Созидатель короткого рассказа всегда находится под угрозой впадения.
Не всегда в простоту. Чаще: либо – в эскизность, либо – в излишнюю живописность и детализацию.
В первом случае читатель остаётся в недоумении, во втором – в утомлении. Но и в том и в другом случае – в разочаровании.
И поэтому автору, как опытному канатоходцу, приходится балансировать.
И он балансирует, решаясь на сложный эквилибр, виртуозность которого мы не должны замечать.
Как путник на горной тропе, автор не должен смотреть вниз, идя над пропастью рискованного успеха. Иначе – он пропал. Совершенно и определённо.
Счастлив тот автор, который рискнул и которому удалось избежать крайностей расплывчатой недоговорённости и велеречивой болтливости. Каким образом его постигла таковая удача – есть предмет исследования рецензента.
Рассказ «Ванечка» ни в коем случае не миниатюра. Это короткий рассказ, но цельное, законченное и обрамленное произведение. Стремительно развёртывающийся оригинальный сюжет, изложенный языком метким, живым, нередко достигающим блестящей афористичности («Компактный зверь, жрёт мало и не шумит», «Ванюшка поел семечек, покакал и уснул, а Эдик выдохнул: «Есть контакт»), неожиданные, в буквальном смысле режиссёрские ходы с мгновенными декорационными перестановками, фантасмагорическая кульминация – что ещё требуется, чтобы захватить читателя?
В нашу, прошу простить за длинноватое определение, постпостмодернистскую эпоху, когда читатель уже устал от генерализованного сарказма, готового разъесть всё и вся, вновь возникла потребность в романтизме. Или – в постромантизме, если угодно. Возникла не только у читателя, но и у того, кто пишет то, что предстоит прочесть, понять и принять читателю. И опять-таки – автор пронизанного (безусловно!) иронией (но не сарказмом!) текста сумел найти тему в высшей степени способную затронуть ту самую струну нашего воображения, которую Пушкин назвал жалостью. Напомним, что две оставшиеся, о которых также сообщает наш национальный гений, это – смех и ужас.
О том, что рассказ – в ответ на авторский юмор – сопровождается читательской улыбкой, уже сказано. Но – ужас? Есть ли ему место в этом произведении?
Ужас… Возможно, что так. Но, пожалуй, зададим вопрос чуть иначе: смущён ли читатель?
Да, безусловно. Но это смущение – хорошего качества. Смущение вдруг обеспокоенной души.
Оторопь от того, что в финале рассказа герой заговорил на том, внутренне для него характерном, но не всегда вырывающемся в мир, его окружающий, языке и теми словами, которые наиболее точно соответствовали его состоянию, вызванному событиями, источником и причиной которых он сам, собственно, и был, – это смущение быстро проходит. И не оно главное. Ибо остаётся в душе читателя смущённое раздумье другого рода: неужели мы действительно живём в те времена, когда киплинговская формула «Человек идёт к Человеку!» уже не верна? Неужели это так? Вот о чём задумывается читатель!
Неужели тихое общество маленькой животинки (крысёнка!!), лишённой по нашим обыденным представлениям каких-либо чувств, хотя бы отдалённо напоминающих, например, кошачью или собачью (да хоть бы попугайчиковую!) привязанность к человеку, становится заменой обществу человеческому – заменой, произведённой волею героя ли, автора ли рассказа (по ходу чтения, вовлечённые в сюжет, мы уже забываем об авторском присутствии), а, может быть, и в результате игры болезненно-защитного от экзистенциальных сквозняков, рассыпающегося воображения Эдуарда (герой, кстати говоря, носит весьма неслучайное имя)?
Впрочем, временами у читателя возникает впечатление полной реальности происходящего. И опять нельзя не сказать о мастерстве авторской интриги, ибо: «Да нет же! Какая крыса? Почему крыса?! Вот он – человек в полном смысле слова!», – восклицаем мы, когда за очередным авторским виражом возникает фигура приручённого хозяином существа в шлёпанцах на босу лапу… э-э, пардон, ногу!
Да, и так бывает в жизни! Всё бывает.
И мы вспоминаем... Кого бы? Да например, Леона – героя из одноимённого фильма, киллера, разуверившегося в человечестве и «приручившего»… комнатный цветок, который стал ему, повзрослевшему Маленькому Принцу, другом, до той поры пока не встретился, вернее не встретилась ему девочка-подросток, убедившая его, что наш мир ещё не окончательно погиб.
Встретилась такая женщина и Эдуарду – бедному мужику, никогда не числившемуся в алкоголиках, читателю и почитателю Батлера и Чайковского, Арагона и Шостаковича, Баратынского и Верди, но, тем не менее, отчего-то не слишком счастливому в этой жизни. Сможет ли дать ему это столь искренно ожидаемое счастье женщина, носящая имя героини одной из самых грустных опер великого итальянца?.. И наступит ли гармония?
Бог весть… Или – как принято говорить – «это уже совсем другая история»...
Да, вот ещё что.
Послесловно.
А хотите ли знать, сколько живут крысы?
Два года, уважаемый читатель.
Два-три года…
Много это или мало?
Увидим.
Жизнь движется вперёд, а не обратно.
Главное – пройти над пропастью! Миновать искушение падением.
Автору это удалось в высшей степени.
Я же – благодарен за те мгновения непростого и счастливого смущения, которые были подарены мне маленьким шедевром, со странным и добрым названием «Ванечка».
01.11.2013
)