сам покатится. Смотрите, я сейчас покажу! – она решила укротить железного коня в одиночку, и, устроившись в седле, направила велосипед по дорожке, ведущей под уклон. Велосипед катился сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, потом совсем быстро, так, что ноги пришлось убрать с педалей… И внезапно Нина, испытав краткое, но захватывающее ощущение полета, вместе с велосипедом оказалась в арыке.
Кое-как уцепившись за траву на береговом склоне, она, вся мокрая, выбралась на берег. Поисками же утонувшего трехколесного агрегата в мутной воде довольно глубокого арыка прибежавшие взрослые занимались не один час, пока, наконец, не сумели подцепить его и выудить со дна.
Однако последней каплей, переполнившей чашу терпения дирекции детского сада, оказалась драка. Заметив, что один из мальчишек, пользуясь относительно более крепким телосложением, отбирает игрушки у ребят помладше, Нина немедленно вмешалась и потребовала восстановить справедливость. А когда обидчик не пожелал прислушаться к ее словам, взяла, да и залепила ему кулаком в нос, вызвав в ответ громкий рев.
– Ты что творишь? – закричала на Нину прибежавшая на шум воспитательница.
– А чего он малышей обижает? – не стала оправдываться девочка. – Он у них все игрушки себе поотбирал!
– Все равно! – и нарушительнице спокойствия строго погрозили пальцем. – Ты должна была подойти ко мне и пожаловаться, а не затевать безобразие и разбивать мальчику нос!
Надув губы, Нина глядела исподлобья. Что за глупости городят некоторые взрослые! Как это – пожаловаться? Да она в жизни ябедой не была! А нахал этот свое заслужил, еще и мало ему досталось!
В довершение всего оказалось, что разбитый нос принадлежал сыну хоть и невеликого, но начальника, и Нине пришлось покинуть детский сад, о чем она, впрочем, нисколечко не жалела. С бабушкой было все же куда лучше, чем с воспитательницами в детском саду. Взять хотя бы часы, совместно проведенные под столом. И не надо улыбаться – тут не игрушки, а дело вполне серьезное.
Ташкент трясло – трясло с завидной регулярностью, хотя и не слишком сильно. Землетрясения случались чуть ли не каждый год. Да и такие, когда ощутимо ходила ходуном земля под ногами, раскачивалась мебель, по стенам змеились трещины, а с потолка падали куски штукатурки, случались не так уж редко. Уже в первый год пребывания Нины в Ташкенте в июне месяце чувствительно тряхнуло кровать и жалобно заскрипел комод. Летом 1936 года тряхнуло еще заметнее: люди выбегали из домов, опасаясь разрушений. Правда, обошлось. Трещины, перекосившиеся двери и оконные рамы, несколько выпавших сырцовых кирпичей, и даже какая-нибудь обвалившаяся стена – не в счет.
Во всех таких случаях Нина с бабушкой не выскакивали на улицу, как все остальные, а прятались под стол. Стол был массивный, дубовый, и, пожалуй, вполне мог выдержать рухнувшие деревянные балки перекрытий и обрушивающиеся сырцовые кирпичи. Вот и в этом году, не прошло и двух недель после празднования 20-летия Октябрьской революции, как земля снова затряслась. Бабушка тут же схватила внучку за руку и со вздохом полезла под стол, тихонько бормоча под нос какую-ту молитву. Сидеть под столом и слушать, как бабушка тихонько молится, было, конечно, скучновато.
– Бабуль, можно, я на улицу сбегаю, посмотрю, что делается? – на всякий случай спросила Нина, в глубине души подозревая, что в этом вопросе спорить с бабушкой бесполезно. Так и есть:
– Сиди, егоза! Все бы тебе куда-нибудь бежать!
– Ну, бабуль! – напоследок взмолилась Нина, уже видя, что дело безнадежное.
– Сиди, кому сказала! – и бабушка крепко ухватила девочку за руку. – Мало ли – полезешь на улицу, еще свалится что на голову. А стол этот ничем не прошибешь!
После нескольких едва заметных подземных толчков все успокоилось. В общем, и на это раз пронесло. А когда через месяц подземные толчки повторились, тоже ничего серьезного не случилось. Перекосившуюся дверь отец поправил, трещины в стенах замазали свежей глиной, большие куски штукатурки, упавшей с потолка, собрали и вынесли вон, а прочий мусор Нина подмела веником. Жизнь шла своим чередом. Уже три года, как отменили карточки, и на Воскресенском базаре можно купить, что только душе угодно – если деньги есть. Варится плов, жарится шашлык, в тандырах пекутся ароматные лепешки, которые разносят по базару, сложив высокими стопками на голове. Запах от всего этого стоит умопомрачительный. Фрукты же вообще лежат горами, а от огромных дынь распространяется завораживающий сладковатый аромат. Если же такую дыню разрезать, то по пальцам потечет сладкий липкий сок, а дух пойдет такой, какой и не передать словами…
Фрукты и овощи в Ташкенте были дешевы и в них себя не ограничивали. А вот картошка и мясо оказывались редкими гостями на столе. Чтобы увеличить мясной рацион, отец нередко в выходные спозаранку седлал свою кобылу Соньку и, в сопровождении пса по кличке Джек, отправлялся на охоту – либо на восток, к отрогам Чаткальского хребта, либо на северо-запад, в казахские степи. Охотником он был заядлым, так что на столе регулярно появлялся приварок из добытой дичи. Но из-за этого Нине редко удавалось видеться с отцом.
Зато те воскресные дни, когда Яков Францевич оставался дома, превращались для его дочки в настоящий праздник. В воскресенье не надо идти на работу, и потому к завтраку можно вставать немного попозже, чем обычно – а Нина очень не любила рано вставать. Правда, поспать подольше получалось не всегда.
Воскресенье то было, или будни, все равно – нередко утро начиналось с громкой барабанной дроби, которую выстукивал из-под кровати здоровенный заяц, колотя лапами по дощатому полу.
– Ну что тебе не спится! – каждый раз ворчала маленькая Нина, спуская ноги с кровати. Ничего не поделаешь – заяц проснулся, и теперь его надо кормить, иначе он так и не даст спать своим барабанным боем.
– На, держи, кушай свою капусту, – девочка протягивала зайцу капустные листья, оборванные с кочана, и наблюдала за умилительными движениями его мордочки, когда он поглощал свой завтрак.
Этого барабанщика еще маленьким подранком принес с охоты отец. С тех пор заяц подрос, раненая лапка у него зажила, и он, просыпаясь раньше всех, громко возвещал, что ему требуется порция капустных листьев. В доме был и еще один претендент на капустные листочки – крупная степная черепаха, так же попавшая в дом в результате охотничьих экспедиций Якова Францевича.
Так что побудка по утрам у Нины была веселая. Вообще воскресное утро ей нравилось, потому что по утрам и Яков Францевич (если не уезжал на охоту), и Анна Алексеевна были дома. А вот вечером они, как правило, пропадали в Доме Красной Армии – и муж, и жена были заядлыми любителями танцев. Танцевал бравый кавалерист всегда только с Аней, но такое постоянство не было совсем безоблачным.
– Яков!!! – шипела она подчас на ухо мужу. – Ты на кого там уставился?
– Вот, уже и по сторонам глянуть нельзя, – отшучивался тот. – Если я от тебя глаз отрывать не буду, налетим ненароком на кого-нибудь!
– Ничего, я сама за этим присмотрю! – холодно отпарировала Анна.
Речницкий снова попытался все перевести в шутку:
– А еще говорят о равноправии! Тебе, значит, можно по сторонам глазеть, а мне нельзя?
Однако ответа на эту реплику он не дождался. Возвращались они домой уже затемно, когда Нина уже спала, но девочка все же услышала сквозь сон обиженный голос мамы:
– Думаешь, я не поняла, зачем ты на ту блондинку пялился? Танцуешь со мной, а взглядом прямо к ней в вырез платья так и норовишь нырнуть! А она-то хороша – сразу в ответ глазки строит, даром, что ты с женой, да и она с кавалером!
Бывало и так, что мама оставалась дома, а отец отправлялся в компанию сослуживцев, расписать пулечку. Яков был заядлым преферансистом, Анна же карт терпеть не могла.
– Что, опять за картами всю ночь сидеть будете, да водку хлестать? – напутствовала она мужа в дверях.
– Ты же знаешь, я пьяным домой не прихожу, – вполне серьезно отвечал Яков. И вправду, красные командиры выпить любили крепко, и Яков пил наравне со всеми, но вот свалить капитана Речницкого любым разумным количеством водки было невозможно.
– Так чего пить, если совсем не пьянеешь? – пожала плечами Аня. Пристрастие мужа к такому способу проводить время никак не могло ее радовать. Тем более, что в крепкой мужской компании он оказывался совсем без ее пригляда…
Однако в воскресенье с утра Нина крепко брала родителей в свои ручки. Это был её день! Если и мама, и отец были дома, можно было пойти вместе с ними в парк имени В.И.Ленина, устроенный уже при Советской власти на бывшем пустыре за крепостью.
Развлечений в парке было не так уж много, но самой бешеной популярностью, из-за чего вырастали огромные очереди, пользовался напиток из голубого ликера Кюрасо с газированной водой. В жару хватало и желающих полакомиться мороженым – но оно стоило в несколько раз дороже газированного напитка, и потому больших очередей к белым матерчатым грибкам, в которых скрывались от солнца продавцы, не выстраивалось.
После прогулки по летней жаре, утомившись, можно было вернуться домой и спрятаться в его прохладе, растянувшись на кровати. Правда, при этом надо было сохранять некоторую осторожность. В самом деле, как бы вы себя чувствовали, если бы на спинку кровати уселась сова и уставилась своими большущими глазищами прямо вам в лицо?
Сова была еще одним охотничьим трофеем отца, доставлявшим бабушке постоянные хлопоты. Летая по дому, сова регулярно задевала крыльями и гасила лампадку перед образами, заставляя Елизавету Климовну зажигать ее вновь и вновь.
– У-у, сатана! – ругалась она на сову, гоняя ее полотенцем. Но на следующий день история повторялась сначала.
Другая птица, привезенная отцом – крупная степная дрофа – напротив, относилась к бабушке весьма благосклонно. Точнее, она относилась благосклонно только к бабушке, следуя за ней неотвязно, как собачка, и третировала всех остальных. Любого, кто к ней приближался, она считала своим долгом ущипнуть пребольным образом, и понаставила девочке немало синяков. Приходилось то и дело уворачиваться, чтобы не увеличить их число, но соревнование нередко выигрывала дрофа, и тогда Нина шипела на нее сквозь сжатые зубы:
– Свернуть бы тебе шею, да в суп, курица ты безмозглая!
Но дрофа никаких угроз не понимала, продолжая вести себя совершенно беспардонным образом.
Не все звери задерживались в доме надолго. Привезенный отцом беркут с перебитым крылом прожил у них ровно столько, сколько понадобилось, чтобы срослось крыло, а потом был отвезен обратно в степь и выпущен на волю.
Будучи с самого детства с животными на короткой ноге, Нина подчас в общении с ними проявляла неоправданную самонадеянность и заходила слишком далеко. Боком вышло ей знакомство с совхозным быком, прикованным за цепь с кольцом в носу возле арыка. Бык был очень симпатичный, большой, и девочка подошла познакомиться с ним поближе. Он косился на ее ярко-красный сарафан, но никакой агрессии не проявлял. Нина даже осмелилась пощекотать его травинкой в носу, и тот оглушительно чихнул. Девочка отскочила, но развлечение ей понравилось, и она повторила его еще и еще раз… Бык, вероятно, был
