Хомут для обезьяны

заискивающе-нахальный;  цинизм  в  высказываниях;  приблатнённые  повадки – в  манерах.  Их  «задницы»  пребывали  в  непрерывном  режиме  поиска – где  бы  присесть?  А  то  ещё  припрутся  с  «бодуна»,  да  втихаря  опохмелятся…  Этих  не  жаль,  и  я  таких  особо  не  задерживал.  Троих  алкашей   выгнал  сразу.
Оставшиеся,  были  нормальными  людьми  и  хорошими  специалистами.  Мне  казалось – они  понимали  слова.  Требовалось  лишь  завязать  контакты,  выделить  самодостаточные  натуры,  на  которые  можно  опереться,  и  наладить  человеческие  отношения. Нутро  моё  не  принимало  «гаузеровских»  методов  запугивания.  Страха  вокруг  и  так  витало  в  избытке.  Обстановка  давила  на  психику:  серый  мрачный  холод;  в  темноте,  невидимый,  затаился  надзиратель – буравит  недобрым  глазом.  Прервёшь  работу – раздаётся  раздражённый  «окрик»,  после  которого  летишь  на  улицу  «белым  лебедем», искать  себе  новый  «хомут»…
Подобные  взгляды  на  отношения  рабочих  с  начальством  укоренились.  Приходилось  признать,  такой  стереотип  поведения  был  максимально близок  к  реальным  обстоятельствам.  Согласно  устоявшимся  понятиям,  любой  представитель  администрации,  в  том  числе  и  я,  вызывал  неприязнь  и  даже  ненависть.  Как  враг.
Мой  жизненный  опыт  подсказывал,  что  снизить  вероятность  получения  пакостей  от  деструктивно  настроенных  подчинённых  можно  одним  способом – снять  конфронтацию  и  заслужить  доверие.  У  нормальных  людей  только  взаимная  симпатия  вытесняет  вражду  и  цементирует  сообщество.  Страх – для  «быдла».  А  для  «быдла»  я  пастух  плохой.  Нет  во  мне  куражу  и  желания  гонять  себе  подобных.  Наоборот,  хотелось  вспомнить  простые  созидательные  стимулы:  энтузиазм,  дружбу,  поощрения.   Конечная цель – избавиться  от  австрийского  тюремного  надзора;  перейти  на  бригадное  самоуправление.  Упор – на  привычный  нам  коллективизм.  Эта  утопия  могла  стать  реальностью,  если  конечным  её  продуктом  была  бы  высокопроизводительная  и  качественная  работа.  
Чуть  позже  наш  коллектив  доказал,  что  прекрасно  работает  без  внешней  опеки.  Но  это  было  позже.  А  в  тот  момент  мои  предложения,  изложенные  на  сходке  с  рабочими,  вызвали  споры.  Публика  разделилась  на  три  группы.  Одни  с  энтузиазмом  меня  поддержали. Другие  подозревали,  что  нововведения  приведут  лишь  к  большей  эксплуатации. Третьи,  вообще  кисло  отмалчивались,  желая  лишь  отмотать  свой  срок  и  смыться.  Стало  очевидно – сильно недоверие.  Правда,  я  иного  и  не  ждал.  Лиха  беда – начало.
Но  был  ещё  Гаузер.  Он  видел,  что  происходит  какая-то  возня,  и  я  вынужден  был  изложить  ему  суть  моих  планов.  Технически,  просил  немного:
1. Отдать  право  формирования  коллектива  мне  (до  этого,  даже  Крамаренко  самовольно  приживлял  нам  уволенных  из  своей  «бетонной»  бригады  бездельников);
2.  При  успешной  работе,  разрешить  премировать  отличников.
По  сути,  я  просил  нормальные  рычаги  управления.
Гаузер  долго  смотрел  на  меня  своими  красными  налитыми  «буркалами»,  а  потом  вытянул  руку  и  согнутым  указательным  пальцем  постучал  у  меня  по  макушке:  «Александр!  Они  насрут  тебе  на  голову!»   Затем,  решительным  тоном  продиктовал  мне  основной  принцип  решения  кадровой проблемы:
«Так!  Слушай  сюда!..  Идёшь  за  ворота!  Выбираешь  из  толпы  десяток  соискателей!  Через  неделю,  шестерых  изгоняешь  и  набираешь  «свеженины»!  Так – до  полного  комплекта!..  Понял»!?..  
Такая  рецептура!  Просто,  дешево  и  без  тени  сомнения.  Дальше – больше!  Пару  раз  он  всерьёз  рекомендовал  бить  рабочих,  демонстрируя  свой  кулак.  Бедный  австриец – он  жаждал  простоты.  У  тех  же  немцев,  есть  хорошая  пословица:  «Просто – в  голове  у  дурака».  Будущее  показало:  стучать  по  башке  следовало  не  у  меня!..
Занятно,  однажды  на  тему  отношения  к  личности,  начальник  даже  вступил  со  мною  в  «философскую»  дискуссию.  Гаузера  рассмешило  цитирование  мною  пословицы  из  «Корана»:  «Потеря  одной  жизни – равна  утрате  целой  вселенной».  Свой  взгляд  на  проблему  он  озвучил  тоном  многоопытного  мужа,  поучающего  недоросля:  «Представь  себе,  плывёт  корабль!..  Кто-то  свалился  за  борт!..  Что  изменится?..  Плыл  корабль,  и  плывёт  себе  далее!»
И  возразить  нечего.  Разве  только  поменять  акценты.  Допустим,  герр  Гаузер  оказался  за  бортом.  Что  тогда  изменится?.. Не  на  корабле – для  самого  «философа»?..  И  для  его  вселенной?.. Где  и  чем  он  тогда  станет  «лепить»  и  оглашать  свои  примитивы?..  Но,  видимо,   личный  его опыт  не  позволял  допустить  и  мысли,  что  Гаузер  может  оказаться  за  бортом.  Герберт  Гаузер  непревзойдённый,  непотопляемый  «капитан»!..  Immer!..

7.

А  опыт  у  «хера»  действительно  имелся.  Он  сам  рассказывал,  что  долго  работал  в  Африке  и  на  Ближнем  Востоке.  Узнав  про  это  обстоятельство,  я  понял – откуда  проистекает  (у  него,  и  у  его  австрийских  коллег) предвзятое  отношение   к   «чёрным».  
В  фирме  «ЛЯЙ»,  за  доллар  в  час,  работал  огромный  двухметровый  чёрнокожий  Али.  Кажется,  он  происходил  из  Судана,  но  давно  ассимилировал  в  Москве.  Женился  на  русской,  завёл  детей,  защитил  кандидатскую  по  экономике.  Жена  служила  на  телевидении,  а  он,  от  безденежья,  подрабатывал  на  стройке.  По  десять  часов  кряду,  безостановочно  сбивал  плоским  ломом  бетонные  наплывы.  Другой  работы  австрийцы  ему  не  поручали.  Мне  нравился  этот  добродушный  гигант  и  его  добросовестная  работа.  Мы  подружились,  и  я  задумал  переманить  его  к  нам.  Но  Гаузер  даже   слышать  о  неграх  не  желал.  Похоже,  в  его  представлении,  все  этносы  и  расы  имели  свою  цену.  «Чёрные»  там  стоили  вполовину  дешевле  «хохлов».  Возрадуемся  братья-славяне,  что  не  сильно  загорели!..  Любопытно,  возвышался  ли  по  этой  иерархической  шкале  кто-то  выше  австрийцев?.. Впрочем, ответ предсказуем.  Национализм есть некритическое отношение субъекта  к себе и к  своему этно-культурному  пространству.  
Если  быть  объективным,  не  все  иностранные  фирмы,  работавшие  тогда  в  столице,  руководствовались  принципами,  подобными  «гаузеровским».  Строившие  недалеко  от  нас  шведы  понимали  важность  атмосферы  стабильности  и  предсказуемости  в  коллективах.  У  них  имелась  целая  система  поощрений  и  стимулов.  Годами  использовались  неизменные  рабочие  команды,  которые  время  не  разлагало,  а  цементировало  в  монолит.  Цементом  служил   постоянный  рост  квалификации,  заработной  платы  и  доверия.
Восточные  европейцы,  работавшие  в  Москве  по  договорной  системе,  также  ощущали  себя  увереннее. Поляки,  словаки,  югославы…  У  них,  в  контрактах  заранее  оговаривались  условия  труда  и  быта.  Наши  «братья  по  соцлагерю»  получали:  пять  долларов  в  час;  стабильный   выходной;  горячий  завтрак  и  обед;  оплаченный  отель,  двухнедельный  отпуск;  бесплатный  самолёт – домой  и  обратно.  Можно  не  сомневаться,  что  подобная  забота  окупалась  сторицей.
Но,  подобное  не  про  нас.  Все  наши  льготы – вкалывать  за  доллар  семьдесят  пять  в  час…  Остальное – за  свои  кровные.  Желаешь  сберечь  заработанное – экономь.  Экономь  на  всём.  Во-первых,  на  жилье.  Я  слышал  про  логово,  где  на  двадцати  квадратах  ночевали  двенадцать  «рабов»…  Про  отдых   можно  не  упоминать.  За  восемь  месяцев  службы,  я  имел  четыре  дня  выходных  и  две  недели  отпуска,  за  свой  счёт.  Даже  медицинской  аптечки  на  работе  не  было.  Тайно  удалось  упросить  приятеля-снабженца  приобрести  минимум  перевязочных  материалов  и  медикаментов. (Гаузер  был  сильно  недоволен,  но,  посопев,  промолчал).
Совсем  туго  росла  зарплата.  Я  в  конце  карьеры  дослужился  до  2.75  в  час.  Потолок  рабочих – 2.35  (не  ранее,  чем  через  год  безупречной  работы).
Прикинем,  сколько  выходило  им  «чистыми»?  При  двух  долларах  в  час,  за  тридцать  десятичасовых  рабочих  дня,  счастливый  «земеля»  получал  шесть  сотен  «зелёных».  На  еду,  и  жильё  улетало по  сотне.  Двадцатку – на  транспорт.  Остаётся  триста  восемьдесят. Скажите,  москвичи,  это  много?!..
А  если  спросить  у  «белых»  людей?  (Так  мы  называли  рабочих  из  Западной  Европы.)  Эти  имели  немыслимые  для  нас  деньги.  Жестянщик  из  Германии  получал  22 – 24  доллара  в  час.
Я  задавал  себе  вопрос:  почему  такая  разница?!  Неужели  «наши»  настолько  хуже  работают?  Со  всей  ответственностью  заявляю:  нет!  Не  хуже!..  И  если  не  набирать  случайных  людей  с  улицы,  то  мы  дадим  «фору»  многим.
Как-то  отважился  я  спросить  и  у  Гаузера:  «Почему  такая  дискриминация?  Ведь  за  наших  нелегалов  не  «отстёгивают»  государству  ни  налогов,  ни  страховки?!»
Не  знаю,  сам  ли  он  придумал  ответ,  или  где-то  подслушал,  но  выразился  ясно  цинично  и  хлёстко:  «Каждый  имеет  ту  цену,  за  которую  готов  продаться!» Впечатляет!?..  После  таких  откровений,  иллюзии  о  добрых  учителях-миссионерах,  просветителях-демократах  тают  быстро.  И,  рано  или  поздно,  от  осознания,  что  тебя  держат  за  дурачка,  приходит  ожесточение.  Пропадает  желание  работать.  С  этого  момента  агитпроп  бесполезен.  Стена  отчуждения  отражает  любые  «праведные»  слова.  Начинается  «сачкование».  Рабочими   разрабатывается  хитроумная  система  оповещения  о  приближении  «капо».  Начальник  становится  врагом  подчинённому.  Вот  тогда  учение  Гаузера  остаётся  единственно  верным  методом.  Только  результат  такого  правления  непредсказуем…  Впрочем,  в  конечном  итоге  –  предсказуем…
Но  я,  как  всякая  двуногая  тварь,  желал  жить  и  чего-нибудь  натворить.  Поэтому тихо и  помаленьку  гнул  свою  линию.  За  полтора  месяца,  основательно  вычистил  бригаду  от  пьяни  и  бездельников.  От  тридцати  пяти,  осталось  двадцать  шесть  отборных  бойцов.  Интересно,  что  производительность  бригадного  труда  сохранилась  прежняя.  Похоже,  наша   лодка  освободилась  от  балласта.  Легче  планировалась  работа;  ликвидировали  дефицит  инструментов;  меньше  стало  суеты  и  проколов.
Но  пошли  дела  непонятные!..
Шеф  как-то  притих…;  ходил  задумчивый.  Ко  мне  не  лез.  Казалось,  он  что-то  решает… Вдруг,  стал  резко  набирать  людей…  Причём  набирал  сам!  Да  такой  «непотреб»,  в  сравнении  с  которым,  ранее  уволенные  казались  просто  безгрешными  ангелочками!  Например,  шеф  приволок  лично,  за  руку,  двоих  питерцев.  Представил  их  знакомыми  своей  жены.  Один – маленький,  щупленький,  чёрненький,  с  серьгой  в  ухе  и  с  золотым  черепом  на  шейной  цепочке.  Оказался  «сатанист».  Другой – «афганец»,  с  разрушенной  психикой;  органически обиженный  «правдоискатель»,  с  лёгкостью  переходящий  от  нытья   и  слёз,  к  угрозам.  Несмотря  на  спортивное  телосложение,  «афганец»  по  работоспособности  равнялся  «сатанисту».  Один  городил  бредни  о  своём  «рогатом»  духовном  патроне;  другой – безостановочно  доказывал  всем  свою  правоту  и  повторял  любимое  слово:  «Обидно!»..   Жаль  их – больные  люди.  Но  я  был  в  отчаянии!  Из  одиннадцати  приведенных  Гаузером,  лишь  шестеро,  более-менее,   умели  работать.
Я – недоумевал…  Зачем  это?!..  Не  мне  же  назло?  
Те  коллеги,  что  были  ближе  к  администрации,  утверждали,  что  понимают