было».
Хлеб «Бородинский», «Покровский», «Любительский», «Заварной с изюмом», «Литовский с тмином», «Белорусский с корицей и курагой»… Сколько их, названий? Глаза разбегаются, когда подходишь к прилавку и каждый раз не верится: такое изобилие – передо мной?.. и сейчас, за невеликую плату будет в руках вон та краюха черного хлеба, о которой… О которой столько раз мечталось в жизни!
«Хватало при НЭП*е всего, хватало и хлеба. Наши то кузню держали и мужики за всё хлебом расплачивалися. Бывало, свёкор стоить возле кузницы, вешаить муку или зерно и ссыпаить в яшшыки, и ссыпаить, а как на базар ехать засобирается, тогда опять из них насыпаить и вязёть. Видно, привыкли мужики-то, что расплачиваться хлебушком - верней будить, ведь после революции как было? Нужна тебе, к примеру, коробка спичек, вот и бери скибку хлеба, и неси. Бывало, идуть бабы и всё-ё за плечами узлами кто хлеб, кто муку нясуть. Особенно при Керенском* плохо стало, ведь керенки эти бешеными называлися: до обеда - одна цена на них, после обеда - другая, а к вечеру и третья. Потом мужики даже стены керенками оклеивали, а кто и забор разукрашивал, и деньги эти уже никто не брал. Бывало, пойдём на работу устраиваться, так и сходимся на том, кто из продуктов что пообещаить: или конопли, или пшенца кружечку, или хлебушка. Ну а при нэпе, особенно в двадцать седьмом, продуктов в магазинах было еще сколько хочешь, мясо на рубль купишь - за неделю не поешь.
Ну как почему много… Ведь как раз нэп разорять стали, так люди, небось, и думали: придуть и отнимуть корову, так лучше мы самим её… Вот и резали скотину по чём зря, и стало мясо нипочём. Помню, пришла к нам женшына из нашей деревни и плачить: «Купите коровку мою, молодая, молока даёть тридцать литров, жалко резать-то.»
Но куда ж мне было корову ставить? Мы сами-то уголок только и занимали в чужом доме.Так вот… И вольница эта с харчами продолжалась всю зиму, а к весне всё стало пропадать. Скот порезали-погубили, порасшвыряли как зря, летом остальное подобралося, а к осени начался чуть ли ни голод. Но нам пока еще хорошо было, ведь напротив нашей квартиры был коммерческий магазин, и в нем китаец за прилавком стоял, а жил на краю города. Сенька тогда на автобусе работал, вот и возьмёть, бывало, этого китайца, посадить рядом с собой, довезёть до дому, а тот за это нам без очереди и продасть хлеб, а другие… Помню, соседка жила с нами рядом, и двое детей у нее было, а потом откуда-то еще и мать приехала с дочкой, думала, наверное, что здесь от голоду спасётся, вот пятеро их и собралося. А как раз еще и безработица началася, они ж и сами без работы сидять! Как жить?.. Совсем пропадають. Сердце мое разрывается, как их детей жалко! И вот, бывало, суну за пазуху кусок хлебушка да к ней: «На, Шур... детям-то хоть дай». А она как бросится на колени, как начнёть мне руки целовать! Кинутся и детки к этому хлебушку, съедять моментом, а потом и опять ждуть, когда приду. Ох, и вспоминать об этом страшно… Ну а потом устроился Сенька охранником на поезда и стал за хлебом в Москву ездить. Очереди, конечно, и там были, но разве ж он в них стоял? Сейчас подойдёть к магазину, расставить мешок, а тут уже и видють таких, как он, и подходють, продають.
Конечно, подороже, но что поделаешь? Зато вволю хлеб ели. Но через год его не стало, да и молока…А вас уже трое… кормить-то надо! Вот и надумала корову купить. Поехала в Карачев и купила у знакомой. Иван, муж её, взялся до Брянска довести, вот и по-ошли с ним. Сами на лошади, корова следом… Привели, сели ужинать, а мамка как раз борщ сготовила. Выложила я на стол буханку хлеба, а Иван как сел, так почти всю и съел!.. Ну, дала ему хлеба за корову, денег, сколько договорилися, выхожу во двор, глядь, а он сидить и опять этот хлеб… «Вань, - говорю, - ну брось ты!..» И рассказала ему про братца, который вот так же объелся хлеба и помер. Вроде и послушался, а ночью как заохал, как застонал: «Правду ты говорила, горить у меня всё в нутрях-то!» Скорей мы ему грелку, соды... Ну, ничего, обошелся к утру».
Недавно видела такой сюжет из дальнего села: раз в неделю приезжает туда машина, привозящая необходимые продукты, и вот сидит бабуля возле дома и рассказывает корреспонденту:
- Как только приедить машина, бярём по восемь буханок хлеба, оставлям его в коридоре, он там замерзам, потом мы его разрубам, отогревам и съедам».
«Замерзам, разрубам, отогревам и съедам»… Смешно показалось. Пересказала вечером мужу, а он:
- А чего ты смеялась? Ведь жалко старушек, - и даже не улыбнулся.
- Жалко... конечно, жалко. Но все старушки теперь пенсии получают, не то, что мама в советские времена. Ведь только при Ельцине* тех женщин, которые не работали на производстве, а растили детей, признали гражданами России, а то… Живи, мол, в старости на что хочешь! А теперь сельским бабулькам приносят пенсии прямо домой… да еще свои овощи, курочки во дворе, а то и поросёночек в закутке похрюкивает, а если на несколько дворов – коровка!.. то и молочка можно купить, творожку. Ведь к разносолам да к изыскам городским они не привыкли, так что, хватает теперь старикам денег и на маслице, и на хлебушек… который, кстати, привозят даже в дальние древни, - это тебе не советские времена с вечными очередями!
Из рассказов мамы.
«А в войну о хлебе и не думали, и не говорили даже! До хлеба ль было? Щи да картошка постная в такую сладость казалися! Только раз и увидела буханку хлеба, когда немец корову нашу отнял.
А вот так дело было. Мы же тогда прятались в противотанковом рву вместе с ней, и уже наши стали подходить к Карачеву, слышно было как снаряды рвалися, перестрелка…И наскочил тут змей-немец!.. и обнаружил нашу корову. Схватил, на машину и-и повез!.. Я, было, погналася следом, а он ка-ак швырнёть в меня буханкой хлеба! Прямо по голове попал. Как же я плакала по коровке по своей, как убивалася! Ведь миг какой-то не уберегла её! Плакали и вы… Ну как же, всю-то войну она кормила нас, всю-то войну страдали вместе, а тут… Так и распрошшалися с коровкой нашей… Да и после войны крепко плохо с хлебом было! В городах еще ничаво, по карточкам хоть немного, но давали, а вот в деревнях… Помню, Наташка с Масловки рассказывала, что знакомую её даже посадили в тюрьму на пять лет за то, что они с дочкой собирали колоски на колхозном поле*. И буханка на базаре стоила сто пятьдесят рублей, а где ж такие деньги взять? И помощь от государства тебе была как раз только на одну буханку в месяц, а разве наешься ею? Вот Витька мой и ездил за хлебом на товарняках…
А потому на товарняках, что тогда билеты только командировочным отпускали, а все остальные, кому надо было чего достать… соли там или хлеба, всё-е по товарнякам прыгали, и даже на крышах вагонов устраивалися, вот и Витька мой… А раз даже на буфера прицепился…
А вот так. Осталося до Карачева километров сорок, а всех и согнали с крыш. Что делать? Поезд уходить, вот он и прыг на буфера эти, прицепился и поехал. Хорошо, что молодой был, сильный и не сорвался! А если б!.. Так, бывало, как поедить за хлебом, то и не дождешься никак! Ни то что дни, а и минуты пересчитаешь».
И в те годы* в моём родном районном городе Карачеве за хлебом выстраивались очереди, поэтому брат, когда ехал из Брянска домой, всегда вёз несколько буханок. Помню, приехала к родным, управилась с делами, часа в два прилегла вздремнуть, а проснулась от дыма в хате, - плавает синим облаком! Встала, открыла дверь в коридор, а навстречу мама топчет:
- Да это сухарь подгорел… Здесь-то, на кухне, и дыма нету, а вот в зал понашел.
- Зачем ты их сушишь? - спрашиваю.
- Для кур…
Лукавит... Знаю, не для кур сухари, а запасается ими. Виктор как-то рассказал, посмеиваясь: «Маманя совсем меня замучила. Всё сухари сушит, сушит! Как только привезу лишнюю буханку, порежет и - на печку». Значит, и сейчас...
- Заведем летом кур побольше, - переворачивает на сковороде сухари, - и буду с ними без горя.
Нет, не уговариваю ее не делать этого, пусть сушит. Только горько становится: всю-то жизнь свою прожила она под страхом голода! Поэтому и ходит за мной, когда приезжаю: «Ну, съешь кашки, супчику! Всё-ё думаю, что ты голодная. И в Брянск уже уедешь, а мне все кажется, что голодная поехала, и страдаю вослед».
- Да я не за себя боюсь, а за внуков, - стоит сейчас возле железной печки, опираясь на палку: - Тогда-то, в тридцатых годах, когда голод был, безработица... Сколько ж голодных скиталося! Помню, утром выхожу на улицу, а соседи окружили крыльцо напротив и рассматривают что-то. Подхожу, а на нем паренек ляжить мертвый... ка-ак раз, как наш Глебушка… ну, вылитый Глеб. - Замолкает, и губы ее начинают подергиваться. Потом справляется с собой и продолжает: - Вот и теперича думаю: да ладно, насушу, пока в Брянске достать хлебца можно. Если сохранить нас Господь и не пошлёть голода, то куры поклюють.
Подходит к печке, переворачивает, перекладывает с места на место сухарики, - не подгорели б опять.
Из рассказов мамы
«Господи, страшней этого и нетути, когда дети голодають! После войны-то, когда всё погорело и было ни надеть, ни укрыться нечем… Лихо, конечно! Но наскребу кой-чего, укрою вас, уложу. А вот когда голод... во когда лихо! Помню, наварю лебеды с крапивой, чем-нибудь заболтаю, дам вам… Виктор съесть, он же съестной был, ты и вовсе этого в рот не брала, попадёть так-то картошечка или кусочек хлебушка, да и ладно, а Колька... Как начнеть того рвать от этой пишшы! Вот когда лихо!.. И не дай Бог дожить до такого еще раз! Другой раз так-то лягу и вдруг как всплывёть всё это!.. Гоню, гоню мысли: да отойдите ж вы от меня, отстаньте! Ох, боюсь голода. Ох, не дай Бог, дожить до такого еще раз!»
Речение из православной молитвы:
«Хлеб наш насущный даждь нам днесь…»
И в словах этих - чаяние не только о хлебе насущном, но и упование о подаянии Господом всего необходимые для жизни нашей: пищи, одежды, жилища. А еще можно понимать молитву эту и в духовном смысле: Христос - хлеб жизни, и познающий, верующий в сына Бога, принимает в себя снедь спасения:
«Аз есмь хлеб животный, иже сшедый с небесе; аще кто снесть от хлеба сего, жив будет во веки, и хлеб, его же Аз дам, плоть Моя есть, юже Аз дам за живот мира».
У русского мыслителя-космиста и поэта-философа Александра Чижевского* есть строки:
В смятеньи мы, а истина - ясна,
Проста, прекрасна, как лазури неба:
Что нужно человеку? Тишина,
Любовь, сочувствие и корка хлеба.
Но как же трудно доставалась России её «корка хлеба» - «хлеб животный, иже сшедый с небесе»!
*ПеревЁсло - Жгуты из соломы.
*ПрАльник - Изделие из дерева для выколачивания воды из белья, когда его полоскали в речке, ручье, у колодца.
*СУволока - Сухая трава, но не пригодная для скота.
*Цеп - Деревянная, короткая палка на цепи, прикрепленной к шесту.
*Копна́ - Уплотнённая конусообразная куча сена или соломы, обычно складываемая на месте уборки, значительно меньший размер по сравнению со стогом и
