громко и сильно колотилось в груди, что Маша сразу сообразила – это из-за него она проснулась, это из-за него у неё такая боль. Это боль сердца.
* * *
Из коридора доносились приглушённые голоса – бу-бу-бу, бу-бу-бу. Маша прислуша-лась: оба голоса были ей знакомы – один был голосом Елизаветы Аркадьевны, а другой - она ошибиться не могла – другой принадлежал Олегу. Они о чём-то оживлённо разговари-вали. Затем, оба голоса стихли и послышались осторожные шаги. Они приблизились к её комнате и остановились. На некоторое время стихнувший разговор, вновь продолжился, но теперь он был похож на тихий, приглушённый спор. Затем, опять разговор стих и послыша-лись удаляющиеся, чуть шаркающие шаги - Елизавета Аркадьевна пошла на кухню, догадалась Маша. Она ждала, что предпримет Олег.
Послышалось лёгкое постукивание в дверь её каюты, как она называла свою комнату, затем, дверь, чуть скрипнув петлями, приоткрылась, и в дверном проёме показался Олег.
- Машенька, ты не спишь?
Маша хотела притвориться спящей и не ответить на вопрос Олега, но любопытство, бичь всех слабых женщин (так считала Маша) одолело её, и она ответила:
- Не сплю. Ты иди в залу, посиди… я, через минуту, приду… только приведу себя в порядок.
Олег скрылся за дверью, а она, встав, направилась в ванную комнату. Поплескавшись, смыв с себя остатки сна, она вышла к гостю.
Олег, стоя у стеллажа, листал какую-то книгу. Маша узнала её по обложке – это был «Источник вечного наслаждения».
- Наслаждаешься?
- Нет, просто листаю, - Олег закрыл книгу и, повернув голову к вошедшей Маше, спро-сил:
- Ну, как, ты готова?
- Готова…? К чему?
- Ну, ты даёшь! Мы же договорились поехать ко мне на дачу и отпраздновать твоё распределение… забыла? – Скоро ребята туда подтянутся, так что, если готова, то поехали.
Маша недовольно поморщилась: «Олег, может… ну её… эту дачу. Посидим у нас, Елизавета Аркадьевна чем-нибудь вкусненьким попотчует…
- Шутишь? – перебил её Олег. Там же ребята будут, я же обещал.
- Извинишься.
- Нет, так нельзя. Это, знаешь ли, будет выглядеть очень по-свински по отношению к ним. Давай, собирайся, мы и так опаздываем.
Маша, вздохнув, отправилась к себе. Перебрав гардероб, она покачала головой, вновь вздохнула и, не переодеваясь, предстала перед Олегом.
- Ты, что, так в джинсах и поедешь? – удивился он.
- Да, а что? Чем джинсы хуже платья или юбки… в них очень удобно, - пожала она плечом и направилась в кухню, где чем-то гремела Елизавета Аркадьевна.
- Ну, ладно, тогда поехали. Нам ещё за твоей подругой заехать надо.
В кухне стоял чад коромыслом. Няня мыла посуду, а на плите, что-то, похожее на ку-сочки мяса, шкворча, жарилось.
- Няня, я ухожу с Олегом. Маме скажешь, мы с друзьями на его даче будем отмечать моё первое трудовое назначение.
- Аа-а… как же? – всполошилась старушка. Я вам перекусить готовлю…
- Не беспокойся, нянечка, мы всё купим по пути, в супермаркете, - и Маша вышла в коридор, где её уже ждал Олег.
- Машенька, на дворе, кажется, дождь собирается, - донеслось до неё из кухни. Вы бы лучше дома посидели.
- Ничего, Елизавета Аркадьевна, мы на машине, а потом на даче, - ответил Олег на предупреждение старушки, - на Машеньку я не позволю и капле дождя упасть.
Маша благодарно прижалась к любимому и тихонько, на ушко, прошептала: « Я люблю тебя». – «Я тебя тоже люблю» - ответил он и они, взявшись за руки, вышли из квартиры.
* * *
Веселье было в полном разгаре. Маша танцевала со своим однокурсником. Случайно поведя глазами по комнате, она не обнаружила Олега. Странно, забеспокоилась она, только что сидел за столом и… Ревность и беспокойство вползли в сердце ядовитой змеёй и стали безжалостно жалить. Сказав партнёру: «Прости, я устала», она ещё раз обвела взглядом комнату – Олега не было. Маша направилась в коридор, к лестнице во второй этаж. Пытавшегося увязаться за ней партнёра по танцу, она вежливо «отшила», сказав: «Прости, я устала и хочу побыть одна».
В коридоре было темно, сюда не проникал свет из комнаты и Мария, уже хотела, на-щупав выключатель, зажечь лампочку, как неожиданно услышала горячий шёпот, доносив-шийся из-под лестницы.
- Ирка, ты чего кочевряжишься. Можно подумать, что мы в первый раз…
- Не в первый, но ты же с Машкой своей приехал. Вдруг она застукает нас?
- Да, ну… Она, дурёха, верит мне безоглядно. Не бойся!
Маша обомлела. Голоса были знакомы, очень знакомы. Она ошибиться не могла. Один из них принадлежал её Олегу (уж его-то голос она знала до малейшего нюанса), а вот второй… вроде знакомый, неужели с Олегом разговаривала её вернейшая, как она всё время твердила, подруга? У Маши что-то оборвалось внутри и ухнуло вниз. Голова закружилась и она, чуть не упав, схватилась за ручку двери. Под лестницей притихли, а затем, вновь горячим шёпотом, лихорадочно, заговорил девчоночий голосок: «Олежка, любимый, я так соскучилась по тебе, так соскучилась. Я хочу тебя сейчас… прямо сейчас! Возьми меня!».
Маша услышала, как под лестницей зашуршали одеждой. Потом тишину наполнило тяжёлое дыхание и – «Ах, ах, ах!» повторенное несколько раз. Нервы её не выдержали и она, застонав, метнулась назад, в комнату с уставленным бутылками и закуской, столом. Продолжала звучать музыка, несколько пар танцевали. Расстроенная предательством Олега и своей подруги, она метнулась в другую комнату, чтобы через неё и веранду, навсегда покинуть этот дом – дом, где её так жестоко и цинично предали - любимый и лучшая подруга, Ирка.
Сквозь застилавшие глаза слёзы, ничего не видя перед собой, и не соображая, что делает, она выскочила на веранду и чуть не столкнулась с Иркой, своей лучшей подругой. Та стояла на веранде и весело болтала с парнем из параллельного курса. Значит, это с ним была не она, лихорадочная мысль, словно электрическая искра, проскочила в её мозгу, это была другая Ирка – Ирка из отделения рентгенологов…
Не останавливаясь и не объясняя ничего подруге, она опрометью проскочила двор и вылетела за калитку. И всё также, не останавливаясь и не отвечая на Иркин недоумённый крик: «Машка, ты куда?», помчалась на станцию.
Она успела на предпоследнюю или последнюю электричку. Забившись в уголок последнего сидения в почти пустом вагоне, с подпухшими от слёз мешками под глазами, она, смахивая рукой вновь и вновь бегущие по щекам слёзы, переживала предательство Олега и своё унижение.
Она бы ещё долго переживала и проливала слёзы, но её одиночество прервал нагло-вато-фамильярный голос:
- Малышка, давай я тебя успокою, приголублю и пожалею, слёзки вытру. Чего одной-то сидеть? Можем вместе… в обнимочку. – Тебе будет хорошо и мне приятно.
Ещё не увидев, кто с ней заговорил, она уже испугалась. Она слышала от девчонок, что в электричке можно нарваться на пару-тройку приставучих наглых парней. Раньше она одна не ездила, а сегодня…
Она открыла глаза. Рядом с ней на сиденье примостился нахально-ухмыляющийся, рыжеволосый парень. Из его рта, при каждом сказанном им слове, на Машу наносило водочным перегаром, перемешанным с табачным дымом. Это было так противно и гадко, что она, непроизвольно брезгливо скривив губы, произнесла: «Фуу… отодвинься!», и мгновенно услышала издевательский, похожий на лошадиное ржание, смех ещё двоих или троих парней.
Повернув голову, она увидела - на соседней скамье примостилось ещё несколько молодых, по всей видимости, подвыпивших, людей и они, нагло ухмыляясь, смотрели на неё. А тот, что подсел к ней, грубо схватив её за плечо, всё так же, нагло, издевательски-насмешливым тоном, продолжал: «Ну, чего ты крошка выпендриваешься, пошли с нами, мы тебя все любить будем. - И, повернувшись в сторону своих друзей, спросил: «Правда, ребя?»
В ответ на столь циничный, скабрезный вопрос, его друзья вновь громко, на весь ва-гон, «заржали». Маша поняла, она здорово влипла – распоясавшиеся, привычные к безот-ветным издевательствам и насилию над девчонками и молодыми женщинами, хулиганы чувствовали себя вольготно, и если никто из присутствующих в вагоне пассажиров не укро-тит этих диких зверей в человеческом облике, то…
Маша со страхом смотрела на распоясавшихся, прилично одетых, хулиганов и уже ни на что не надеясь, сдавленным голосом попросила: «Ребята, отстаньте от меня, я вас прошу… Я же вас не трогала, сидела тихонечко…»
В ответ раздался откровенный, циничный смех. Один из парней, который, она так и не поняла, иронически проговорил: «Колян, тащи эту сучку в тамбур, там продолжим разговор!»
Маша с надеждой повела взглядом по вагону: может кто-нибудь заступится за неё, даст укорот распоясавшимся, подвыпившим хулиганам, но вагон молчал, можно было подумать, что в вагоне кроме неё и этих парней никого не было - не было в вагоне сильных, крепких мужчин… а они ведь были, мужчины! Они могли, особо не напрягаясь, укротить распоясавшихся хулиганов, поставить их на место, или просто вышвырнуть их из вагона…
Она видела их – здоровых, с накачанными бицепсами, мужчин - молодых и в более зрелом возрасте. Они могли (с надеждой глядя на них - равнодушных и трусливых - мелькнула у неё мысль) в мгновение ока дать укорот хулиганам, могли, взяв их за шиворот, как напроказивших щенков, вышвырнуть их из вагона или сдать полиции…. Но они сидели себе тихонечко, отвернувшись, словно не на их глазах хулиганьё издевалось над девушкой...
Сопротивляясь, хватаясь за спинки сидений и сидевших, молчаливо наблюдавших за происходящим, пассажиров, она всеми своими девчоночьими силами сопротивлялась насильникам, а те лишь реготали во всё горло и продолжали тащить её из вагона в сторону тамбура. Силы покидали её, но она ещё сопротивлялась!
Уже находясь в тамбуре, она изловчилась и укусила рыжего амбала за руку, тот взвыв, на мгновение ослабил хватку и она, крутнувшись юлой, вырвалась из державших её цепких объятий и вскочила в переходный тамбур между вагонами. Лихорадочно задёргав ручку двери, она сумела её открыть, и с криком: «Помогите!!!» - влетела в следующий вагон.
Некоторые пассажиры повернули головы на её вопль, но остальные, как сидели, так и продолжали сидеть - кто молча, притворившись спящими, а кто, ведя между собою свой, только им понятный разговор. Вероятно, зрение обострилось у Маши многократно: она ус-певала видеть всё, что происходило возле и вокруг неё (говорят, такое случается с человеком в минуту опасности).
Она успела пробежать половину вагона, когда в дверях из тамбура, следом за ней появились трое разъярённых хулиганов. У них был вид охотничьих собак загоняющих ослабевшую жертву. Их лица выражали ярость, азарт погони, и ещё что-то такое дикое, животное, но никак не человеческое.
Маша совсем выбилась из сил: она тяжело, хватая пересохшим ртом воздух, дышала; руки и ноги её мелко дрожали, а глаза от слабости и страха застилал туман. Она уже не могла сделать и шага, и если кто-нибудь не поможет ей, мелькнула мысль в её голове – она пропала… окончательно и бесповоротно пропала, и ещё она успела подумать: как жаль, что я так мало прожила...
Но, помощь, на которую Маша уже совсем не надеялась, всё же пришла. Навстречу хулиганам, загородив своей спиной Машу, со скамьи поднялся среднего роста, сухощавый мужчина, по виду совсем не силач и уж никак не
