бредовые видения. Чаще всего я убегала от огромного чёрного волка, из пасти которого вырывались языки пламени. Я бежала, бежала, бежала. Подсознательно, конечно, знала, что оно меня настигнет, но остановиться просто не могла. Казалось, так прошла вечность. Бесконечная, чёрная, глубокая.
Однажды утром я просто открыла глаза. Было еще очень рано. За окном пели птицы. Снег куда-то испарился. На деревьях набухали молодые почки. В углу на стуле спал Беглый, а я лежала под тремя одеялами в своей постели. Какой мягкой и чудесной мне показалась она в тот момент. Я была жива, это было прекрасно. За мной больше никто не гнался.
Я с лёгкостью выпрыгнула из-под одеял. Естественно, меня немного знобило, но это казалось такой мелочью. Первым делом я пошла к зеркалу. Зрелище мне показалось жалкое: спутанные волосы не первой свежести, осунувшееся лицо и какие-то совсем огромные глаза в тёмном обрамлении. Беглый на стуле беспокойно заворочался. Мне же стало немного стыдно. Я тихонько подошла и потрясла его за плечо.
– Привет.
Он сразу проснулся, посмотрел на меня своим диким взглядом, а потом вроде пришёл в себя и ответил:
– Привет. А тебе вставать не рано? Ещё ночью ведь бредила.
– Как вы тут? Всё нормально?
– Вполне. Эта дрянь, похоже, миновала. Ладно, давай спускаться, устроим традиционный завтрак.
– Как Нимфа?
– В депрессии. Идём, я есть хочу.
Нимфа бросилась ко мне со слезами и объятиями. Я тоже была счастлива, потому что всё кончилось, все живы, и на какое-то время стенки вокруг каждого из нас рухнули. Нет, не окончательный мир, а перемирие, но такое радостное и долгожданное. Меня в этот день окружили такой любовью и лаской, какими никто никогда в жизни не окружал.
Впервые за очень долгое время в моём доме был слышен смех. Все двери и окна были широко распахнуты, чтобы остатки этой дряни выветрились. Я готовила. Нимфа всячески мне мешала, буквально возилась под ногами, а Беглый торчал на улице. К сожалению, овощи и молоко кончились полтора месяца назад. Особого выбора блюд не было. Мясо жареное, мясо варёное, мясо печенное, похлёбка их мяса. В своё время я собаку свою лучше кормила, хотя ещё раньше у меня и такого не было. Приготовив приличный обед, я позвала своих. За столом оставалась всё та же добродушная атмосфера. Мы перекидывались весёлыми взглядами и репликами. Время, будто, остановилось, я тоже остановилась, чтобы запечатлеть в своей памяти это мгновение.
После обеда мы с Нимфой пошли гулять. Я хотела прогуляться, а в этот день все мои желания исполнялись. Видимо, я была близка, сами понимаете к чему. Как хорошо, что я смогла убежать.
– Мы очень волновались, Рыжая. Извини, я не могла видеть тебя в таком состоянии. Он один за тобой ухаживал. Я всё время плакала внизу.
– Ничего. Я так и думала. Тебе не к лицу заботиться об умирающих. Ты создана для чего-нибудь изысканного, опасного, интересного. Зачем я тебе нужна?
– Научиться. Быть сильной, смелой, спокойной, уверенной. Я умею учиться.
– Может, ты обратилась не к тому человеку. Я давно не сильная, не смелая, никогда ни в чём не уверенная. Я давно сломалась. И учиться этому не стоит.
– Я не верю!
– Как знаешь. Пойдём дальше. Немного помолчим, а то не хочется портить ссорами такой замечательный день.
За домом есть одно очень неприятное место. Я провела там множество скорбных минут. Сама для себя называла его "отхожим местом для головы", здесь обычно я думала о том, о чёт не хотела думать нигде и никогда. Здесь я нашла Беглого. Дикого, отчаянного, уставшего, избитого судьбой. Его, будто, подвергли страшному жестокому наказанию. Кто? Зачем?
– Я искала тебя. Хочу кое-что попросить.
– О чём же?
– Пойдём завтра вдвоём в деревню. Только пусть это будет своеобразный морально-эмоциональный отпуск.
– Хорошо, пусть будет так.
Это было начало конца…
Природа просыпалась. Мы вышли с восходом солнца. Нимфа ещё спала, об этом небольшом путешествии она не знала. Я подумала, что, может, это её и расстроит, но всё равно. Впервые за долгие годы я одела платье. Простое такое платье, его даже смешно было сравнивать с теми шикарными туалетами, которые я носила, когда была воровкой и наёмной убийцей Рыжей. В этот день я даже туфли надела, единственные мои туфли на невысоком каблучке. Беглый шёл рядом и улыбался. Тепло так улыбался.
– Ты сегодня очень красивая, – сказал Беглый, правда, смотрел при этом не на меня, а куда-то вдаль.
– Спасибо, – тихо ответила я и сделала то, чего не делала никогда. Покраснела, опустила глаза и рассматривала свои туфли минуту или даже две.
Чтобы ощутить некую иллюзию защищённости, я взяла Беглого за руку. Так мы дальше и продолжили наш путь. Больше всего в этот день мне не хотелось думать о своём прошлом, а хотелось вычеркнуть его из жизни. Но это невозможно. Всё, что было, осталось. Как шрамы.
Погружённая в свои мысли я даже не заметила, как мы вышли из леса и двигались дальше уже по дороге. Беглый тоже о чём-то думал, а потом вдруг спросил:
– Как называется эта деревня?
Я немного подумала, вспомнила и ответила:
– Рябиновка, кажется. Но я не уверена. Там хорошо. Люди спокойные, чужаков не слишком сторонятся. Правда, там постоянно появляются приезжие, видимо, местные уже ко всему привыкли. Первый раз я подумала, что попала на ярмарку, но не всё же время там ярмарки.
Посмотрев на Беглого, я заметила, что он улыбается, почти смеётся.
– Ты чего? – спросила я.
– Подумал, что ты решила или заговорить, или разговорить меня. У тебя не так часто наблюдается словесное недержание.
Я улыбнулась и ответила:
– Твоё угрюмое молчание, конечно, обладает неким таинственным шармом. Но сам посмотри, как светит солнце, поют птицы, ласково дует ветерок. Неужели в такой обстановке тебе не хочется просто поболтать? И отвечу: да, я хочу тебя разговорить.
– Ну, долгого повествования ты от меня не дождёшься, государственных тайн или чего-нибудь подобного тоже. Да, и не умею я просто болтать. Всегда считал это глупостью. Хочешь что-то узнать – спрашивай, задали вопрос – отвечай. Зачем же всё остальное?
– Чтобы скучно не было.
– Тогда ответь мне, чтоб скучно не было, о чём думает воздух?
Я немного подумала, а потом ощутила внезапное вдохновение, которое, видимо, охватывает художников, музыкантов, писателей, поэтов, и заговорила:
– Ледяной зимний колючий воздух думает об одиночестве и пустоте; сильный резкий северный ветер думает о свободе, о бешеной скорости, о разорванных оковах; ласковый ветерок думает о любви, обдувая всё, что видит, будто покрывая лёгкими поцелуями, летний зной думает о страсти, огне и жажде.
– А в твоей голове кто из них?
– Все понемногу, – не раздумывая, ответила я. Беглый засмеялся, причём так заразительно, что я с удивлением осознала, что смеюсь тоже. Меня охватило удивительное чувство лёгкости, это и был тот ветер, который чувствовал одиночество, свободу, любовь и страсть одновременно. Пьянящий сладкий безумный мой ветер.
Деревня тоже просыпалась от зимнего сна. Жители занимались своими повседневными делами. Кучка местных ребятишек собралась, чтобы поглазеть на нас. В центре имелась небольшая гостиница. Кормили там очень неплохо, к тому же можно было заплатить за маленькую отдельную комнатушку, а не спать на лавке в общем зале, что мы и сделали. День был наполнен приятными хлопотами, вечер тих и задумчив, ночь удивительно нежна.
Утро следующего дня было уже следующим днём. Всё изменилось после фразы: "Пора идти, Рыжая". Мгновенно выросла стена, появился холодок, пустота, разочарование, одиночество. Я смогла улыбнуться, мы отправились домой.
Нимфа редко задумывалась над выбором выражений. Но в этот раз в определённый момент ей пришлось подумать, как ещё она нас не называла. Чаще всего мы были предателями. Первые минуты две её монолога мне было интересно слушать, всё это даже забавляло, но потом стало скучно, и я с трудом подавляла зевоту. Беглый куда-то испарился. Может, выкладывал продукты в подпол, может, занялся опять чем-то общественно полезным.
Я села на крыльцо, сил не было, мыслей тоже. Нимфа примостилась рядом. Некоторое время она молчала, а потом спросила:
– Почему ты не плачешь? Ведь так гораздо проще будет отпустить боль и жить дальше.
Я ответила с яростью и страстью:
– Я не отпущу свою боль. Она придает смысл моему существованию.
Какое-то время она смотрела на моё лицо. А я не могла отвести не моргающий пустой взгляд от неба. Потом она поцеловала меня в губы и ушла. Не так целуют женщину или мужчину. Так прикладываются к святыне или покойнику.
Гроза разразилась после ужина. Грянул гром. Разверзлись небеса. Хоть это и был простой разговор, мне показалось, что в меня попала молния. Я не помню, с чего всё началось. Я не помню, как мы с Беглым стали повышать голоса. Но я помню, как спросила:
– Почему? Что я сделала? Когда? Я должна это знать! Отвечай, чёрт возьми.
И он ответил.
– Помнишь свои политические заказы, Рыжая? Знатные горожане, иногда целые семьи… Моя семья, например.
Я не была удивлена. Я знала. Что-то случилось, я наполнилась ненавистью и презрением. Вся моя жизнь в один миг ливнем вылилась на меня. Я вспомнила этих богатых бездельников, родившихся с серебряной ложкой во рту. Те самые, кто появились, чтобы брать и ничего не давать. Те самые, кто и пальцем не шевелили для собственного благополучия. Те самые, кто убили во мне человека, сделали меня такой. Те, кого я ненавидела всю свою сознательную жизнь.
– Убирайся к чёрту из моей жизни!
Мир замер. Сердце, будто, остановилось. Нимфа молча наблюдала. На её лице, должно быть, было полное удовлетворение. Я приблизилась к Беглому и прошипела:
– Можешь вернуться и перерезать мне горло. Только так, чтобы я тебя не увидела. Иначе встретишься с родными.
Он должен был меня ударить. Кажется, я этого даже хотела. Но он побледнел как полотно, развернулся, направился к выходу, толкнул входную дверь и ушёл, оставив её широко открытой. Пошёл дождь, вместе с ним у меня из глаз потекли слёзы, пришло освобождение, пришло опустошение.
Подошла Нимфа, обняла меня за плечи и стала утешать.
– Всё будет хорошо. Я помогу тебе справиться. Ты скоро станешь самой собой.
– Я не собираюсь ни кем становиться! Неужели ты ничего не понимаешь?
На её лице появилось брезгливое презрение, она резко бросила мне:
– Ты – дура! Ты хочешь, чтобы он вернулся и остался навсегда. Я бредила тобой, я почти молилась на Рыжую. Но её больше нет. Есть только глупая баба, опустившаяся ниже плинтуса в своём сопливом слюнтяйстве.
Она не вышла в широко распахнутую Беглым дверь, просто ушла в свою комнатушку.
В тот вечер я так и не смогла запереть входную дверь. У меня не хватало на это смелости. Однако я вымыла посуду, прочитала книжку до конца в очередной раз. Потом заставила себя подняться наверх. Там лежали его вещи. Рубашка, сигареты, обгрызенный карандаш. Нахлынула волна боли и слёз. Я разделась, взяла рубашку, ещё хранящую его запах, уткнулась в неё лицом и посидела так немного. Потом одела её, залезла в постель и мгновенно уснула.
Проснулась я от цепких тонких пальчиков на своей шее. Нимфа сидела на мне и душила меня со спокойным упорством. Кажется, это длилось целую вечность. Конечно, я пыталась выбраться, но моё положение, моя удобная постель, моя слабость,
