Французская любовь как это бывает.

застилая  ярким одеялом мощеную камнем мостовую. Сновали вездесущие мокики. На них рассекали и парни и девушки в яйцеобразных шлемах. Здесь не было строгих карабинеров как в Италии, которые  стояли чуть не на каждом перекрестке,  а иногда умудрялись гарцевать даже на лошадях.  Мокики выезжали, случалось на тротуары, объезжая заторы машин, пугая прохожих.
Покупатель  встретил меня как старого знакомого и был предельно любезен. Звали его Ришар. Он забыл, или сделал вид, что  забыл наши трения с продажей и мою неуступчивость и пригласил меня в ресторан. Там мы пробыли не долго. Выпили по бокалу белого мартини, с красными копчеными оливками и он с моего согласия взял такси, и мы поехали к морю. Я понял, что он хочет хороший вид из окна и достойное обслуживание. Ришар видимо знал такой ресторан. Мы поехали в Коллиур опять мимо Перпиньяна. Мой взгляд вновь скользил по знакомым местам, паркам, садам, мощеным мостовым, и бесчисленным церквям.  Остановились недалеко от набережной. Из окна видна была старинная крепость с пушками и каменными ядрами, а чуть влево глубоко в море была отсыпана каменная гряда, что защищала бухту от волн. На самом конце ее горделиво возвышалась четырехугольная башня их тесанного  серого камня с узкими окнами-бойницами.
Народ гулял и ел  шарики  цветного мороженного, хрустел попкорном. Вдали качались белые яхты, над которыми парили голодные чайки и гортанно  кричали.  В ресторане, несмотря на день, царил полумрак. Свечи на столах, живое «пианино». Официанты в пиратско-маринистской одежде и не отставал от них шеф-повар, что-то на нем было от флибустьеров, рыцарей черного флага.   Кухня не была глухо отгорожена, и посетители видели  процесс готовки заказанных блюд.  Изредка взлетали  высокие сполохи огня, и слышался  приятный испуг дам за столиками. Но спустя секунды все, откидываясь глубже на креслах и релаксировали. Путь к приятному вечеру был открыт.
 Стол был роскошный. Впрочем, русский человек, который первый раз за границей наверно это не поймет. Думаю, что было так.  Форель, запеченная в сливочном соусе на передвижной жаровне приготовленная прямо у их стола, стейк из меч-рыбы с диким рисом, шампиньоны с омарами.  Французский коньяк  «Gautier» VS очень светлый, но валит с ног, если даже его наливают на донышке высокого бокала.
Ришар долго молчал, но я понял, что это не просто обмывание удачной покупки… Он ждал, когда я буду в соответствующей форме. У меня были такие подозрения с самого начала, и я не ошибся.  Я понял, что его интересует модель, та женщина, что изображена на полотне. Зачем я дал ему свой адрес в России не знаю. Это было в тумане. Француз и французский коньяк совместно победили меня. Он оплатил и мое возвращение в гостиницу. Деньги остались целы, несмотря на то, что я был можно сказать в стельку. Франция не Россия. Таксист аккуратно сдал меня швейцару, а тот, видя мое состояние, вежливо проводил до номера, повесил табличку «Не беспокоить». Живут же проклятые буржуи! И все-то у них продумано, все у них хорошо.
По приезде в Новосибирск, я выбрал день и отправился в Солнечное. В ноябре почти все съехали, но узнать адрес Татьяны у председателя не составило особого труда. Она жила в районе Кропоткинских бань, если не доезжать рыбного магазина Океан и свернуть на Линейную, то мимо никак не проедешь. Деньги я, тайком, выследил и отдал Вике во дворе. Сказал, что бы передала пакет маме. Там была вложена и записка: «Здравствуйте Таня! Здравствуйте и прощайте. Вы чудесны в жизни и на картине. Ее купили во Франции. Какой-то чудак бородатый француз.
РS. Расставаться всегда тяжело!»
Я был гордый и несчастный, хотя я не мазохист. Это сложно описать. Внутренний голос шептал мне в спину: «Ты совершаешь самую большую ошибку в  своей жизни!!!». А я парил и немножко любил себя. Я представлял ее лицо. Я был немножечко дурак, ну, во всяком случае, не от мира сего. Это уж точно. Как в анекдоте: «Я обманул кондуктора». «Как это тебе удалось?» «А я купил билет и не поехал». Этот трамвай ушел без меня.
Что Ришар прилетит? я не предполагал. Но он это сделал, через два месяца,… под Новый год. Нашел меня. Подучил немножко русский язык. Видимо ходил на краткосрочные курсы у себя во Франции. Предлагал еще деньги. Я не взял, мы опять пили хороший коньяк Готье, с трудом говорили. А кругом наряжали елки. По телевизору крутили любимое народом кино. Он мне здорово надоел. Говорят, что проститутка женская профессия.  Может быть. Хотя я не уверен. И утверждают что за деньги можно все.
Деньги это только розовые фантики.
Я отказывался, он настаивал. Наконец мне пришлось спустить его с лестницы. Ну, не, так что бы носом по ступенькам, просто вывел его на площадку, помог надеть пальто  и настойчиво показал рукой вниз. Язык жестов был красноречив. Он понял. Мелькнула последний раз рыжая борода и его угреватый нос.
-Прости Ришар, розовые фантики  это все-таки фантики!
Все так, но что-то надломилось во мне после той встречи. Мы, же русские, хлебосольные и наивные.  Нам так просто можно сесть на шею. Я всегда не уверен. Свое самолюбие складываю по песчинкам, его так легко разрушить.  Песочные замки долго не стоят. А вот он другой.
Я не знал, да и не мог знать, что мой отказ ничего не решил. Он просто нанял детективное агентство, и они нашли общество Солнечное, о котором я имел неосторожность сболтнуть в Коллиуре, и нашли адрес Татьяны и даже устроили  их как бы случайную встречу у детского садика, когда она забирала Вику.
Картины я писать почти перестал. Так, изредка.  Что-то выпотрошили из меня.  Обо мне постепенно забыли, но профессия осталась. Я строил мосты и туннели. Мать с отцом были правы. Кусок хлеба я всегда себе  мог заработать.
Прошло несколько лет. Как то поутру в субботу раздался настойчивый звонок. Жена открыла дверь.
-Это к тебе.
-Кто?
-Не знаю. Сам посмотри.
На пороге стояла тонкая симпатичная девочка лет 12-13.
-Можно?
Не дожидаясь ответа, она смело сняла обувь и без стеснения прошла в мой кабинет.
-Вы здесь живете?
-Да. А вы кто сударыня?
-Я Виктория.
-Не узнаю, извините.
-Ну как же. Мы знакомы. Меня мама послала спросить, не сможете ли вы дать мне уроки живописи.
-Я сейчас почти не занимаюсь этим. От случая к случаю.
-Это ничего.
-Как сказать. Навыки теряются.
-Мама сказала, что это ничего. Вы очень талантливы.
-А как зовут вашу маму? Случайно не Таня?
Девочка улыбнулась.
-Вспомнили?
Я рассеяно прошелся по комнате, внимательно посмотрел в ее лицо. Как она была похожа, на ту, которую я с таким упоением рисовал, боготворил.
-Хорошо Вика. Я скажу, что завтра принести. Часов в одиннадцать вас устроит.
-Да конечно. Я приду обязательно.
Я закрыл дверь и долго смотрел в окно. Рядом надоедливо жужжала жена. Самоходное орудие «Фердинанд».  Я не отвечал. А что я вообще мог сказать.
Занятия мои с Викой были не особенно удачные, но ей казалось, что она делает большие успехи. Она хотела сразу и очень многого, а когда я делал ей замечания, сильно напрягалась, но не возражала, а на следующий день повторяла  ошибки вновь. Тем не менее у нее случались, и удачи и она откровенно ими гордилась. Мы никогда не говорили о ее маме. Я ничего не спрашивал. Ее как бы не существовало.
Но как-то вдруг Вика сказала мне, что мама хотела бы поговорить со мной. Ей нужен был профессиональный совет. Стоит ли отдавать ее в художественную школу.
Я боялся этой встречи. Вообще, «Когда ты ездишь на машине тебе всегда хочется другую».  Это был не тот вариант.  С большим волнением я отправился на свидание с женщиной над головой, которой в моем понимании светился нимб святости и безответной любви. «Какая она стала? Что мы скажем друг другу?». «Ну ведь можно просто увидеться и поговорить!»
Мы встретились в «стекляшке» - кафе «Луизиана» на Каменской. Раньше там была приличная булочная, где иногда  по утрам продавали Серябрянский хлеб, а теперь оно было  больше похоже на заведение второго сорта. Но новых владельцев это устраивало,  место было бойкое и по вечерам не пустовало.
В этот июльский вечер я не мог найти себе места. Сладостное томление в  предвкушение  встречи  вызывало эйфорическую радость и одновременно тревогу.  Я тщательно одевался, смотрел в зеркало и вновь перебирал вешалки с одеждой. Оказывается, мой гардероб был довольно скудным. Я любил хлопковые пиджаки, они позволяют телу дышать, и хорошо поглощают влагу, в них всегда удобно, но они очень легко мнутся  и выглядят очень уже по-домашнему, нейлоновая и полистирольная одежда ничем не лучше душегубки. Оставался только летний костюм из тонкой шерсти. У меня был такой только один, бежевый в коричневую полоску Ricarard Tyler, правда я его уже затаскал и он мне приелся, но это мне. «Она-то его увидит в первый раз!». В пару к нему я подобрал английскую сорочку, мокасины цвета хаки, галстук одевать не стал. Вышел почти  в половине пятого, задерживая шаг, слонялся взглядом по прохожим и витринам магазинов, но все равно заявился раньше назначенного времени.
Она сидела вполоборота у окна и уже поджидала меня, изучая меню. Застиранная скатерть топорщились наглаженными складками, тихо играли джазовые композиции Леонида Утесова и молдавского еврея Миши Альперина и за окном слышался шум машин.  Наверно Татьяна заметила меня в окно.  Когда я подошел, она даже не подняла глаз, просто подала руку и, ухватив мою ладонь, посадила рядом. На ней был  изящный малиновый топик из шелка, с  атласными лентами на голых плечах. Из-под них, когда она двигалась, проглядывали белые лямки бюстгальтера. Я смотрел на нее безотрывно, на ее узкие загорелые руки, на соблазнительно блестящую складками ткань на груди и даже взгляд скользил дальше  внутрь где волнующе темнел сумрак, а половинки груди  округло вздымались и опускались от дыхания играя блестящими складками шелка.  Я не сводил с нее глаз, а она внимательно, очень сосредоточенно изучала меню. Наконец она очень медленно подняла подкрашенные коричневым тоном веки, и мы встретились глазами. Я сразу вспомнил пустынный берег, зеленые с красноватым отливом сосны как солнце золотило, ее волосы и легкий ветерок трогал прядки у нее на лбу. Голубые бездонные глаза ее опять, опустошали меня до дна. Мы смотрели друг на друга и ничего не говорили. Но наши глаза говорили о многом. Она вдруг взяла мою руку и на мгновение прижала к своим губам. Это было так неожиданно! Я хотел отдернуть ее, но она не отпустила ее, помотав отрицательно головой.  Что она хотела этим сказать, извинялась за прошлое, благодарила, что я пришел или  что-то другое?
Она мало изменилась внешне, те же светлые обрамляющие  двумя овалами лицо волосы, как бы периодически подталкивающие с разных сторон подбородок,  та же челка,  с небольшим горбиком аккуратно начесанная на лоб, но это была наверно другая женщина. Бледное лицо ее исхудало, сильней обозначились скулы, а в уголках глаз, где-то совсем глубоко поселилась обида или отчаяние. Я чувствовал, что она стала другая. Я не мог понять, стала она лучше или хуже…
-Я тут немножко заказала…,- сказала она просто, и  не здороваясь, будто не было расстояния в годы и мы расстались сегодня утром. Только у нее была такая особенность говорить открыто, доверительно и сразу безошибочно брать такую ноту в разговоре, которая снимала