надрыва центрального нерва, перетерпеть физкультурно-спортивный ажиотаж у ларьков и на трибунах. Кто – «за»? Все! Так что, начальник, мы единогласно – «против». На немощного божья кара не падёт!
- Падёт, - возразил шеф.
- Что падёт? – не понял пузатый мутьевод.
- Позор! – как отрезал Викеша и даже изобразил брезгливую гримасу. – Позор на всю научную Европу! – Он с силой выдохнул враз скопившееся отвращение. – Позорное клеймо доходяг и хиляков! – Тяжело передохнул. – Как будем смотреть в глаза знакомым? Друг другу? Несчастным опозоренным жёнам и детям? Зинуле-Нинуле? – И как выстрелил: - Вы не мужики, а… а… а… - но, так и не подобрав достойного определения, поведал со скорбью: - И плакали наши ассигнования на будущий год! Кто же даст ХУ… - он вовремя остановился, не продолжив напрашивающегося ярлыка, и выкрикнул, вспылив: - Всех на швейную фабрику!
Наступила гробовая тишина, прерываемая только частым и виноватым хлюпаньем простуженного носа Серого.
- Постой, дарагой! – первым не выдержал гнетущего разлада в почтенном научном семействе горячий Вахтанг. – Зачем кипятиться? – и строго покачал перед расстроенной личностью начальника кривым смуглым пальцем, покрытым снаружи густыми чёрными волосками. – Большие дела делают на холодную голову, вдумчиво и не надрываясь. Как говорят русские: один раз отмерь, отложи, подумай, а потом отрежь…
- …не там, где надо, - закончил Гусар, очень близко знакомый с житейской кройкой.
- Вот, посмотри, - разгорячился холодный грузин и выпятил грудь с расстёгнутой почти до пояса рубашкой, из проёма которой вылезала густая бурая шерсть орангутанга. – Кто сказал, что я не мужчина? Посмотри! – он поворочал жирным торсом, чтобы все убедились в его мужской принадлежности. – А он? – ткнул пальцем в Ивана. – И таких у нас…
- …раз, два – и обчёлся, - презрительно подытожила Марья Ивановна, сдвинув очки по носу ближе к глазам, чтобы не ошибиться в счёте. Зинуля с Нинулей звончато прыснули, согласные с дебитом, зарделись от смущения и виновато опустили глаза, не забыв стрельнуть серо-голубым огнём в Царевича.
- Зачем так, дорогая? – обиделся первый мужчина на деревне. – А-я-яй! Нехорошо! – и опять к начальнику: - Ты не так понял Макса, - и разъяснил: - Он, правда, сказал: мы – «против», но не окончательно! – и рассмеялся, довольный интерпретацией.
Викентий Алексеевич и без объяснений успокоился, вспомнив, что в их интеллектуально развитом обществе «да» не всегда означает согласие, а «нет» - отрицание, и если говорят «нет», то это может быть и «да», всё зависит от оттенков ответа, скрытых нюансов. Кинг-Конг хорошо разбирался в нравах учёных коллег, всегда по-интеллигентски оставлявших лазейку для увёртывания и отступления. Он вздохнул, смирясь с внутриколлективным бардаком и уточнил единогласную позицию «против»:
- Значит, все – «за»?
Смирившись с судьбой, легкомысленно относясь к её зигзагам, молодые радостно заорали: «да-да!», «а то!», «все, как один!», и только консервативные старперы упорно молчали, давая понять, что они тоже уже не «против», но, ни в коем случае, не «за», вынуждены подчиниться коллективному мнению, за последствия реализации которого ответственности не несут.
- А нельзя ли, - в последний раз попытался вывернуться Макс, занимающий самую крайне правую негативную позицию в отношении к любым лишним телодвижениям, - организовать подставы, как всегда делают в любых самых наипередовейших спортивных коллективах. Оформим на месячишко чертёжниками пару-тройку студентов-разрядников, они за нас и сбегают, и спрыгают, и сплавают. Нам – грант, им – чего-нибудь на молочишко. Неплохо придумано, а?
- Не выйдет, - отмёл заманчивое предложение шеф. – У нас и так сверхнормативный фонд зарплаты, и, кроме того, для исключения подобных подмен, запрещено участвовать в спартакиаде всем, принятым на работу в течение ближайшего полугода.
- Вот, паразиты! – возмутился Макс. – Полнейшая дискриминация! Всё против трудящихся!
- И будет жесточайшая проверка документов.
- Ну, - снисходительно улыбнулся сторонник взаимозаменяемости трудящихся, - любой документ подделать ничего не стоит.
- Только не главный, - не сдавался Викентий Алексеевич.
- Это ещё какой такой?
- Штаны будут снимать и проверять на наличие трудовой мозоли.
Все так и грохнули дружным хохотом, задвигавшись на заслуженных мозолях, и звонче всех Зинуля с Нинулей, хотя им-то радоваться было не от чего, они ещё не наработали трудовые отметины.
- Сдаюсь, - улыбаясь, поднял Макс руки вверх, - этот мой документ не подменишь. Как бы ещё чипы не стали вставлять в мозоль.
Когда вдоволь облегчённо отсмеялись, Викентий Алексеевич продолжил краткое пренеприятное известие и комментарий к нему.
- Поймите вы, олухи царя небесного, мне, что ли, хочется всенародно трясти рыхлыми безмускульными телесами и быть посмешищем для пацанов? Но что делать? Где выход?
- Полнейший капкан! – определил тупиковую ситуацию Макс.
- Так давайте не будем без нужды драть друг другу оставшиеся незазубренные нервы и поищем его вместе, дружно и без лишних эмоций. – Он передохнул. – В конце концов, мы сами виноваты, что превратились в амёбообразных мыслящих существ и сами должны вернуться в мужское звероподобное состояние, чтобы не было стыдно ни в бане, ни на пляже, ни перед зеркалом, ни перед дамами. – Нинуля с Зинулей согласно хохотнули и стыдливо отвернули мордашки в сторону. – Объявляю время «С» и никаких ХУ!
Все в едином патриотическом порыве встали, подняли правые руки с пальцами, сжатыми в грозный кулак, и громко прорычали:
- Никаких ХУ!
- Вот так! – удовлетворённо подытожил Викентий Алексеевич вводную часть сообщения. – Предлагаю в качестве командного клича. – Сделал паузу и перешёл непосредственно к делу: - Прикинем наши скромные возможности в связи с открывшимися обширными обстоятельствами. – Присел к ближайшему столу, взял лист бумаги, приготовил авторучку: - Давайте сознавайтесь, кто умеет прилично плавать? – Среди пловцов увиделось небольшое неслышное шевеление, и кое-кто беззвучно открыл рот как рыба в воде, но отважился сознаться только один.
- Я умею, - почему-то простуженно просипел Гусар, подёргивая в волнении усиками как плавниками.
- Хорошо умеешь? – допытывался капитан потенциальных утопленников.
- Ещё ни разу не утонул, - похвастался Витёк неоспоримыми достижениями классного пловца. – Речку туда и сюда запросто переплываю.
Викеша наморщил лоб, по памяти определяя ширину главной водной артерии города.
- Метров с пятьдесят, пожалуй, будет… - удовлетворённо тряхнул головой. – Годится. Каким способом?
- Как каким? – не понял пловец. – Вот так, - и показал, загребая по обе стороны туловища двумя руками.
- Брассом, значит? – определил специалист, видевший соревнования по телику.
- Не-е, - замотал кудлатой головой Витёк, - на резиновом матраце.
Испепелив уничтожающим взглядом покорителя городских водных просторов, Викентий Алексеевич сдержался от напрашивающихся лестных эпитетов в его адрес, хотя язык так и чесался послать пловца как можно дальше, хотя бы в Тихий океан на резиновом матраце с малюсенькой дыркой, и только разочарованно произнёс:
- Жаль, что такой дисциплины нет в соревнованиях, - и все завздыхали, тоже сожалея о потерянном верном гранте, а оживившийся шеф ещё и расцарапал рану: - Представьте только, что появился новый олимпийский супервид плавания – брасс-матрац, и чемпионом в нём уважаемый нами всеми Витёк под мужественным псевдонимом Гусар. – Чемпион согласно выпятил грудь, ослепительно улыбаясь для обложек мировых спортизданий. – Навесили бы на него тяжеленную сверхзолотую медаль… - Витёк наклонил голову, подставляя могучую шею, - и столкнули бы в глубокую воду…
- Нет, нет! – завопил чемпион. – Нельзя!
- Что такое? – участливо, с плохо скрытым злорадством, спросил Викеша. – Это же ритуал для чемпионов.
Герой-олимпиец замялся, потупившись, и промямлил чуть слышно:
- Я… плавать не умею.
Все, конечно, дружелюбно рассмеялись, но в общем смехе тоже было только разочарование: Матросова из Гусара не получилось.
- Есть ещё ихтиандры? – с надеждой вопросил организатор водного шоу, оглядывая сбившихся в испуганный ком спортсменов, твёрдо придерживающихся олимпийского принципа: главное – не грант, а символическое участие.
- Могу, - неожиданно обнадёжил надёжный ветеран Макс, - на короткой воде… - все разом расслабились и очистили лица от защитной скованности, - …в ванной. – Некоторые, не поняв, неуверенно заулыбались, но большинство спешило снова надеть бронированные маски без глазниц.
- Понятно, - тихо уронил шеф. – Не могу понять только, как ты, с твоей изящной комплекцией, разворачиваешься там у бортиков?
Довольный Макс ухмыльнулся.
- Кувырком, - объяснил профессионально. – Не видел, что ли, по ящику? Ногами оттолкнусь и…
- Прямиком на диван, - досказал Циркуль.
Аплодисментов не было, чемпиона в ванну не кидали.
- Всё? Хохмачи-физбескультурники! – отчаялся шеф выловить в здешней мутной воде хотя бы одного пловца. – Не густо! – закрыл водную эпопею. – Начнём сначала. Кто умеет бегать лучше, чем плавать? – Все предпочли популярную позицию неприсоединения и старательно уводили глаза от вопрошающего взгляда начальника. – Кто готов постоять за честь родного коллектива, не жалея ног?
Самым патриотичным, как всегда, оказался Макс:
- Постоять готов сколько угодно, а рысить без толку – увольте!
- Учтите, - посмотрев на него как на пустое место, продолжил Викентий Алексеевич, - бег – единственная возможность вашего стопроцентного участия, так как плавать вы не способны даже как это самое, а спортивные игры, насколько я сведущ, предпочитаете смотреть по телевизору. Так что: бежим, братцы, бежим…
- Мне нельзя, - опять возник вредный Макс, - у меня…
- Никаких ХУ! – грозно рыкнул Викеша, и все дружно, автоматом, поддержали:
- И никаких ХУ!
- Звери вы, а не люди, - заворчал толстяк, задвигавшись на стуле так, что бедный жалобно заскрипел. – Только звери добивают ослабевших.
- И заметь, - дополнил Старче, - наиболее жирных.
- Варвары!
Начальник негодующе хлопнул руководящей дланью по столу:
- Кончай бессмысленную бодягу! – Подождал, пока народ перестанет дёргаться в капкане и напомнил: - Все единогласно и добровольно…
Макс, не удержавшись, недовольно хмыкнул.
- …решили, что участвуют все и, значит, бегут – все! Точка! Чего дёргаться-то? – Он злорадно усмехнулся: - А для ослабевших и недобитых организаторы предусмотрели повальный двухкилометровый кросс по пересечённой местности.
- Ничего себе! – возмутился ослабевший. – А сами-то они бегут?
Викентий Алексеевич поморщился от наглого вопроса.
- Не знаю, - ответил нехотя, - не интересовался. Да и кому там бежать? Всем – за 60: рассыпятся на тропе – не соберёшь.
- Не скажи, - сердито возразил Старче. – Видел я, как эти одуванчики – сплошь члены и академики – дуются в буфете в домино под пиво: стол трещит от ударов костяшками, и уши вянут от неприличных комментариев. Ещё нас по жизни перебегают, живчики!
- Оставим небожителей в покое, - деликатно оборвал шеф стороннюю и не очень интересную тему. – Они – сами по себе, мы – сами, и давайте лучше подумаем, как нам самим пробежать по жизни такой, когда никто –
