Горе - зимовщики.

В один из теплых августовских дней, на исходе жаркого лета, когда воздух, напоенный ароматом находившегося в самом соку разнотравья, будоражил и хмелил голову, я, собрав по быстрому свои нехитрые рыбацкие принадлежности и поудобнее усевшись на свой «Урал», с лёгкой душой рванул на озеро «Белое», предвкушая приятное времяпровождение. Чего-чего, а раздавить с кем-либо бутылочку у костерка в
эту пору было не проблема, ибо в такую прекрасную погоду не то что собаку – мужика нельзя было дома удержать. Все живое стремилось навстречу друг с другом, подальше от надоедливых жён, семейной бытовухи, с выпученными от радости глазами, что наконец-то удалось вырваться, потешить душу.  
А так как настоящие мужики водятся везде, то на одного такого нарвался и я.                    
Приметив одиноко стоящую палатку, возле которой примостились «Жигули», я  решил к ней подъехать и остановившись неподалеку, стал осматриваться.  Вдруг вижу мужика, который решительно и бодро вышагивал в мою сторону. Вид у него был довольно интересный:  брюки, застегнутые наперекос, чудом держались на одной ширинке и он их даже не поддерживая, босиком, по крапиве направлялся ко мне, однако при этом настороженно на меня поглядывая. Остановившись метрах в десяти, он разразился бранью и предложил мне уматываться по добру – по здорову, ибо у него тут все куплено и это его берег на веки вечные. От такого неожиданного гостеприимного напора я вначале немного растерялся, но все же, готовый ко всему, продолжал сидеть, оценивая обстановку. Тем временем видя, что я на него не реагирую, мужичонка рассвирепел всерьёз.                              
Подойдя ко мне почти вплотную, брызгая слюной, он настойчиво предлагал мне покинуть территорию и в дальнейшем забыть сюда дорогу. Меня это уже стало раздражать. От него за версту несло сивухой и на ногах его удерживало только  то, что иногда он хватался за свои штаны, пытаясь удержать равновесие. Успокоить его я мог моментально, но рассудив, что мужик был хлипкий, невысокого росточка и слабого удара ему может не хватить, а убежать от его пьяных «Жигулей» я вряд ли смогу и чтобы не переборщить и не наделать глупостей, я решил действовать иначе. Собрав всю твердость своего голоса и уставившись на него в упор, я рявкнул: «Кто такой?» Он на это заметно прореагировал и ответил, что является одновременно и егерем, и милиционером и ещё кем-то.
Вообщем, он охраняет. Постепенно он смягчился и мы разговорились.
Оказалось, он такой же рыбак, их трое, и что ребята уехали менять рыбу на водку и вот-вот должны вернуться.
Время шло, мужичок уже мирно дрых у себя в палатке и уже к вечеру, бросив сетёнки и подгребая к берегу, я вновь увидел его. Он разводил костёр, видимо собираясь готовить пищу. Вид у него уже был нормальный, он отлежался, искупался и бодро возился с дровишками.                      
Между делом, я тоже успел расположиться неподалёку, и нарвав смородинового листа к чаю, направился к нему. Посетовав на своих непутёвых товарищей, которые где-то запропастились, он пригласил меня к себе, успевая при этом любопытствующе  покоситься, угадывая, есть ли чего выпить. Я не стал его разочаровывать и честно выставил припасенную бутылку водки. Тут мы с ним стали совсем родные, оба оживились и стали готовиться к вечерней трапезе.                            
Солнце тем временем быстро садилось за горизонт, сумерки всё плотнее укутывали деревья, делая их силуэты размытыми и похожими на сказочные существа, которые неясно маячили неподалеку, готовые вот-вот приблизиться к нам. Мы к этому времени уже успели хлопнуть по рюмочке и наслаждаясь медленно растекающейся по телу благостью, молча закусывали, устремив свои взоры на тускнеющее озеро, вид которого вызывал в наших душах какое-то непонятное волнение, воспоминание и необъяснимое чувство единения нас с окружающим миром, вселенной, космосом.                                    
После второй мужичок, которого уже звали Петром, оказался весьма словоохотливым и мы с ним разговорились,  тем более, что у нас нашлась общая тема.
Он тоже, в недалеком прошлом, как и я, работал в экспедициях, мок под проливными дождями, месяцами не вылазил из тайги и кормил своей кровью самого свирепого лесного зверя – комара. Вобщем, тянул эту нелёгкую геологическую лямку, после которой в человеке навсегда поселяется эта необъяснимая тяга к природе, свободе, тоска по чему-то утраченному.
О многом мы с ним переговорили, посмеялись и посочувствовали друг другу, но одна история запомнилась мне особо, и сейчас я постараюсь от его имени, его же словами рассказать то, что услышал, все как есть.                                            
«Жил я одно время в деревне Ошарово, - начал он, - что находится в Эвенкии, где и подрядился к геологам подработать. Приходилось и шурфы рыть, и кашу варить на буровых, и маршрутником с геологом ходить. Когда сезон подошел к концу, я, собрав свои вещички, вертолетом добрался до поселка, за расчётом. Уже утром, в конторе, меня попросил зайти нач. партии и предложил остаться в тайге еще до весны. Зимовать, короче говоря. Деньга за это шла  и я, не долго думая, согласился, тем более, что дома меня никто не ждал. Дали мне напарника, парня лет тридцати и вертолётом отправили обратно на участок.                                
Что такое зимовка, я по рассказам бывалых знал. Но дело это довольно трудное. Пробыть в экстремальных условиях полгода, когда добраться до нас можно только по воздуху, да и то, когда погода лётная, где  надеяться можно только на самого себя, по силам не каждому и некоторые, не выдержав, с ближайшим бортом, максимум через месяц, отправлялись обратно».                      
Тут он замолчал и закуривая сигарету, стал что-то вспоминать. Я с интересом ждал  продолжения.
«Но самое главное оказалось не это, - продолжил он, -
самое главное – с кем ты сюда попал и не перегрызетесь ли как собаки, когда ежедённо, ежеминутно приходится видеть хари друг друга и в процессе такого общения не то что  разговаривать – смотреть не хочется. До того надоедает все»,- сплюнул он.
«Тут я стал замечать за своим напарником, что тот частенько  уходит на лыжах куда-то, а приходя, что-то прячет. Я стал находить капканы, патроны от мелкашки. Потом у него стали появляться собольи шкурки, он их засовывал в стеклянную банку и прятал в снег. Я поинтересовался, откуда. Он лишь посмеивался и молчал. Потом мне стал предлагать. Я отказался, уже догадываясь, где он их промышляет. Недалеко от нашей стоянки находились избушки-времянки, в которых таёжный люд коротал время в ожидании вертолёта. Там они оставляли на время свои вещи, надеясь в случае чего, в следующий раз забрать их, ведь воров-то здесь нет. Вот на них-то и положил глаз мой напарник. А не понимает, дурак, что кроме нас двоих здесь никого и нет и первые люди прилетят уже в феврале и по следам все поймут, потом докажи, попробуй. Последствия могут быть самые печальные. Я ему всё это высказал, но должной реакции так и не получил. Ну да ладно, живём кое-как, отношения уже на пределе, стараемся друг на друга не смотреть».
Пётр докурил, бросил окурок в костёр и пошарив в карманах, вытащил часы.
«Два часа уже, - покачал он головой. - Ну где же эти волки?»
«Ну и что же дальше? - перебил я, разливая последнее на двоих.                          
Мы выпили, закусили и после недолгого молчания я ещё раз переспросил его.
«Дальше? - повторил он, - слушай.  Вообщем, живем кое-как, раз в день выходим на связь и ждём Нового года.
И вот, в конце декабря, в аккурат 31-го мы решили немного расслабиться. Завели бражку и из чайника гоним самогон. Когда в транзисторе стали бить Московские куранты, мы вышли на речку и под ярким холодным северным небом, в ночной тишине раздались два оглушительных выстрела - наш салют в честь наступившего Нового года.                                    
Километрах в десяти от нас зимовали геофизики, тоже двое, и утром один из них заявился к нам с ракетницей, опохмеляться. Благо, огненная жидкость еще не иссякла и зеленый змий продолжал дразнить нас своим ядовитым зельем, булькая в алюминиевую кружку.  Раскочегарили мы буржуйку, разогрели несколько банок тушёнки и сидим, пьём. Тут мой напарник, уже изрядно захмелев, стал хвастать крадеными «котами». Так здесь соболей обзывают. Вытащил шкурки,  тряс ими, хвалясь, что дураки оставили, а он нашел. Я понял, что наш гость обо всём узнал, мне стало неудобно и я сказал, чтобы завтра он все вернул на место.  Слово за слово, оба пьяные, мы  накалялись. И вдруг, ни слова не говоря, напарничек вытащил ружье, вставил жакан, взвел курок и со словами: «Сейчас я тебя убью», - наставил его на меня.                    
Я же, видя, что мне в глаза смотрит ствол, из которого в любой момент может выскочить «костлявая», в пьяном угаре рву на себе рубашку и со словами: «Стреляй, сволочь»,- плюю ему в лицо.
Помаячив стволом некоторое время, наводя его мне то в грудь, то в ноги, он так и не выстрелил и пообещав, что сделает это потом, вытащил патрон, положил его в карман.  Но тут разошёлся я. На ремне у меня всегда висел
охотничий нож и от всего пережитого, но так до конца и не понятого, что только что произошло, я его выхватил и держа перед собой, попёр на него, решив попугать. Но где-то я все же не рассчитал и слегка царапнул его по горлу. Показалась кровь. Я стал кое-что соображать и в нерешительности остановился. Он отпрянул в сторону, в угол, увидел кровь и выпучив глаза, бросился на меня. Мы стали кататься по полу, угощая друг друга тумаками. Но самой интересной оказалась развязка.      
Наш геофизик, видимо, был трезвее всех и решив покон- чить с этим делом одним махом, вытащил ракетницу, направил ее в угол, за печку, где сушилась наша роба, пропитанная мазутом и соляркой, и выстрелил.  Ракета с шипением прошила воздух, врезалась в одежду, уже нагретую печкой и закрутилась, опрокидывая наш самогонный аппарат. Вспыхнул огонь, занялась роба и густой удушливый дым стал заволакивать наше жилище. Мы сразу выскочили, отдышались и, посмотрев друг на друга, ринулись внутрь, пытаясь спасти хотя бы одежду, без которой нам кранты.
Словом, сгорело всё. Избушка, слаженная из смоляных лесин, весьма охотно занялась и жарко, с весёлым треском грела нас до утра своими раскаленными брёвнами.
Потом кое-как, втроём, на одних лыжах, мы весь день добирались до наших соседей, где отогрелись и с тя-
жкой думкой, сообщив обо всем по рации, скрыв истинную причину, отлёживались.                        
Недели через две попутным рейсом нас забрал вертолёт. Кое-кто посмеялся, кто-то посочувствовал, слушая наш рассказ, как ночью, от искры у нас  вспыхнула крыша и мы еле успели выскочить. Но настоящую правду, кроме нас, знал еще и геофизик, которого мы втайне считали виноватым. Вот такая история».                                  
«Ну, а с напарником-то что? - спросил я.  -  Живой?»
«Не знаю, - ответил он отвернувшись. - После этого я его больше не видел. Спрашивал, сказали, что поплыл на лодке и пропал. Где он, что с ним – никто не знает».                                    
Он поднялся, зевнул и пошёл спать.
Я ещё долго сидел у костра, переваривая вышеуслышанное и переживая это ещё раз, уже по-своему, ещё раз убеждаясь, что тайга отсеивает и без следа уничтожает всякий сброд, и что по собственной глупости люди лишают себя всего, порой даже собственную жизнь разменивают