и один доходяга. Так вот, этот доходяга оказался самым шустрым и шумным: тик-так. Толстуха либо не слышит, либо притворяется, что не слышит, а меня 'тик-так' нервирует: каждую секунду смерти жду, а тут неумолчная тиктаковщина. Зато могу уверить: пять минут семнадцать секунд она звезду драила в центре флага, по полторы минуты ушло на верх, низ и боковины. Вверх она, как балерина, на пальчиках ног тянулась. Халат задрался так, что даже ляжки высовывались и синие жилочки сквозь их смуглоту просвечивали. Старалась, подхалюзница; мне в течение этих гибельных одиннадцати минут и семнадцати секунд не раз пришлось содрогнуться от крика, когда беспечные подружки гибли под подошвами. Ещё бы, такая тяжесть: звук длился не дольше секунды.
Стрелочка-доходяга дрогнет - и всё… Маленькая пылинка погасла, словно и не было её. Блин, возможно, каждая считала себя самой ушлой, прилепившись к знамени, не исключено, и самой умной, вот как я сейчас. А в итоге? Вздрогнула золотистая стрелочка.
12
Что она за человек и человек ли она? Мокрые жгутики на лбу стали завиваться в колечки, под мышками выступили пятна. Когда она поднимала правую руку со щёткой, то я видела под коротким рукавом мокрые, чёрные, прилипшие к телу волосики. Догадываюсь, что и слева под мышкой все вповалку и мокренькие, и слипшиеся. И в трусах тоже. Она перестала подтягивать их локтями лишь потому, что прилипли к телу - не иначе. Одно дело, когда я, пылинка, вспотею, другое - когда дебелая женщина. При этом я вижу, какая она рыхлая, нежная по-бабьи. Схвати он за отвислые сиськи (я уж не говорю за что другое), да она мёдом растает, растечётся - лижи меня.
И кто заставляет до седьмого пота гноить моих подружек? Распространять вонь, а потом пытаться уменьшить её чистой водой? Шеф приказал - так протри и уходи. Какой бородач ни зоркий, однако пятно от твоего пальца скорее заметит, чем пылинку. Мы для них недосягаемые, и они знают об этом, используя вот таких послушных да хлопотливых. Блин, да и знамя бабищу не охладило, не успокоило. В общем, толстожопая душа для меня потёмки. Она способна лишь страх воскресить. Окинула взглядом знамя, спрятала щётку в карман и шагнула к окну.
13
Может, ей померещилось: воздух спёртый либо ещё что, только в половине четвёртого она настежь распахнула две большие створки окна. Я не случайно запомнила время: оно само врезалось в меня, так как означало вираж, едва не выбивший из колеи жизни. Вернее, выбивший, но давший кое-что взамен. Ворвался ветер. Это был не хорошо знакомый мне растрёпа, а неукротимый ёрник, бесшабашный озорник. Я еле держалась в белой ложбинке, руки слабели; от них, беспомощных, зависело тело.
Сорваться на линолеум означало лечь в жёсткий гроб, а мне хотелось жить, наблюдать за толстухой, бояться её, подсмеиваться. Я хотела много чего... Чувствовала: пальчики скользят на сухом, и ничего не могла поделать, кроме... Да и кроме произошло само собой. Я сорвалась.
Зачем ему полудохлая от страха пылинка? Он нас перещупал вдоволь, поматросил, бросил, а то и погубил. Где-то было открыто ещё одно окно. Сломя голову умчался туда, и это спасло мне жизнь. А может, её спасли давешние планы, стремление найти новое убежище. Какая-то невидимая соломинка помогла мне. Я пролетела над знаменем миг, полсекунды - всё ещё длилась половина четвёртого - и опустилась на желанный для меня, таинственный зрачок видеонаблюдения.
Спасибо, озорник; ты, шустрый, походя сделал то, что никак не удавалось мне самой. Осуществил мечту. Ты - волшебник. Мне уже не надо напрягать руки. Я просто сижу, и никакая фурия сюда не доберётся. Блин, совсем другое измерение.
14
Толстуха притащила-таки стремянку, и это для меня ушат воды с хлоркой. Не ведро с гремучей ручкой, а именно ушат. Я видела, что она исходит потом, у неё мокрая спина. Конечно, будь стремянка тяжёлой, толстуха попросила бы его принести. Знаю: она с радостью обращалась к нему за помощью. Смотрите, у меня есть кучерявый защитник! А сейчас не позвала. Значит, пособачились либо мотнул куда. Повернула, должно, в коридоре, а в дверь с ней не пролазит. Зад толстый, да и передок приличный. Оставила лестницу в коридоре. Сама зашла, потом груз втащила, и это вроде бы не стоило никаких усилий. Раздвинула стремянку и вытерла пот. Он бежал в три ручья. Вот тебе и невесомый груз!
Нет ей ни дна ни покрышки. Держитесь те пылинки, которые выжили.
15
Один рожон стремянки нацеливался как раз в бугорок, за которым я недавно пряталась. Счас взгромоздится, вынет из кармана свою щётку... Уже не в первый раз сегодня я опростоволосилась, горько, по-бабьи, чересчур доверившись себе. Всё потому, что толстуха в обычном состоянии совсем другая - неторопливая, неповоротливая, незаведённая. А тут ей как будто вставили под халат моторчик или плоскую большую батарейку. Тело приобрело лёгкость, неисчерпаемость даже.
Я и глазом не моргнула, как мокрая от пота женщина принесла откуда-то пылесос. Это пузатый враг, сожравший прорву моих подружек и не насытившийся. У него длинные руки. С их помощью толстожопка может без труда достать меня, беспомощную пылинку. Стоило ли так напрягать руки, цепляться из последних сил за выемку? На полу меня расплющила бы резиновая подошва. Может, я вскрикнула бы, может, не успела. Худощавка напротив откусывала бы секунды уже без меня.
16
Вот что значит, по-моему, лизоблядкой быть: не только пол обсосать, но и потолок. Только воткнула вилку в розетку, щёлкнула кнопочкой - пузан заурчал сперва как голодный котёнок, поймавший мышь, потом - как волчонок с зайкой в зубах. Бррр... Прожорливое настырно брюхатилось. Ненасытное требовало насыщения. И под эти утробные звуки я догадалась, как люблю жизнь, как буду упираться, сопротивляясь всеми фибрами силе, которую я ощутила сразу после щелчка.
Неодушевлённое одушевилось, воздух ожил. При ветре, ворвавшемся в окно, он устремился с ним, а сейчас, как в воронку, плыл к пылесосу. До того, как толстуха взяла щётку со шлангом. Щётка казалась мне сверху зубастой пастью, без всяких усилий получавшей своё. Под мягкое жужжание несколько подружек угодили в утробу, не успев пикнуть.
Блин, да брюхан напоминал толстожопку, только она позволяла рыпнуться, хоть как-то проявить себя перед смертью, а этот упреждал, и пузо его казалось безразмерным, продолжающимся где-то внизу, под линолеумом и полом.
17
Женщина стала на пятую ступеньку лестницы и приложила щётку к потолку. Зубы оказались мягкими, выгнулись ёжиком волос. Ершисто и в то же время ежово. Безобидно жужжало, но я точно знала: несколько подружек не успели проститься с жизнями, лишь одна опустилась на пол возле стремянки.
Так и дальше пошло, пока толстуха вела лапищу прожоры-пылесоса по потолку: многие окочурились, одной удалось улизнуть. Да и то, я полагаю, на срок в гулькин нос: шлёпанцы прекратят дальнейшее странствие. Пока они на пятой ступеньке... Толстуха (ей-то не угрожает хищная, внешне безобидная пасть) вертится туда-сюда, одной рукой уцепилась за лестницу.
Что я испытала, когда она обсасывала ложбинку возле бугорка, недавно прятавшего меня? Ветер, случайный друг, уберёг от погибели да открытое где-то окно, куда он опрометью рванул. Эта целеустремлённость вырвала из насиженного гнезда и спасла меня... Я вижу, от какого чудовища, но не от страха, вновь парализовавшего меня.
Не могу сделать самого простого: свалиться с только что обжитого места вниз. Я ничего не могу - лишь наблюдаю за толстожопым, внешне неуклюжим, неотвратимым бедствием.
18
По-иному получилось, когда зубастая щука стала плескаться над звёздным знаменем. Нет, она жужжала по-прежнему безобидно и негромко... По-прежнему гибли мои подружки, не успевшие бросить последнего звука. Решительно двигалась рука, направляющая хищницу. Оцепенение моё не прошло - даже усилилось: сейчас щётка могла дотянуться до меня, всосать в торчащее на полу чрево.
Толстуха не смотрела в сторону видеокамеры, что сулило мне надежду, которая лизала круг на потолке, ёрзала по нему ещё и ещё, будто хотела окружить сверху бело-синее полотнище нимбом. Нечто подобное и вырисовывалось на потолке. Было оно светлее и ярче знамени.
Широко раскрытыми глазами смотрю, плакать хочется. Уйму пылинок на чистом месте замочила эта фурия. А зубастая щётка всё кружит да кружит, трёт одно и то же место над флагом. Я отметила про себя: многие пылинки упали на знамя, спасшись от чудовища. Разве полезет оно дважды в одну и ту же воду, будет клацать зубами там, где уже прошлась беззубая, но придирчивая щёточка?
19
У меня промелькнула задрипанная мыслишка о том, что толстожопка с не очень-то башковитым царём в голове, по крайней мере, звёзд с неба не хватает, иначе начала бы уборку с потолка. Я тотчас отшила эту каверзу: при таком раскладе наблюдать за уборщицей было бы некому.
Я не считаю, что глазок, на котором я сижу, наблюдает. Нет, он фиксирует и фискалит, так как, в отличие от меня, ничем не рискует. Толстуха боится на него косо взглянуть, что означает для меня улыбку судьбы. Прожорливая щука не станет плавать там, где прячется более крупный хищник, а значит, есть опасность для собственной шкуры. Это свыше дано как предначертание.
Знаю, длинная рука пылесоса коротка для бесстрастного шпика, давшего мне приют, и всё равно не могу избавиться от боязни, потому что я всего лишь пылинка, каких миллионы. Я никому не могу сделать ни плохо, ни хорошо, а уж тем более предсказать поведение глупой, но хитрющей бабы. Она закончила шлифовать нимб и огляделась.
20
Если я не могу предсказать её действия на потолке площадью в несколько метров, то что уж говорить о пространных местах. Толстуха принялась с усердием двигать щёткой перед видеокамерой, истребив немало подружек, таких же белых, как и я, притаившихся в едва заметных ложбинках. Кому-то из них удалось улизнуть. Свалились на монитор компьютера, торчащий внизу. Я на это смотрела в состоянии, близком к шоку. Белые глаза вбирали меня, а я вбирала их вместе с беспощадно шурующей щёткой, шерстящей, щекочущей потолок.
Вдруг ветер громыхнул створкой окна - женщина вздрогнула, округлое лицо исказилось. Боится. Она испугалась ветра так же, как я - щётки. Рукой, прежде судорожно сжимавшей лестницу, вытерла со лба пот и стала медленно спускаться вниз. Взбалмошный гость опять пришёл мне на помощь. Не зря я таяла в его объятиях и позволяла ему всё. Толстуха закрыла створки, щёлкнула шпингалетом. Для меня эти звуки означали передышку. Я начала медленно возвращаться к себе прежней, собирая крупицы покорёженной души и вдребезги разбитого покоя.
21
После того как толстуха оттащила лестницу в сторону, поближе к двери, я подумала, что к потолку она больше не полезет. Так и вышло. Подтянув локтями трусы
(её телеса, похоже, осушил ветер), направилась со щёткой к компьютеру.
Пузан на полу жужжал с обычным рвением, будто не он только что схавал моих самых-самых подружек. Невозможно догадаться, голоден он или сыт, урчание тигра в нём или домашней кошки. Я знала, компьютер - уютная общага для множества подружек и пылесос - запрограммированный враг.
Если б я не такая сухариха от
