Актриса театра Сатиры Валентина Шарыкина "ЖИЗНЬ БЕЗ ПРОДЫХА"

.... Часто кажется, что актеры – птички певчие, живут в свое удовольствие. Но для нас самое главное – дисциплина. Мы не можем опоздать – ни на спектакль, ни на репетицию. По воспоминаниям Г.Н. Федотовой (а у нее учился Станиславский), сам Щепкин воспитывал в ней дисциплину, причем с самой юности, когда ей хотелось резвиться.

Жизнь, если актер востребован, складывается так, что приходится бежать с одной работы на другую. Когда мы снимали «Кабачок», а он просуществовал пятнадцать лет, то у меня расписание было очень жесткое – в 11 репетиция в театре, в два машина везла нас в Останкино или на Шаболовку, к шести – обратно в театр на спектакль. А после спектакля – опять на съемки. И так годами. Постоянный цейтнот превращается в привычку, отсутствие свободной минутки заставляет их особенно ценить. Но когда актер плотно занят, он не замечает усталости, находится в состоянии творческой приподнятости. Востребованность - это счастье для актера!

Иногда, особенно молодым приходится работать не только ради творчества, но и ради решения насущных проблем. Работать много, на износ, и понятно, что при такой загрузке происходит постепенное выхолащивание. У меня были периоды, когда от количества работы – концерты, съемки, телевидение - я чувствовала, что из меня что-то очень важное потихоньку уходит. И тогда я находила в себе силы остановиться и выбрать для себя наиболее важное. Конечно, это всегда был театр.

В тот день, когда у меня спектакль или репетиция, ни о каких других делах и речи быть не может. Я себя готовлю с утра к вечернему спектаклю. Сегодня у меня есть очень любимая роль в «Мольере» по пьесе М. А. Булгакова «Кабала святош». По объему она небольшая, но там есть трагические моменты, и у меня должно хватить душевных сил на вечерний спектакль.

Еще более насыщенная творческая жизнь была у всеми нами любимого Андрюши Миронова, которого я знаю со студенческих лет - мы учились на одном курсе. Когда я поступила в Щукинское училище, как многие девочки из провинции, была очень стеснительна и зажата. Это отразилось на учебе – на второй курс меня перевели условно с троечкой по мастерству. Андрюшка был старостой, и ему поручили меня подтянуть. К заданию он отнесся серьезно, у него уже тогда чувствовался режиссерский дар. На всякий случай он пригласил для консультации своего прославленного папу – Александра Менакера, у Марии Владимировны стащил веер, который по его режиссерскому замыслу был мне необходим. В результате «Загадочная натура» Чехова в исполнении студентов Миронова и Шарыкиной имела сокрушительный успех. Мне поставили хорошую оценку, более того, институт я окончила с отличием.

На четвертом курсе Андрюша готовился к показу в Театр сатиры, а я – в «Современник», и меня вроде бы туда брали. Но накануне у Андрея заболела партнерша, и он попросил меня ввестись в два своих отрывка. В результате мы оба стали работать в одном театре. Так всё нечаянно вышло. В моей жизни Андрей сыграл большущую роль. Мы много вместе репетировали, много играли - «Проделки Скапена», «Дон Жуан, или Любовь к геометрии». Репетиции не всегда заканчивались благостно, Андрей ко мне относился строже, чем к другим своим партнершам. Я не стала его Сюзанной в «Женитьбе Фигаро», хотя Валентин Николаевич Плучек поначалу дал эту роль мне.

Андрей меня занимал в своих спектаклях. Я помню, как он выпускал свой последний спектакль «Тени» Салтыкова-Щедрина, как сложно ему давалась работа, как он мучился, переживал. Он был очень требователен и дисциплинирован в работе, этого требовал от других. Я помню, когда наши молодые актрисы, занятые в массовке в «Женитьбе Фигаро», начинали шалить за кулисами, Андрей обязательно делал замечание.

Вся жизнь Андрея Александровича Миронова была подчинена работе, всё, что у него было, – для сцены. Однажды он меня спросил: «Скажи, ты согласилась бы сниматься обнаженной?» Я ответила отрицательно, а Андрей просто взорвался: «Ты не актриса! Если бы мне сказали есть дерьмо в кадре, я бы это сделал». Актерская профессия была его единственной сильной настоящей любовью.

Зрители знают его веселым, ироничным, всегда готовым смешить, развлекать. На самом деле, это всего лишь профессиональная маска, которую он постоянно носил на публике. А под маской скрывались и боли, и печали, и разочарования, которые он никому не хотел показывать. У меня всегда, даже на пике его популярности было такое ощущение, что у него была тоска по какой-то особой, только ему известной, еще не сыгранной роли.

Летом 1987 года перед началом злополучных гастролей в Риге мы были на телевидении, рассказывали о нашей жизни, о театре. А пустили эту передачу в эфир, когда Андрея уже не было. Мы должны были доигрывать спектакли в Риге, Андрея хоронили в Москве, а по телевизору идет эта самая передача. Мы все в слезах смотрим, а он говорит, и глаза у него такие усталые: «Знаете, я хочу признаться, я в первый раз в жизни в этом году решил поехать отдыхать. Я еще ни разу толком не отдыхал».

У него была сумасшедшая жизнь, он был зациклен на профессии. Для всех нас, а для него особенно – это счастье. Но такая нечеловеческая занятость привела к печальному финалу. Как быть, где найти эту середину? Как кому повезет – все дело в удаче.