За окном звенела весна… Хрустальные капли с истончавших сосулек срывались, летели вниз, ударяясь о жестяной карниз, издавали тонкий звук, словно кто-то невидимый отпускал натянутую струну. Оранжево – веселый свет заливал скудно обставленную комнату. Солнечные блики играли на ребрах стеклянного кувшина, отражаясь в воде многочисленными искорками. Казалось, ничто не может омрачить этого безудержного веселья.
Исхудавший седой мужчина лежал, отвернувшись к стене. Он лежал так уже почти три недели… с того самого момента, как привез его сюда, в Дом престарелых, сын, любимый сын, Константин… Вставал только по самой крайней необходимости, почти ничего не ел… На вопросы не отвечал, общаться отказывался категорически. Даже уборщица, пожилая очень разговорчивая и добрая женщина тетя Даша, не могла вытянуть из него ни слова. Сергей Петрович молча смотрел на нее грустными глазами, в которых стояли невыплаканные слезы, и вновь отворачивался к стене. – Что не так сделал я, что недодал детям, что проглядел и когда впервые это случилось? Как оказалось так, что оказался я в стенах этого заведения? –
Вопросы… вопросы… Нет у Сергея Петровича ответов, не может найти он их в душе своей.
Он вновь там, в далеком и безмятежном прошлом. Там где счастлив был с женой своей Любашей и двумя детками-погодками Костиком и Аленкой. Мысли сонным караваном проплывают в его, остановившемся от боли и обиды, сознании.
Люба, Любашка, - кричит Сергей под окнами Родильного дома. В руках огромный букет, улыбка на пол лица, и столько счастья лучезарного в глазах, кажется, на весь мир хватит…
Сын родился у него, их с Любочкой первенец…
И как-то так получилось, что Алена, родившаяся через полтора года после Кости, не стала любимицей, как это часто бывает. Любил детей Сергей одинаково нежно и трепетно. А Любашку свою, на руках носил и приговаривал в порыве чувств, - Родная моя, спасибо тебе за деток наших… это счастье наше с тобой, гордость и отрада.
Костик рос очень спокойным и уравновешенным мальчиком, часами мог играть в одиночестве, терпеливо складывал конструктор или разглядывал картинки в детских книжках, коих в изобилии было в доме. Его огромные синие глаза, Любины глаза, с удивлением распахивались навстречу всему новому, неизведанному.
Аленка же была полной противоположностью брату – непоседа и шалунья. Сбитые коленки, синяки и ссадины были ее непременными спутниками. Быстро загоралась она на все новое, но, так же быстро могла и остыть… Костя живо смекнул, что не стоит спорить с сестрой из-за фломастеров или других каких игрушек, надо дать ей то, чего ей в данный момент очень хочется, и тогда вознагражден ты будешь сторицей…
- Ален, я вертолет собираю, не мешай мне, - кричал он сестре из другой комнаты. Аленка была тут как тут… - Я тоже хочу, дай я соберу, дай, - Костик, поломавшись немного, для порядка, уступал сестре конструктор, а сам тихонько сидел рядом. Алена, прикрутив пару гаечек, охладевала и в благодарность брату, доставала из кармашка платья конфету ли, или несколько долек мандаринки. Вкус этих лакомств уже давно исчез с Костиного языка, ведь съел он свою порцию сразу, как только оказалась она в его руках. Аленка же, бережливой была и всегда растягивала удовольствие. Вот и перепадала Котьке полуторная порция,… а то и двойная…
Как любили Сергей с Любашей тихие вечера, когда под мурлыканье телевизора, сидели они, обнявшись, и мечтали о том, как вырастут их дети, поженятся и подарят им внуков. Как будут сидеть они, старенькие в кресле качалке под яблоней в саду, и малышня будет резвиться на лужайке под их строгим приглядом…
И представить они не могли тогда, насколько коротким окажется их счастье, а мечты так и останутся мечтами, несбывшимися мечтами двух любящих сердец…
А беда уже подкралась к их теплому очагу, уже распластала свое черное крыло над их головами, уже готовилась облить их души жгучей, невыносимой болью, уже ухмылялась и шептала, - конец любви, конец счастью, -
Наступила очередная весна, двенадцатая весна в их совместной счастливой жизни. Звенела капель, воробьи купались в лужах, предвещая тепло и радость… Но Сергея, отчего-то, все чаще одолевала смутная тревога. К сердцу подступал холод, и озноб накрывал его щемящей волной. Не мог понять он своего состояния, а это тревожило еще сильнее.
То утро выдалось суматошным… Дети, баловались и никак не могли собраться в школу. То пенал потерялся куда-то, то ранец не застегивался… Обычно они все вместе выходили из дома. Но в тот день все пошло не так. Люба не стала дожидаться, пока Сергей отремонтирует замок на ранце Кости.
- Пока, мои дорогие, до вечера, - расцеловав всех, улыбнулась Люба и скрылась за дверью.
Память вдруг так ясно озарила то утро, что Сергею Петровичу, будто наяву послышался скрип двери. Но откуда шаркающие шаги и кашель, тяжелый, с хрипотцой кашель?
- Петрович, негоже так изводить себя, негоже. Вставай, пойдем обедать, не то обессилеешь совсем… Оно ведь как,… еда нужна человеку для существования его… мы ведь с тобой и не живем здесь, а существуем только, как какие-то номенклатурные единицы… А все одно, питать организму надоть… вставай, мил человек…
Это сосед по комнате, Илья Иванович пришел с прогулки. Человек совершенно одинокий, растерявший все родственные связи из-за чрезмерной любви к «Зеленому змию», он не особо тосковал в стенах казенного учреждения. Тосковать было не по кому, а «четушечку» свою, с пенсии, всегда выпивал он в одиночестве и никому не мешал. Потому персонал и не обращал внимания на такое нарушение режима…
Сергей Петрович тяжело вздохнул и сел на кровати. Глаза его, некогда ясные и красивые, теперь потускнели, обесцветились и, почти ничего не выражали… Лишь проницательный человек мог увидеть в них затаенную боль и такую глубокую обиду, что камнем лежала на сердце его, не давая ни сна ни отдыха.
В столовой сидя за столом, Илья Иванович все пытался наладить контакт с молчаливым соседом своим, но Сергей Петрович, отвечал коротко и односложно, если вообще отвечал. И хотя все, в этом небольшом учреждении знали друг о друге любую малость, некоторые тайны, все же, оставались. Знал Илья Иванович, что сын родной сдал Петровича в приют этот, но по какой причине случилось такое неправедное действие, не ведал. Говорят, выговорившись человек, облегчает душу, легче становится боль ему переносить, словно перекладывает он часть ноши непосильной на собеседника своего. Так это или нет, но не хотел Сергей Петрович рассказывать никому о душевном надломе своем, после того как услышал слова невестки, - Тесно у нас, Костя, да и ухаживать мне за ним некогда… Вези в приют его.- Словно не он, отец и дедушка, продал свою квартиру в центре по настоянию детей своих. И вот теперь, имея хоромы из четырех комнат, невестке стало тесно…
- Кому нужна чужая боль… да и помочь мне никто не сможет… зачем нагружать людей, - так он думал, отмалчиваясь от всех вопросов, отгораживаясь от излишнего людского любопытства глухой стеной.
Вернувшись в свою комнату – палату, Сергей Петрович подошел к окну… Впервые за эти недели он обратил внимание на внешний мир. За окном вовсю бушует весна… Но не радует она мужчину, не видит он, ни радостных брызг летящих из под колес проезжающих автомобилей, ни воробьев, беззаботно чирикающих на ветках уже набирающих почки кленов, ни яркого слепящего солнца…
Он вновь ложится на кровать в свою любимую позу – лицом к стене… И вновь возвращается мыслями к своей жизни.
- Сережа, возьми трубку, слышишь, телефон разрывается, - бросает, выходя из кабинета, начальник технологического отдела института, где Сергей работал ведущим инженером.
- Бегу, Виталь Иваныч, уже бегу, - стол Сергея стоял ближе всех к телефону, потому и трубку брать ему приходилось чаще других. И в то утро он подошел к телефону…Никакого предчувствия не испытывая, ни тревоги, ни волнения… НИЧЕГО…
Взяв трубку, сначала не понял, почему незнакомый голос спрашивает его, Сергея пригласить к телефону. – Я слушаю Вас, - и он действительно слушал, но не понимал того, что ему говорят…, - какая больница, почему жена, она должна быть на работе…, - бормотал он бессмысленные фразы, пока не осознал, ЧТО ему говорит этот чужой голос с другого конца провода…
Сергей не помнил, как и на чем добрался до больницы, как вошел в палату. Лишь увидев Любашу свою всю в бинтах на койке больничной, осознал он, что произошло… На ватных ногах подошел и присел на стул, стоящий рядом с кроватью. Все что произошло, выходило за рамки привычного понимания. Автомобиль, вылетевший на тротуар, его Люба, не дошедшая до спасительной двери своего здания всего несколько метров, этот звонок из больницы…Все было ирреальным, словно картинки из страшного сна, который никак не кончается.
Каштановые Любины волосы разметались по подушке, в лице ни кровинки, пальцы холодны. И только чуть подрагивающие ресницы говорили о том, что его Любочка жива.
Сердце Сергея огнем полыхало от боли и несправедливости жизненной. Казалось, вмиг постарел он лет на десять. Держа руку жены в своих ладонях, уткнувшись лицом в ее волосы, вдыхал он родной запах и молил, - Любимая, я с тобой, только не уходи, только не уходи…-
Попискивал прибор, что-то еще шуршало в палате…, не слышал этого Сергей, но оглушительная тишина, длинный затем свистящий звук, гранатой разорвались в его мозгу.
С этой минуты жизнь разделилась для него на «до» и «после».
Сколько раз после корил он себя за то, что не задержал жену на минутку – две в объятиях своих. Возможно и промахнулась бы беда, обошла стороной… Но ничего не вернуть, ничего не исправить…
Безрадостной вереницей потянулись дни, закаты сменялись рассветами, зимы веснами… Лишь жизнь Сергея словно замерла на той горькой точке, имя которой – утрата. И только дети с их радостями и горестями отвлекали мужчину от тягучей и нескончаемой боли. Она не то, чтобы исчезла, ушла совсем, просто спряталась где-то в уголках души его, напоминала острым своим царапаньем, когда взглядывал на него Костик своими синими глазами, иль Аленкины каштановые волосы, рассыпанные по хрупким плечикам, оживляли любимый образ.
И как бы ни тягостно было на душе у Сергея, жизнь брала свое. Появилась у него женщина, не сказать, что любимая, но думы тяжкие как-то отошли на задний план. Зародились новые планы и мечтания. Но и им не суждено было сбыться…
- Костик, Аленка, идите сюда, познакомьтесь, это Ирина Аркадьевна, - чересчур игривым от волнения голосом позвал детей Сергей. Предполагал он, что не примут Костя с Аленой его решения, но что он сам откажется от призрачного счастья своего, было для него неожиданностью.
Глянул Сергей в потемневшие глаза сына, и словно Любушку свою увидел. Смотрела она на него с укоризной и болью такой, что сердце сжало обручем ледяным, захолонуло все внутри.
С той поры и перестал думать о возможном счастье своем Сергей Петрович, всего себя отдал детям. Женщины в его жизни присутствовали, конечно, но,
