Произведение «2. Семья» автора Савельевна

Воспоминания накатывают обычно перед сном, уже в постели - закрыл глаза и в детстве. Чаще всего вспоминается бабушка. Являясь для меня самым добрым существом на свете, она, в глазах других, была неграмотной старухой - староверкой.

Более ярких представителей старообрядцев, чем они с дедом, я действительно не встречала. В течение всей своей жизни супруги упорно хранили и почитали традиции, унаследованные от родителей. В доме принимали пищу два раза в сутки - утром и вечером. Все посты соблюдались безоговорочно, исключение только для внучек: меня и сестры, и то, потому что нам не исполнилось семи лет. При этом посуда у нас была своя, и трогать чужую мы не имели права. Телевизора и радио в их доме не было, как и спиртного. И это в семидесятые годы двадцатого столетия !

Курение тоже считалось грехом, однако иногда дед все-таки выкуривал папиросу. К табаку он пристрастился на фронте, и избавиться от вредной привычки не мог и видимо не хотел. Думаю, что дедушка вообще был меньше подвержен влиянию веры. Впоследствии же только она помогала бабуле ухаживать за ним, когда отголоски ранения и гибель старшего сына и младшей снохи сразу в один год обернулись для старика двумя инсультами. Наверное, свою лепту внесла и отправка нас с сестрой в детский дом. После всего этого дедушка уже не поднялся. Жена терпеливо была рядом, до самой его смерти. Она и ее вера.

Я поражалась количеству молитв, которые знала бабушка. Длинными ночами, всегда наизусть, она певуче читала толстые церковные книги, хранившиеся в сундуке, часто служившем мне кроватью. До приезда предприимчивых людей из Свердловска, книг было не меньше 15 штук. Особенно я интересовалась картинками. Не без умысла. Однако нарисованный под чашами весов добра и зла мерзкий бесенок, исподтишка тянувший грехи к земле, удерживал меня от соблазна подправить карандашом некоторые из них. Рисковать было нельзя, вдруг окажется, что и без его участия я нагрешила достаточно и на Божьем суде отправлюсь прямиком в ад.

Молясь, бабушка водила пальцем по строчкам, переворачивала страницы, а ее глаза все время смотрели на иконы. Я ждала, когда она забудет текст и опустит взгляд. Не дождалась ни разу.

Сестра бывала в доме деда редко, и, в общем - то не успела почувствовать на себе уклад праведной жизни. А я многое помню. Помню, как вечером в пятницу бабуля непременно уезжала в молельный дом на всенощную. Оказывается, был в Кургане, где -то в Рябкове, подобный дом для людей старой веры. ( язык не поворачивается назвать их сектой) Помню как прихожане этого дома крестили меня по обычаю староверов с троекратным окунанием в ванну. При крещении я получила имя Наталия, и было мне 6 лет отроду. Обряд провели в кухне, где ютились дедушка с бабушкой, и я до сих пор не могу определиться крещеная ли я по христианским законам и кто я есть по своей вере. Сложив тогда крест из двух, а не трех пальцев, бабушка как - будто поставила блок, я упорно признаю вариант из известной картины с боярыней Морозовой. Потом, в детском доме с меня снимут оловянный крестик на суровой нитке и все, что я сохраню, это "Отче наш", мышечную память о сложенном на пальцах символе и воспоминания о доме.

Двоедане. Я просто заливалась безмолвным ужасом, когда слышала это слово в след . Произносилось оно с тихой злобой и казалось мне самым страшным из всех ругательств, существующих на свете, а знала я их к пяти годам немало, причем в основном нецензурных. Люди постоянно выражали свое отношение к нашей семье и ее необычности , хотя, мы никому не мешали: мы просто жили другой жизнью, да и то не вся семья, а только старшее ее поколение.

Вообще наш дом представлял собой гремучую смесь. Маму звали Фаниза Саятхановна, что дает право предполагать о мусульманских корнях ее предков. Отец не женился на ней, а просто привел в дом против воли своих родных, и видимо ее родителей тоже, так как о них я ничего не знаю. Привел и благополучно завел нас с Татьяной, не забыв дать фамилию. Фамилию матери, я, к сожалению не помню.

В маме сложно было разглядеть мусульманку. Будучи отъявленной атеисткой, она успешно окончила ряд учебных заведений, в том числе и высшую партийную школу коммунизма и ленинизма. Вечная студентка носила брюки и рубашки и любила веселье и шумные компании. В памяти снимок выпускников Школы, собравшихся на даче первого секретаря тогдашнего обкома партии . В центре - она, на земле и с аккордеоном. Жаль, что снимки не сохранились. Фотографий с мамой вообще нет, это моя большая печаль.

Если старики не принимались окружающими из-за веры, то отец и мать вызывали раздражение образом жизни - они были глубокие пьяницы, да чего уж там- алкоголики! Гамыра - самый популярный в то время напиток нашей семьи. Кто не знает: это какое - то уж очень дешевое вино, продаваемое в конце 70-х.

Тунеядцы - второе слово, вызывавшее страх. За ним стояла реальная возможность лишиться родителей . Кругом говорили о том, что за тунеядство могут осудить и дать срок. Я понимала, что такое тюрьма - бывшие зеки часто заглядывали к нам, поэтому искренне радовалась, когда мама или папа устраивались на работу, пусть и ненадолго, - до первого запоя. Старшее поколение никак не могло на них повлиять. Бабушка, видя, как живут ее внучки, молилась день и ночь и призывала к разуму непутевого сына. Другие дети выросли порядочными людьми. Дочь работала директором крупнейшего в Кургане магазина - очень уважаемый человек, особенно в эпоху дефицита. Старший сын - токарь - фрезеровщик на заводе колесных тягачей, передовик производства. А вот младшенький, грешил за всю семью. Бабуля просто не успевала отмаливать его запои. Так я рассуждала в детстве и как могла, помогала ей: вставала рядом к иконам, когда она молилась и внимательно слушала ее певучий голос. Я так скучаю теперь по нему.

Бабушка искренне верила, что отца сбивает с пути наша мама, и горько сетовала на это. А я видела, что родители счастливы и довольны своим существованием. Такое странное сочетание неблагополучного образа жизни и любви друг к другу и к детям, заложило в нас с сестрой полярные черты характера. В меня больше - я дольше прожила с ними. Я постоянно ощущаю, что не такая как все. С одной стороны детдомовка - жесткая и прямая в суждениях, одиночка в панцире защиты, с другой - чувствительная до слез, доверчивая до безобразия.

Родители действительно нас любили, но, к сожалению, забывали заботиться. Вернее, заботились в трезвом состоянии, а оно случалось все реже и реже. Если отец мог передвигаться, он гулял со мной. Мы шли к Тоболу, к столовой в пятиэтажке на берегу. Везде были его знакомые, везде наливали. Однажды на обратном пути папа ввязался в драку. Это была даже не драка, а избиение пьяного более трезвыми . Вот за него - то и вступился мой родитель. Я вцепилась в него мертвой хваткой и вытащила из кучи дерущихся, а рядом стояла девочка моих лет с мужской сандалией в руке и плакала. Били ее папу.
Мы ушли, а она осталась, заодно и в моей памяти.

Отчетливо помню приступ белой горячки у отца. Его связывают и увозят. Один раз, затем второй. ЛТП. Тоже слово из моего детства.

Маму упорно держат на заводе сторожем, хотя сторожить нужно от нее. Я хожу с ней на работу в ночь, чтобы держать ситуацию под контролем - я то в трезвом уме. Спать в машине неудобно. Мама все чаще напивается до бесконтрольного состояния. Однажды водитель обнаруживает мокрое сиденье - крик, ругань. Беру вину на себя - боюсь, что ее уволят.

Не успели.