев, и все… подчеркиваю — все без исключения с почтением относились к завещанию барона Маклина. Надеюсь, слышали о таком?
— Основатель замка. Говорят, он был ненормальным. — В этих словах я выложил все, что знал.
Граф опять задумался. В лучах утреннего света передо мной сверкнули два изумруда, и только теперь я сообразил, что это был цвет его глаз.
— Впрочем, называйте его как угодно, бог с ним. То, что он являлся странноватым чудаком, вполне вероятный факт, если учесть, что все мы таковыми являемся. Да ему это и простительно: ведь жил-то еще в тринадцатом веке и, согласно преданиям, всю жизнь увлекался магией, прослыв в свое время знаменитым колдуном… Во всяком случае, так гласит легенда.
— Уверен, что если бы он жил еще в тринадцатом веке до Рождества Христова и основал этот замок, то легенда несомненно приписала бы ему ранг падшего ангела, сошедшего с небес или скинутого оттуда в междоусобице тамошних обитателей. А в летописи было бы написано следующее: «он создал Менлаувер лишь движением мысли, не пошевелив при этом ни единым перстом».
Совершенно игнорируя мою саркастическую реплику, граф Каллистро продолжал собственную мысль:
— Так вот, помимо всего прочего барон Маклин являлся неплохим художником и собственноручно написал несколько портретов, повесив их в гостиной. Перед своей смертью он категорически заклинал всех будущих владельцев замка, чтобы никто из них не посмел снимать его произведения со стены и не делать им никакого вреда. И уже более шестисот лет, сохраняя первозданные краски и тона, эти портреты находятся на том месте, где были увековечены первым хозяином этого замка. Лишь горничной изредка позволяется стирать с них пыль.
…он закончил? Или еще нет? Во всяком случае шла затяжная пауза. Он искоса пытался уловить мой взгляд, не выражающий абсолютно ничего. А мне хотелось от всего сердца рассмеяться, честное слово! И только высокое светское положение моего причудливого компаньона, именуемого графом, не позволяло поддаться этому внутреннему порыву.
— Да бог с ними, с этими портретами! Пусть висят. Мне-то какое дело? Было бы из чего делать проблему!
— Вы хотите на них взглянуть, мистер Айрлэнд?
Я устало передернул плечами.
— Да нет, не к спеху…
— Вы должны на них взглянуть. И только тогда примите окончательное решение, — в голосе графа появилась повелительная интонация. Два изумрудных камня на миг исчезли под веками и появились вновь, уставленные прямо в мою сторону.
— Ну хорошо, пойдемте.
Миновав тяжелую габардиновую портьеру, мы оказались внутри гостиной, и я бросил испытывающий взгляд на стены, уже приготовив к делу свой острый язык циничного критика какого бы то ни было искусства. В ту же минуту язык мой налился свинцом и не желал даже пошевелиться. Я ожидал увидеть что угодно: откормленные физиономии английских королей, портрет самого Маклина, его любовниц, друзей-колдунов или подруг-ведьм, даже рисунки каменного века, но на самом деле увидел нечто сложновразумительное для ума и туговоспринимаемое для чувств. Какие-то секунды даже терзали сомнения: испугаться, рассмеяться или молча удивляться? Почему-то предпочел последний вариант. Увы, мое ленивое бездарное перо вряд ли окажется способным доходчиво передать ИСПЫТАННОЕ мною в первые мгновения. Постарайтесь сами поярче вообразить это в своей фантазии и, возможно, вам удастся пережить хотя бы долю чувства пережитого мной.
На первом из «портретов» была изображена… как бы пикантней выразиться… короче, крупным планом там находилась морда свиньи. Не подумайте только, что речь идет о неком человеке, опустившимся до скотского образа. Я имею в виду настоящую свинью, которая бегает в сарае, если мне не изменяет память, на четырех коротких ногах. Но здесь… глаза у нее, как у современной женщины, были обведены тушью, в ушах блестели золотые кулончики, а шею обрамлял белый гофрированный воротник. Свинья слегка улыбалась своей омерзительной поросячьей улыбкой, благодаря чему у нее во рту… (извиняюсь: в пасти) просматривалось несколько позолоченных зубов — надо полагать, вставленных.
Немного остыв от первого впечатления, второй портрет я уже разглядывал более равнодушно. Нарисованный там волк оделся (или был кем-то одет) в пунцового цвета пиджак, явно не под цвет его шерсти, со шляпой на голове и галстуком, аккуратно повязанным вокруг худой шеи. Казалось, его глаза — маленькие искрящиеся угольки — смотрят прямо мне в лицо. Уши несколько комично торчали из-под шляпы, будто волк к чему-то прислушивается. Я отвел несколько обескураженный взгляд, и он сам собой скользнул по третьему портрету, из которого в наш реальный мир смотрела морда бурого медведя. Этот был одет почти в королевское одеяние: платье из муаровой ткани, пышное и расшитое узорами всевозможных расцветок. Медведь почему-то был в очках. Как мне показалось, его лицо (что-то слово «морда» не очень-то сюда вписывается) выражало равнодушие, даже апатию.
Четвертым был портрет рыси в современном (странно!) смокинге и с цилиндром на голове. Вот только одно было сложно понять: то ли рысь, подобно счастливой свинье, улыбалась, радуясь жизни, то ли на кого-то скалилась, обнажив саблеподобные клыки. Возможно, и то, и другое для нее было однозначно.
Да-а… Всякая критика стыдливо смолкала. В тот момент у меня просто не находилось слов выразить собственное мнение.
На пятом по счету полотне был изображен бегемот с дымящейся во рту трубкой и в полосатой ночной пижаме. Автор так умело смог передать бегемоту умный задумчивый взгляд, что казалось, в его голове происходят сложные математические вычисления. А завершал этот экстравагантный вернисаж портрет какого-то плешивого кота. Бедняге, видать, не досталось приличного одеяния, и он довольствовался простой власяницей, которая небрежными лохмотьями свисала с его худых плеч. Кот, похоже, дремал с открытыми глазами, его старческие усы уныло свисали ниже подбородка.
Я так увлекся живописью легендарного Маклина, изучая тонкости его художественного стиля, что на время совершенно позабыл о присутствии графа Каллистро, а он уже несколько минут внимательно наблюдал за выражением моего лица. Оно оставалось беспристрастным, чего, конечно же, не скажешь о чувствах, под ним скрываемых. Первоначальное недоумение быстро сменилось подозрением в чьем-то бездарном розыгрыше.
— Вы уверены, граф, что эти… извините за выражение, «шедевры» висят здесь уже более шестисот лет и были собственноручно созданы основателем замка? — вопрос получился бесхитростным и очевидным. Думаю, любой на моем месте в первую очередь задал бы его.
— Абсолютно… — глубокая мысль, заключенная в коротком слове. — Итак, мистер Айрлэнд, вы остаетесь при своем решении? Вы понимаете, что я не имею права заключить с вами сделку, пока вы не поклянетесь соблюдать завещание барона Маклина, и ни при каких обстоятельствах не снимите эти портреты со стены?
Мне вдруг захотелось радостно воскликнуть: «Ну я же говорил! Этот барон был ненормальный! Старый, выживший из неправильно повернутых мозгов маразматик!» Но вслух произнес совсем другое:
— Пускай висят… мне-то какое дело? Скажу вам откровенно: я бы и сам их не стал снимать даже без этого чудаковатого завещания, — а ведь и действительно, в тот момент была откровенность, — прелюбопытный художественный стиль, должен заметить…
Он снова игнорировал неуклюжую иронию моих слов и серьезно кивнул головой.
— Итак, вам понравился замок?
— Вполне. Надеюсь, нет больше никаких проблем для нашей сделки, господин граф?
Наступила неопределенная, беззвучная и бесцветная пауза, характер которой невозможно было разобрать. Лицо Каллистро, будто уходя от разговора, повернулось в сторону коридора и впало в задумчивость. Вообще, что за манера совершенно игнорировать некоторые мои вопросы? Со своими слугами он, конечно, имел право так поступать. Но я как-никак будущий хозяин замка и плачу ему хорошие деньги! Интересно, куда он сейчас смотрел? Там, вроде, находился спуск в подвальные помещения. Он так и не произнес ни «да», ни «нет», испытывая тем самым мое терпение. Я не выдержал и первым возобновил диалог, подавляя раздражение в голосе:
— Быть может, барон Маклин, оставил какое-нибудь другое завещание? Наверное, помимо своего увлечения магией и живописью, он еще, к примеру, был выдающимся скульптором. И сейчас, выйдя в сад, мы увидим скульптуры коров в спортивных трусах или домашних гусей, играющих поварешками в гольф. И эти «святыни», конечно же ни в коем случае нельзя трогать руками! Скажите, граф, вам не приходила на ум банальная мысль, что вас просто мило разыграли. Сказать откровенней — одурачили.
Будь я на его месте, наверняка вспылил бы в ответ, но Каллистро вроде совершенно не расслышал мои слова, неожиданно задав вопрос, к теме ну никак не относящийся:
— Вы женаты, мистер Айрлэнд?
— Н-н-нет… а что? — я долго растягивал это «н-н-н», не зная как вырулить с ответом. — Обязан еще и жениться?
Каллистро сделал неряшливый жест обеими руками.
— Извините, мистер Айрлэнд…
Не буду спорить - вы может думаете иначе. Но уважаю ваш труд!