Александр Супрун
Хомут для обезьяны
или
принудительное ознакомление
с азами капитализма
Документальная повесть в двух частях
Каково быть гастарбайтером в Москве?.. Подлинная история о том, как австрийская компания возводила высотное здание в столице России в 1990-е годы, рассказанная участником событий. Хамство, грубость, обман, презрительное отношение иностранцев к персоналу из СНГ, рабские условия труда, зависть, подсиживание, тяжелый моральный климат в коллективе… Такова, увы, реальность нашего времени… В повести раскрыты многие секреты современного "западного" строительства. Вторая часть произведения посвящена "своим» – московским "новым русским", у которых герой повести продолжил свою строительную эпопею. И там тоже оказалось всё совсем не просто… Описаны события 1994 – 2000 годов…
Прозаическая увертюра
Повезло мне. Купейный вагон оказался полупустым. Такая удача редко случалось на маршруте Ужгород – Москва. В проходах не шастали «суетливые» и «озабоченные»; не орали дурниной пьяные компании. Проводницы – сама забота и вежливость. Картинка – как на плакактах утопической рекламы Управления Железных дорог. Расслабившаяся от безмятежной обстановки, бригадир поезда вяло предположила, что причиной такой идиллии стало недавнее подорожание купейных билетов. Возвращавшиеся на родину гастарбайтеры предпочли «гудеть» в дешёвых плацкартах – экономили «кровно заработанные».
Один в четырёхместном купе, я безмятежно проспал всю ночь.
Лишь утром, ко мне подселили попутчика – невысокого лысеющего гражданина. Половину дня мы промолчали; шелестели газетами и смотрели в окно. А, после Киева, когда поняли, что нашего коллектива больше не прибудет, решили пообедать вместе. Появилась бутылочка коньяка, домашняя снедь; завязался разговор. Темы разные: безнадёжно и вяло – про политику; мемуары – о личном; немножко нытья... Обычный вагонный репертуар. Но, несмотря на безэмоциональный, тон рассказа, одна байка попутчика меня просто поразила. Не знаю, правда ли то, что довелось мне услышать, или это правдоподобная выдумка – решайте сами?
Мой новый знакомый представился ветеринарным врачом. Двадцать лет назад, его, выпускника Львовского зооветеринарного института, распределили на работу в обезьяний питомник – где-то на восточном побережье Чёрного моря. Там, по заказам министерства обороны СССР, исследовался интеллект приматов; делались попытки разработки языка жестов – для облегчения дрессуры обезьян. Довольно успешные. Исходя из факта, что обезьян приучали носить специально сконструированный хомут, предполагалось использовать их для переноски военных грузов. Возможно, даже, взрывчатки. Обезьяны так привыкли к хомуту, что перестали его замечать. Только одна обезьянка, почему-то наотрез отказывалась таскать на себе, стесняющий её «причандал». Грызла его, визжала на всю вселенную, голодала и ни за что не хотела носить «лошадиную» принадлежность. Устав от попыток сломить строптивое животное, администрация питомника сменила вектор дрессуры. Сделала ставку на развитие коммуникативных способностей животного. И не пожалела об этом. Строптивая шимпанзиха, оказалась уникумом – ловила мысль на лету; с ней получалось вести полноценную беседу. Интеллект обезьянки приравнивали к уровню семилетнего ребёнка. Она формулировала не только простейшие просьбы и желания – излагала даже абстрактные мысли. Общаясь с приматом, экспериментаторы иногда замирали с раскрытыми ртами…; зауважав, обращались к лохматой на Вы! Хотя, «подопытная» уставала от суеты и приставаний, ей проходу не давали; часто возили на "смотрины" к генералам и большим начальникам. Закончились заезды трагедией. Однажды, при очередной перевозке, обезьяна сбежала в горы. А через восемь дней её труп нашли в лесу. Вскрытие показало, что бедное животное отравилось буковыми семечками. Обезьяна поела их с голодухи, не подозревая, что вкусные орехи богаты ядовитыми цианидами…
Полноценной замены талантливой «говоруньи» не нашлось, и эксперимент постепенно увял. А потом: развал Союза, Большой Бардак и конец Науки. Питомник растащили до гвоздей; животные пропали. Научные сотрудники разбрелись торговать по базарам.
Мой собеседник не остался без дела - зверья в городах наплодилось чуть меньше, чем людей!.. Одних псов сторожевых – спасу нет! Работы для ветеринара в избытке. Но, для учёного - это ремесло рутинное. Творческому мозгу нужна большая задача. Рассказчик сожалел о незавершённых экспериментах; пересказал мне содержание одного из запротоколированных «диалогов» с обезьяной. Я, не поленился – записал. Допускаю, что перевод с языка жестов избыточно очеловечен, но содержание его удивительно! Последнюю фразу протокола я вообще назвал бы диагнозом-пророчеством!... А, в чём смысл пророчества обезьяны, поймёте по прочтении повести…
Протокол допроса обезьяны:
Спросили обезьяну: «Как тебе живётся?»
Она изобразила жестом: «Хорошо»...
- А почему тебе хорошо?
- Есть еда и вода… Всё есть…
- Когда ты жила в лесу – было хуже?
- Было плохо.
- Почему плохо? – не унимался вопрошавший. – В лесу еды мало?
- Еды достаточно - драться нужно: боль; страх; раны...
- Но, в лесу есть свобода. Там ты вольна делать абсолютно всё?
- В лесу звери всегда бьются; днём и ночью. Сильный - слабака гоняет!... Все излучают страх… – возразила обезьяна.
Экспериментатор стал обобщать:
- У людей – хорошо?
- Человек – добрый. Человек – не бьёт.
- А люди смогут жить по правилам леса?
- …Да! – после паузы ответила обезьяна: - ….Когда озвереют!..
Часть первая. У чужих
.
1.
Промозглым серым ноябрьским утром 93-го я «пёр» от Киевского вокзала тяжеленную сумку. Ковылял в неизвестность! А точнее – на Краснопресненскую набережную Москвы. О фирме, которая меня наняла, был наслышан. (Ранее она бралась возводить отель в центре Львова, да передумала). Считалась фирма российско-австрийской и именовалась, сокращённо, АМР. Что в ней российского, я не понял и позже – всё руководство было австрийское. Но, об этом – чуть позже..
Чтобы «въехать в тему», немножко расскажу о себе. Это необходимо для понимания мотивации моих «залётов».
Жизнь, до «перестройки», опускаю. Там было молодо, живо, интересно – но, это не про нас, современных. То были иные времена, совершенно другие люди. Плевать на них не стану, да и вам не посоветую. Хотя, в те далёкие годы, я сильно скалился на общественные порядки. Не нравилось мне государство, а особенно его начальники. Злился на мизерные зарплаты, убогость быта, дурацкие условности и мероприятия. Хотелось воли, хоть немножко Америки, побольше денег… Казалось, вот ослабит «партия» вожжи и мы рванём – доскачем за «пятьсот дней» до уровня помпезных «небоскрёбов» капитализма.
Надежду подогревала горбачёвская болтовня: «Так жить нельзя!»… Я очень соглашался с генсеком. Поверил – придурок: наконец-то позволят зарабатывать достойно. Без колебаний примкнул к вольным кооператорам.
Занялись газификацией сёл. Дело пошло удивительно гладко. Налоги тогда были маленькие; зарплата – приличная. Работали по государственным расценкам – быстро и качественно. Даже селяне, в благодарении, руки нам тискали. Бодренькие и счастливые, гоняли мы «по долинам и по взгорьям», уверенно размечая трассы и дальние перспективы. Принарядились, повеселели жены и окрепли семейные бюджеты.
Но в Беловежской Пуще уже накрывали столы. «Наследнички» запировали – вошли в «загул». Решили делиться – вместе начальникам тесно. Никого не спрашивая, порезали «одуревшую» державу, как плавленый сырок. Со страной, «ушли» колхозы – основные наши заказчики. Дела обрушились. Вдобавок, мода на «переделы» достигла «низов». Из «своих», вызрели «индивидуалы», возжелавшие «хапануть» совместно нажитое. Начался раздрай и грызня. Обманутый «костяк» поувольнялся. А без квалифицированной работоспособной команды, заверховодили проходимцы. Деградация происходила медленно, но неотвратимо...
Энергии и азарта на новую авантюру у меня ещё хватало. Семеро недобитых оптимистов решили производить мебель. Арендовали сгоревшее здание, отремонтировали его. Установили станки и оборудование; начали работать. Отбились от инспекторов, бандитов; освоили технологию. Появились клиенты, и даже прибыль… Но, история повторилась. «Самый умный» попытался подъедать «общак» в одиночку. Не съел – подавился бедолага, но доверие убил. После мордобоя «фирма» разбрелась.
Облаяв и прокляв всё «человечество», я решил зарабатывать на жизнь самостоятельно. Слава Богу, талантами не обижен; пригодилось давнишнее увлечение живописью. Стал писать и продавать картины. «Живописал» всерьёз. Позже реализовывал работы в Москве, за немалые деньги. За границу ушло многое. Но городской вернисаж прозябал. В обнищавшем городе Львове, «массам» было не до «картинок». Там, и в добрые-то времена, местный прижимистый люд не очень спешил тратить «копийку – на цяцькы». Вырученных денег едва хватало на еду.
Вот тут меня и прижало! Доходов нет, перспективы никакой, настроение висельника! Стоял возле окна и смотрел на землисто-серое лицо женщины, выбросившейся из «девятиэтажки» – напротив.
Как с «неба», раздался звонок из Москвы. Приятель предлагал работу в австрийской фирме. Он предупреждал: работа не простая. Но я, уже не слушая, дал согласие.
Желание «сорваться» с места стимулировалось не только безденежьем. Тогда, обстановка во Львове сложилась ужасная. Предприятия остановились (стоят ободранные и сейчас; а у большинства и фундаменты выгрызли). Их корпуса походили на декорацию к военным фильмам: пустые оконные проёмы, битое стекло, ободранные стены, ржавое железо… Работы нет. Там, где недограбленное производство ещё шевелилось, заработанную плату не выдавали годами. Да и подачку в тридцать долларов трудно назвать зарплатой. Осмотришься вокруг – жить не хочется: грязь, мусор, разбитые дороги. Из квартиры не выползал бы. В транспорте: одни тоскливые лица, или злобные «морды». Ночью, на улицах сплошной мрак. Дети, от незанятости и беспризора, ставшие «шпаной», сбиваются в стаи, рыщут в поисках развлечений. Вдобавок, приторно-нудная атмосфера лжи, лицемерия и трусливой ненависти, привнесенная, добравшимися до власти, нацистами. Жить в подобной среде возможно, лишь изолировав себя «коконом» из приемлемого быта. А «кокон» требует кучу денег…
Но, хватит о тоскливом! Пора действовать! Московская стройка, где мне предстояло работать, располагалась на улице Николаева, в двух шагах от Белого Дома – прямо на берегу реки. Место
