Сказка про не Этот Конец Света.(18 +)

Поздним вечером среды, не предвещавшей с утра ничего нового, родимый наш батюшка, царь-государь Алёшка Васильковородный, повздорил со своим именным шутом Федоськой. Крепко повздорил, до драки. (Прим. Прозвище, официально утверждённое геральдической палатой, батюшка получил от своей матушки, царицы Евпраксии, в юные годы которой был необычайно популярен экологический туризм. Сына царица родила неожиданно для всех и для себя, в том числе, в поле, среди васильков и ромашек)
Пустили они друг другу юшку из носов, чем дали очередной повод злым языкам посудачить - кто из них двоих кто, и кто есть из них наибольший. И ведь тему для вздора выбрали, нарочно не придумаешь - бреет ли фрейлина Её Величества, Парашка Французова, ноги? Царь-государь стоял на том, что такой алый мак, как Парашка, целиком натурален и свеж. Косметические хитрости ей неприемлемы и не нужны. Федоська был уверен в обратном, и готов за свои убеждения съесть собственный парик огненно-рыжего цвета.
И расспорились они до хрипоты. Царь-государь раскраснелся, схватил шута за парик, стащил с головы, стал тыкать им шуту в моську, - Жри! Жри, вша саблезубая!
- Сам жри! - злился Федоська.
Первым не утерпел, конечно, царь-государь. Врезал кулаком Федоське по зубам, от души. Федоська упал на ковры, вскочил с перекошенным от злобы лицом и завыл по кошачьи.
- Не смей! Не смей, ирод! - кричал ему батюшка, кидаясь в шута мягкими подушками, на которых сидел. - Знаешь, кто я есмь? Я есмь живое воплощение державности! Символ, Образ и Слово!.
- Знаю я одно слово, - молвил на это Федоська, урча. - Оно тебе тоже понравится, - и прыгнул Федоська на царя подобно зверю лесному, рыси бесхвостой.
Полетели из царской мантии клочки и перья, покатилась под лавку золотая корона. Затрещал кафтан. Брызнула кровь.
- Отступись, Федоська! Моя Парашка, моя! Я её на службу принимал, я её и гладить буду!
- Не дам! Не дам! - свирепел Федоська, пробираясь сквозь ткань подкладки до белого рыхлого тела.
- Ты...ты, что делаешь, хам! Меня, своего государя! - задыхаясь, чуть не плакал царь. Хлипковата у него фактура против шута, разжирел на дармовых харчах, обленился.
Не слушал царя-батюшку шут Федоська, в раж вошёл, покушаться стал на членовредительство.
- Стой! - вопил, умоляя, царь. - Мы же с тобой, одного отца-родителя детки! В одной зыбке качались, одну кормилицу сосали!
- Отец-то у нас один, да матери разные, отвечал Федоська. Твоя - царевна-лягушка, а моя - ведьма полуночная, кикимора болотная. Вот проткну тебе жилу животворную и всю кровь, без остатка, вылакаю!
- Зверь ты, садюка! Нет в тебе почтения и благодарности. Стража! Где моя стража верная? Бегите сюда, хватайте Федоську за руки, за ноги! Несите на пруд топить, никудышного! Жертвую водяному сегодня лучшего своего шута!
Стража верная прибежала, шута за ноги хвать! Шут царя не отпускает. Вцепился как клещ.
- Ой, мамочки, - плачет царь.- Съест меня Федоська, паучище бессердечный! Как муху съест!
Тут бояре с няньками побежали на кухню, за поваром Гнатюком, который сызмальства потчевал и царя и Федоську разными яствами, знал обоих, как облупленных и потому, дозволялось ему многое, чего другим было нельзя.
Пришёл Гнатюк с двумя ложками, по полпуда весом каждая. В правой руке ложка золотая, ею повар поприветствовал царя в лоб. Царь-государь сразу скис, заикаться стал, глазки закатывать.
В левой руке у Гнатюка ложка серебряная, ею повар Федоську опробовал. Федоська дрыгнул ножками, дрогнул ручками, дёрнулся туда-сюда и ослаб. Сняли стражи Федоську с царя-батюшки, понесли на пруд топить, по дороге ядро чугунное с цепью оприходовали.
- Вы чего? - спросил стражей Гнатюк.
- Царь-батюшка велели Федоську в пруду утопить.
- Сегодня велел, завтра жалеть будет. Несите Федоську обратно в хоромы.
- Мы не можем. Приказа такого не имеем, - и понесли Федоську дальше.
Повар Гнатюк плюнул в сердцах, побежал в царскую опочивальню, куда царя девки сенные уволокли, на перины бросили, примочками облепили.
Взял Гнатюк царя за грудки, давай натряхивать. - Ты, паразит, очумел? Людей в пруду топить вздумал! А ну, вели сейчас же Федоську освободить! Сегодня в пруду топить, завтра на кол сажать станешь, а послезавтра самого на вилы поднимут!
Глаза у царя-батюшки разъезжаются, взгляд бессмыслен, изо рта слюни текут, вместо слов звуки "му".
- Эх, - вскричал в отчаянии Гнатюк и побежал за стражами, спасать Федоську под свою ответственность. Не успел.
Рухнул Федоська стараниями стражей с берега в пруд. Пускает Федоська пузыри, тонуть не хочет, упирается, да ядро с цепью тянут, не спотыкаются.
Тут, со стороны, из толщи водной, вырулил окунь, таращит на Федоську глаза, изумляется, - Ты кто?
- Я шут, Я Федоська. Судьба моя глупа и печальна.
- По делу или по приглашению?
- По принуждению.
- А куда?
- А куда бог положит.
- Ага. Пойду схожу вниз, доложу, - сказал окунь и нырнул на глубину.
Докладывать пошёл. Кому? Зачем?
Падает Федоська вниз. Чем ближе ко дну, тем медленнее падать. Видимо, вода, чем глубже, тем плотнее.
Падает Федоська и понимает, что помер. Помер, потому что не рыба и дышать ему под водой нечем.
" Вот, значит, какой он, потусторонний мир" - удивляется Федоська. Удивляется, ибо со слов попа Иосия представлял Федоська потусторонний мир совсем другим; с пеклом, с маслом, со сковородками, с кулинарами рогатыми.
" Странно тут как-то. Темно и зябко" - подумал Федоська и только подумал, как под ногами вспыхнул свет. Не такой, чтобы яркий, но от неожиданности, болезненный.
                                                                                            ***
Наутро проснулся царь-государь от кошмара, который мучил его всю ночь. Снилось ему, будто рыба он, нелюдь, уклейка верхоплавая. От щук и окуней за коряжкой ховается, дрожит от ощущения близкой погибели.
Щука, хищна усидчивая, да уклейка добыча жидкая. Заскучала щука, ушла в камыши, мыкать куска пожирней.
Уклейка выглянул наружу, тут его и скрутили.
- О-ох, грехи наши тяжкие!, - вздыхает царь-государь. - Эй, братки краснопёрые, смилуйтесь над созданием бледным, отпустите домой, к матке и деткам.
Суровы краснопёрые, глухи и немы, волокут уклейку дальше, глубже и глубже.
- Что же, вы, за рыбы, такие, толстощёкие? Ни капли жалости в вас нету!
Молчат рыбы окуни, крепче прежнего за жабры уклейку дёргают.
Видит уклейка с тоской, что никуда ему от судьбы не сбежать и, что снизу свет, водой приглушенный, нехотя разгорается.
"О-ох, ты!" - осеняет  уклейку. Неужто его, малого, сирого, убогого, сам наиглавнейший водяной начальник затребовал? Зачем?
Не совершал уклейка противоправных деяний, жил, как все. В антигосударственной измене не участвовал,ни словом, ни помыслом. Водку пил в меру. Налоги платил вовремя. А спал, всё равно вполглаза. За что его на суд глубинный тянут? В чём его тайная вина?
Засияли со дна воротца золотые, узорные. Ни воротцах в карауле сом столетний, дед великан, в папахе и с бердышом.
- Ну, что? Попался, рахитик глянцевый! Сидеть тебе в колодках возле каменной ступки до скончания века!
- Кому? Мне?, - ужасается царь-государь. - Почему?
Протащили рыбы окуни уклейку по перламутровым кирпичам трёхполосной дороги, прямо к ступенькам красного крыльца, на порог семибашенного терема. Такой красоты, такого великолепия, которое открылось взору уклейки, царь-батюшка нигде прежде не видел: ни за границей, ни, даже, у себя в палатах.
А посреди этого великолепия, как смарагд в ожерелье сияет лицо круглое. Ой, да румяное, очень знакомое, до боли, до судороги сердечной. "Федоська!" - ахает уклейка в ужасе, и от ужаса происходит размягчение всего его организма.
- Ага! - вопиет Федоська задорно, как забойщик на скотном дворе. - Попался! Рассказывай теперь, как до такой жизни доплавался? Соврёшь, пощады не проси!.
Царь-государь и рад бы не соврать, да размягчение организма коснулось и головного мозга. Отдел, ответственный за стыд, совесть и правду, растёкся, как топлёное масло. Мужества, этого проверенного загустителя, всегда наблюдался у государя очевидный недостаток, который возмещался обычно бойкостью языка. Вот и сейчас, понёс царь-государь такую "пургу" про своё житьё-бытиё, что сам прислушиваясь к себе, возмущался, но остановиться не мог. И что сирота он от неизвестных родителей. И что мальком был подброшен он под чужой плавник. И что щука его не заглотнула не из жалости, а по сытости. И что не было у него в детстве игрушек, а в юности подружки. И что забрали его на войну, и по контузии был взят он в плен, и что в плену его долго пытали, потом плюнули и отпустили, и, что, следовательно, он ветеран, инвалид и личность заслуженная с тяжёлой судьбой. Да, и вот ещё что. В плену, случайно, узнал он, где лежит ладья заморская, доверху набитая красным товаром и монетами.
Похоже, и Федоська не ожидал от  царя подобного словоизвержения, слушал молча, приоткрыв рот и глазами не мигая.
И настолько рассказ получился увлекательный, что не только Федоська, но и все рыбы служивые: сомы телохранители, караси депутаты, писари пескари, плотва простонародная, дворянки щуки, кавалеристы язи, пушкари лещи, пехотинцы окуни - все, все заслушались уклейки. Особенно, про затопленную коробочку с сокровищами.
Видит царь-государь, что возбранились в Федоське два противоположных чувства. И не верит Федоська уклейке, потому что знает про него всю подноготную. И верит, потому что жаден. Вдруг и впрямь, есть где-то на дне, в ил зарытая, ладья с товаром заморским. Не впервой ему о подводных сокровищах слышать
- Врёшь, поди! - кричит Федоська сурово. Да что толку, если дребезжит в голосе, как трещинка в блюдечке, сильное сомнение.
- Никак не могу!  -кричит уклейка. - Ей-ей, повели снарядить команду из рыб охочих, здоровьем богатых и нравственностью неиспорченных, ибо путь предстоит долгий, а в пути всякое случается.
- А и повелю! - кричит Федоська в азарте, словно соревнуется с царём, кто наибольшую глупость сморозит. - Но коли, не сыщется никакой ладьи, пусть даже самой завалящей, ответишь ты мне по полной, и за старое, и за новое, и за  будущее - не пощажу!
- А и отвечу! - кричит уклейка в угаре. - А и не щади! Только помни, одной  мы с тобой крови - ты и я!
Проснулся царь-государь в глубокой задумчивости. Прервался сон его на интересном месте, на поиске утраченных сокровищ. Может, уклейка и не знал ничего, но издавна ходят легенды, что некогда по дворцовому пруду ходил кораблик образцовый. Для водной потехи государя-императора Петруши, завидного предка, персонажа фольклорного, редкостного по набору грехов и талантов.
Внутреннее убранство этого кораблика было отделано с роскошью, сочетающей европейское изящество с азиатской неумеренностью. Насколько удачно? Да как сказать? Разбит был кораблик на следующий день после спуска, необыкновенной для наших мест бурей и ударом молнии. Изнутри кораблик видели единицы. Опись увиденного они не оставили. Поэтому, простор для фантазирования ограничен лишь факторами субъективного характера.
" - А Федоська-то каков-с фрукт-с, а? - разгорячился царь-государь, припоминая подробности сна. - Бармалей, узурпатор, самозванец! Кого я на груди пригрел? Кто был мне ближе и родней жены и министра финансов? Эх!" Царь-государь выскочил из постели, как червячок из яблочка" ой, бабы, живот скрутило, нитратами