об этой игре совершенно противоположного мнения, потому что в конце концов рванулся, выдрал железное кольцо из носа и… Нина и сама не поняла, как она очутилась чуть ли не на самой макушке серебристого тополя.
Бык же, почуяв запах крови из разорванных ноздрей, совсем озверел, кинулся к проходившему рядом шоссе, догнал едущего там мотоциклиста и как следует наподдал мотоцикл рогами. В конце концов, разъярившееся животное пришлось пристрелить. Самоуверенной девчонке, оказавшейся в западне на высоченном тополе, не сразу удалось привлечь к себе внимание. У нее уже затекали руки и ноги, она едва держалась – о том, чтобы спуститься самостоятельно, не было и речи. Сняли ее с дерева, только подогнав туда пожарную машину с раздвижной лестницей.
А в июле 1938 года арестовали отца.
Нарком обороны К.Е. Ворошилов 24 июня 1938 года издал директиву 200ш, согласно которой подлежали увольнению из армии военнослужащие всех национальностей, имевших государственность за пределами Советского Союза (немцы, сербы, поляки, финны, латыши и т.д.). Заодно под это дело подгребли и представителей некоторых национальностей, вообще государственности не имевших – таких, например, как курды или айсоры.
Оказался уволен из армии и разжалован, как поляк, и Яков Францевич Речницкий, а арестовали его так, на всякий случай.
Елизавета Климовна, узнав об аресте зятя, немедленно подняла на ноги всю родню и знакомых, в том числе и одного из своих многочисленных зятьев, служившего в НКВД, которого Нина знала как дядю Савву.
– Вы что же делаете, а? – напрямик спросила его бабушка.
– А что я могу? – огрызнулся тот. – Плетью обуха не перешибешь. Такие теперь директивы сверху, насчет бдительности и борьбы с примиренческими настроениями к врагам народа.
– Ты кого это, с-сукин сын, во враги народа записываешь? Якова? – взъярилась его теща. – Он же, как и ты, в Красной Армии с восемнадцатого года! Смотри, так дождешься, что и тебя какой-нибудь гад во враги народа запишет!
Дядя Савва сидел перед ней, понурив голову.
– Ладно, нечего тут рассиживаться! – решительно сказала Елизавета Климовна. – Под лежачий камень вода не течет. Пошли Якова выручать!
И все, кого она собрала, толпой двинулись к горотделу НКВД, где бабушку хорошо знали и неплохо помнили ее мужа. А разговор там завязался еще более горячий, чем с дядей Саввой. И бабушкин напор сделал свое дело:
– Смотри, Лизавета! – сказали ей напоследок. – Отдаем тебе зятя на поруки под твою ответственность. Если что не так – сама знаешь!
Отец вернулся из НКВД весь какой-то понурый, с потухшими глазами, без шпалы в петлицах. Медаль «XX лет РККА», врученную совсем недавно, ему, впрочем, оставили. Целыми днями он сидел дома, ничего не делая. Нина стала замечать, что всегда подтянутый, гладко выбритый, отец и бриться стал не каждый день, нередко щеголяя с колючей щетиной, которая неприятно кололась, когда он пытался поцеловать дочку. Забросил он и занятия гимнастикой по утрам – а раньше Нина любила смотреть на его крепкую, мускулистую фигуру, и нередко вздрагивала, когда он даже посреди зимы обливался холодной водой до пояса. Одно пока оставалось в нем неизменным – ежедневно до блеска начищенные хромовые сапоги, сшитые на заказ, и чистый подворотничок гимнастерки.
Все чаще и чаще Речницкий стал прикладываться к бутылке с водкой.
За что его жизнь бьет так подло? Ведь с юных лет в Красной Армии! Он вспоминал, как в детские годы скитался с бабкой, у которой был на воспитании, как в 1914 году она прибилась вместе с ним к лазарету отступающей русской армии, и как после ее смерти в 1916 году поступил в армию добровольцем. А потом – революция, 1918 год, и он выбирает свое место в рядах красных. Вспоминал сентябрьские бои под Кунгуром, когда они пытались сдержать рвущиеся вперед войска Колчака, и тяжелый отход зимними месяцами к Каме. Там, под Кунгуром, он и познакомился с молодым, всего на два года старше его, командиром эскадрона Константином Рокоссовским. Потом судьба развела их – он с войсками под командованием Фрунзе отправился в 1920 году на Туркестанский фронт, а Константин – дальше на восток, добивать колчаковцев… Где-то сейчас Рокоссовский? Слышал, он сильно вырос в чинах, комдивом стал, получил под командование корпус. Небось, арестован, ведь тоже поляк…
И бывший капитан единым махом опрокинул в глотку очередные сто граммов водки.
– Яков, бросай пить! Не дело это! – урезонивала его бабушка.
– А что мне еще делать прикажешь? – раздраженно бросал отец. – Я всю жизнь армии отдал! А они меня взяли, да выкинули вон, как пса шелудивого!
– Ты что сопли распустил? – тон бабушки становился угрожающим. – Ты мужик или нет? На обиженных воду возят. Да и не на кого обижаться – сам во всем виноват!
– Сам? – полупьяным голосом возмутился отец (водка его так легко не брала). – В чем это?
– Сам, сам! – настаивала бабушка. – А виноват ты в том, что смотрел сквозь пальцы, как насажали на вашу шею всяких сволочей, а теперь они творят, что хотят!
Переведя дыхание, она решительно заявила:
– Так, нечего тебе больше водку хлестать и сидеть тут без дела, обиды свои пережевывать. Ищи себе работу…
– Да кто же мне ее даст! – махнул рукой Яков.
– Ищи! – повелительно прикрикнула Елизавета Климовна. – Будешь искать – найдешь! Какую ни есть. Не все же вокруг одни сволочи?
И отец отправился искать работу. Не сразу, но нашел – преподавателем физкультуры в политехникуме, где за него замолвил слово инструктор по начальной военной подготовке – пожилой отставник, хорошо знавший бабушкиного мужа, да и с самим Яковом знакомый.
С шестилетней Ниной, разумеется, никто подробно об аресте и увольнении отца из армии не беседовал. Однако девочке крепко запали в память все обстоятельства этого дела, и все беседы, которые велись в доме вокруг него. Одно Нина поняла за эти непростые часы, дни и недели: не всем людям можно верить, не на всех можно положиться, и многие далеко не столь хороши, как можно было бы судить по их словам и приветливым улыбкам. И, что кольнуло ее больнее всего: те, кем она гордилась, и кому втайне завидовала – красные командиры со сверкающими красной эмалью шпалами и даже ромбами в петлицах – могут оказаться малодушными, трусами и отступниками, и даже бессовестными карьеристами, готовыми ради своих постов сломать судьбу человека.
Арест и увольнение из армии отца аукнулись и матери Нины. Хотя она не была с ним официально расписана, ее вызвали в партийную организацию инженерного управления и потребовали отречься от Якова Речницкого.
– С какой это стати? – возмутилась мама. – Он что, враг народа? Тогда бы его НКВД не выпустило!
– Все равно! – заявили ей. – Раз уволили из армии, значит, человек он подозрительный.
– Ну уж нет! – отрезала мама. – Я его не для того выбирала, чтобы от него отрекаться.
За такую строптивость маме пришлось расстаться с партбилетом. Естественно, она подала апелляцию, а тут как раз выяснилась большая нужда в кадрах специалистов для работы в системе созданного приказом № 0100 НКВД СССР от 22 мая 1938 года ЖДСУ НКВД на ДВ. Деятельность этого управления развернулась от Тайшета до Комсомольска-на-Амуре, и зэков в качестве рабочей силы там хватало, а вот специалистов – нет. Апелляцию Анны Коноваловой удовлетворили, партбилет вернули, и поехала она в Сибирь, разворачивать железнодорожное строительство.
