губы, но говорить больше ничего не стала. Скорее всего, бухгалтерша, может быть впервые в жизни, не знала что сказать. Хотя, от возмущения подбородок её так и прыгал.
- Достань, пожалуйста, фонарь, - вывел из оцепенения Полину Громов. - Он в бардачке.
В конце концов, Полина протянула ему фонарь но тот, конечно же, не работал.
- Чёрт! - не удержался Громов. - Если не везёт, так надолго. А это похуже, чем кошачье дерьмо. Невезение штука хреновая. - Он взглянул в зеркало заднего вида. - Как с твоим братцем...
Помнишь?.. Однажды утром его нашли в придорожном кювете с рулевой колонкой, в груди. Кроме того, голова парня была сорвана с плеч. Но перед тем, как по пьяни сковырнуться с дороги, он расстался с женой. Та сбежала, разнюхав, что у муженька обнаружили рак и жить ему осталось всего ничего.
- А ещё перед этим он вышел из тюрьмы, - добавила Полина будничным, ничего не выражающим голосом. - Где незаслуженно отсидел по обвинению в воровстве.
- Ну, насчёт «незаслуженно» - спорный вопрос. Думаю как раз наоборот. Однако жизнь у него была действительно сплошным невезением. - вздохнул Громов и выглянул в окошко. - За время, прошедшее с момента остановки их автомобиля, луна, казалось, взошла ещё выше и теперь сияла во всей своей холодной и неприступной красе над зубчатой кромкой деревьев. – Пора прогуляться, - сказал он. - Кто-то из великих философов как-то сказал и по моему был прав: пусть лучше лопнет совесть, чем мочевой пузырь.
И он вышел из машины, отойдя чуток в сторонку. Вскоре послышался характерный звук.
Полине тоже приспичило. Она расположилась с другой стороны замершего авто.
Через пару минут они собрались вместе, всё в том же салоне машины. Полина посмотрела на мужа и закатила глаза.
Громов нахмурился.
- Мне не нравится, когда ты так закатываешь глаза, - сказал он хмуро.
Полина попыталась улыбнуться. У неё это плохо получилось.
- Как, Громов? Как я закатываю глаза?
Взгляд её был - сама невинность.
- Словно в приличной компании я неправильно повёл себя.
Полина моргнула раз, другой.
- Ты поступил хуже, Громов. Ты завёз меня неизвестно куда, а потом сломал машину.
Настала очередь обидеться Громову. Он уставился на супругу непонимающе.
- Околесица какая-то, - сказал он. - Ты несёшь чушь... Чёрт бы побрал эту идиотскую дорогу. В баках полно бензина, но мотор не работает. Кто предлагал тебе пропустить мероприятие в этом году?
- Что ты собираешься делать? - с мрачной подозрительностью поинтересовалась супруга. - Кто-то божился, что развалюха побежит, как новенькая. Вот и доказывай теперь.
- Я не виноват, что твой папашка оказался жлобом и пожалел деньги на новый двигатель, - не выдержал Громов.
Мысль о том, что, всё равно, куда-то придётся идти и что-то делать, пришла в голову первому Громову. Махнув рукой, он выключил фары авто и самым невинным тоном поинтересовался:
- Ты обратила внимание?
- ??
- Сейчас, насколько я понимаю, соловьиная пора.
- Что с того? – Полина фыркнула кошкой.
- А то, что я их не слышу. Не поют.
- Передохли поди, - подкинула идейку супруга. - Вон химикаты находят даже на северном полюсе. Что уж говорить об обжитых местах.
Громов выбрался из машины и зашагал к примеченному ранее сараю. Супруга тоскливо смотрела вслед. Громов её раздражал, но оставаться в машине одной не хотелось.
Холодный, безжизненный лунный свет падал на колени женщины и лился на спину уходящего Громова.
- Хуже кошачьего дерьма, - твердил про себя Громов через каждые десять шагов, пока шёл к сараю. - Эта поездка, определённо, хуже кошачьего дерьма.
- Свет луны – всего лишь отражённое, ослабленное сияние солнца. - Думала Полина, чтобы хоть чем-то занять вдруг опустевшую до гулкой болезненности голову. – Зеркальное, ослабленное отражение дневного светила. Надтреснутое старое зеркало, которому четыре миллиарда лет.
На поверку сарай оказался, заброшенным домом. Покалеченный временем и непогодой он холодно встретил прохожего пустыми глазницами окон. Признаки какой бы то ни было жизни напрочь отсутствовали в строении. Зато, за домом-калекой виднелись другие, более ухоженные. И из их окон лился жизнеутверждающий и жизнеподтверждающий электрический свет. В застекленных окнах теплилась жизнь.
Конечно, само по себе, явление не из ряда вон выходящее в наши дни. Но, когда у тебя в глухую полночь ломается машина – поневоле обрадуешься.
Громов сразу определил: домов в деревушке не более трёх десятков. И только в двух из них горел свет. Может быть потому, что время позднее.
Да, как ни верти, а они совершенно неожиданно для себя выехали к человеческому жилью. Было чему радоваться. Люди в такой глуши, скорее всего, доброжелательны и гостеприимны. Встретят, обогреют, накормят.
Он только не знал, стоит ли сначала сходить за Полиной, а потом уже отправиться на переговоры к хозяевам домов. Поговорить о ночлеге. Пока Громов терзался сомнениями, за его спиной послышалось деликатное покашливание.
- Именно так и поступают все мужчины, если их не контролировать. Ты бросил меня, - сказала Полина, лишь только подошла.
Мёртвой хваткой она вцепилась в локоть.
- Не выдумывай, - безуспешно попытался вырваться Громов. - Я тебя оставил на короткое время. Только лишь затем, чтобы сходить в разведку. - Он всё ещё пытался освободиться из отработанного захвата. - Нужно, ведь было всё узнать.
- Ты лжёшь. Если бы я не догнала тебя, сидела бы всю ночь, в том грёбаном автомобиле, который не работает даже. А ты бы и к утру не заявился.
Она поудобнее перехватила руку муженька. И тот, в конце концов, прекратил сопротивление.
- Мы у цели, - сказал он примирительно. - Здесь люди. Они помогут.
- А как же, - злобно хохотнула супруга. - Держи карман шире. Ты знаешь людей? Они не пустят тебя на порог, лишь только обнаружат, что ты им не знаком.
- Они не могут так поступить. Мы граждане одной страны.
- Иногда ты пугаешь своей наивностью, - заметила женщина.
Слегка отстранившись, она с любопытством посмотрела на мужа.
"А ты меня - стервозностью" - подумал он.
- Ты несправедлива к людям, - сказал между тем он вслух.
- Ну, давай. Скажи побольше хороших слов. Большому кораблю большая мель. Душелюб и людовед, - не без сарказма охарактеризовала она Громова.
Громов сам вдавил кнопку звонка приделанного к калитке. Полина стояла, ему не мешая. Она только хищно дышала ему в затылок.
- Подотрись своим дерьмом, - сказал, повернувшись к ней, но ни к кому не обращаясь, Громов.
Сказал по-гангстерски: негромко, одним уголком рта. Как видел это в голливудских фильмах.
Луна смотрела из чёрной разлагающейся тверди неба, будто глаз трупа, полуприкрытый веком. И под этим недреманным оком Громов, пританцовывая от нетерпения, нажимал маленькую, пластмассовую кнопочку. И жена стояла рядом, упираясь в спину инженера отвислой, дряблой грудью.
- Чёрт всё забери, живёт, в конце концов, в этой норе кто-нибудь или нет? - вопрошал Громов после уже какого-то по счету сделанного им звонка. - У меня такое ощущение, что всю жизнь меня стремятся никуда не впускать. На работе, дома, в гостях!
- Так и есть, - услышал за спиной злобное дыхание.
Наконец в сенях, приделанных к дому, загремел засов.
- Кто? - раздался вопрошающий хриплый голос. Очень низкий.
Практически бас. Потом голос этот добавил: - Игнат, ты, что ли?
Громов кашлянул. Обдумывал, как правильнее ответить. И нужно ли отвечать на все вопросы или выбрать только один.
- Нет, - наконец, разродился он, прекращая в то же время пританцовывать. - Вы нас не знаете. Мы проездом. У нас сломалась машина... Мы были бы... очень признательны, - Громов представил, как искажается гримасой негодования лицо супруги за спиной. Её всегда раздражала чья-то чрезмерная вежливость. Раздражала до синевы под глазами, до белого каления. Но его учили всегда поступать так. - Мы были бы благодарны вам, если бы вы впустили нас. До утра далеко, а в машине спать неудобно.
- Мы заплатим, - пересиливая врождённое отвращение ко всякого рода сюсюканью, вякнула жена.
Громов прекрасно понимал: для незнакомых людей, каковыми они, собственно, хозяину дома и представлялись, их просьба выглядит, в лучшем случае, самонадеянной. Но другого выхода не было. Ночевать в машине, скрючившись в четыре погибели после того как он почти сутки провёл за баранкой? Нет уж. Лучше вломиться в чью-то хибару, если добром не впустят и занять её боем. К тому же, неясно было, что случилось с двигателем. Возможно в нём весьма серьёзная поломка.
- У нас есть немного денег. Мы дадим их вам, - подала голос супруга и Громов мысленно обругал её. Кто же говорит о деньгах в глухую ночь незнакомым людям.
Полина дрожала. Становилось ощутимо прохладнее. Только этим были продиктованы её чрезмерная торопливость и непродуманность поступков.
- Ходят тут всякие, - проворчали за дверью не очень приветливо всё тем же низким, чуть хрипловатым голосом.
И Громову показалось, что он уже слышал этот как бы простуженный, надтреснутый баритон. Хотя, конечно, мог и ошибаться. Мало ли похожих голосов на этом донельзя грёбаном белом свете?
Нет, у него не могло быть здесь знакомых. По логике вещей. Тем временем за дверью загремел ещё один засов. Забывшие, что такое смазка петли проскрипели и на пороге появился сам обладатель голоса. Даже в свете луны было видно, какой это здоровый и плечистый мужчина.
Но лишь величину хозяина дома и успел разглядеть в эти первые минуты Громов. В следующий миг громадной лапищей бугай сгрёб супругу инженера, вытащив её из-за спины Громова, как дешёвую куклу, и так же бесцеремонно втащил в дверь. Полина пикнуть не успела. Задвинув её себе за спину, здоровяк посоветовал Громову не торчать пнём у порога, а быстренько зашвыриваться в дом.
Он так и сказал - "зашвыриваться". Но в данной ситуации это слово не казалось вычурным или обидным.
- Ну что ты стал, идиот, тебе же говорят, - прорыдала из-за широкой спины стервозным голосом бестия в голубенькой кофточке и Громову ни с того, ни с сего захотелось разрезать её на мелкие кусочки, вложить в дешёвые конверты без обратного адреса и разослать по почте в разные уголки света. Нет, не для того, чтобы пооригинальничать. Об этом он и не думал. А просто, чтобы и духу её здесь не было. О, как она осточертела ему за всю их поездку!
Громов вспомнил, как однажды, очень давно, за бутылочкой пива один перебравший пива приятель рассказывал ему о том, как ему, этому приятелю хочется придушить свою супругу, только из-за того, что та громко храпит по ночам.
