Часть пятьдесят третья.
Возвращаясь бульварами домой, я думала о том, как странно все-таки устроен человек. История Кати меня не сильно волновала, пока она не озвучила эту «пару недель». Пустяк. Случайное совпадение. Но теперь я чувствовала даже некоторую неловкость из-за равнодушия, с которым вначале слушала ее историю. Только, в чем могло быть мое участие? Сочувствие сочувствием, но не могла же я, в самом деле, отдать ей все свои сбережения без всякой надежды получить их обратно. Да и надолго ли хватило бы ей этого в Москве с маленьким ребенком? Конечно, ей была нужна работа. Мама? Катя не просила прямо, но ведь заговорила же она о ней. Может быть, надеялась, что я сама ей предложу помощь Людмилы Станиславовны? Допустим, я все же рискну попросить за Катю. Даже если обойдется без привычных взмахов руками и закатывания глаз, и мама согласится похлопотать, вряд ли это сулит Кате сколько-нибудь серьезные деньги. Могу поговорить с Олькой. Телевидение неплохая кормушка. Удачно засветившись на телеэкране, вполне можно рассчитывать на приличные приработки. А Олька очень даже любит покровительствовать убогим. Приписав Катьку к «убогим», я усмехнулась, вспомнив, с какой высокомерной грацией она держала бокал с французским коньяком, восседая на антикварном диване. Впрочем, не знаю. Подруга и сама на канале без году неделя. М-да… Мир крупного бизнеса, где деньги, кажется, растут на елках вместо шишек, мне не доступен. Вот уж никогда не думала, что придется пожалеть об отсутствии связей в этом серпентарии. Неожиданно всплыло в памяти Демьяновское хозяйство. Нет, даже представить Демьянова в качестве спонсора было невозможно.
Перейдя дорогу, я зашла в кондитерскую. На улице уже смеркалось, воздух стал промозглым, а здесь… Запах свежемолотого кофе и шоколада; маленькие столики, освещенные неярким светом из-под плетеных абажуров; тихое бормотание французских шансонье под негромкий аккомпанемент, звучащее из динамиков. Хорошо.
В ожидании заказа я снова стала прокручивать в голове историю Кати. В ее рассказе все выглядело вроде логично. Что же меня опять смущает? Ухоженный вид, дорогая одежда… Ну, так что? Она сама говорила, что муж очень внимательно относился к ее внешнему виду. Украшения… Я вытянула перед собой руку и стала ее рассматривать с несвойственным мне пристрастием. Рука как рука. На безымянном пальце колечко, подаренное мне отцом на семнадцатилетие. Красиво, необычно... Авторская работа. Перстень сделал знакомый ювелир по эскизу отца. Сколько он может стоить? Золото, эмаль… Если бы отец был также известен как дед, то цена, конечно, значительно выросла… Но в скупке за него много не дадут. А вот Катины пара колечек на руке, в которой она так изящно держала бокал с коньяком, потянули бы на несколько тысяч и уже не рублей. А ведь Катя, когда мы с ней сегодня встретились, возвращалась явно не со светской тусовки, где подобные изыски были бы уместны. Выходит, для нее это будничные украшения? Кстати, на другой руке у нее что-то было? Не помню. Не важно. Важно, что это реальные деньги. Нет, не хорошо подозревать девушку в неискренности. Куда проще предположить, что все эти побрякушки у нее отберут, стоит ей только заикнуться об уходе. Мало ли таких случаев? Да, немало юных прелестниц, которые сидят в золотых клетках и льют крокодиловы слезки о своей загубленной жизни. Кто им мешает скинуть шикарные шмотки, дорогие украшения и уйти налегке? Не уходят. Стоп. Не слишком ли меня занесло? Катя права. Какое у меня право так категорично судить этих жаждущих красивой жизни дурочек? Но с другой стороны… Так ли много она мне рассказала? Где ее мать, к которой она отправила сынишку? Что с наследством, якобы обещанным ее матери теткой? Сочиняю какие-то прожекты… Разве она меня о чем-то просила? Что у меня за привычка все усложнять? Накопилось у нее в душе - выговорилась перед незнакомым человеком. Выслушала? Молодец. Вот и вся моя миссия. У самой проблем выше крыши. Так нет, об этом думать не хочется. Честно ли прятаться от собственной душевной смуты за мнимым сочувствием к ближнему?
Очень кстати (чего не могу сказать о телефонных звонках, донимавших меня в последнее время) позвонила Машка.
- Гашка, выручай.
- Что случилось?
- Я бациллу какую-то подцепила. Чихаю, кашляю…
- Надеюсь, это не смертельно?
- Я дома одна. Игорь на сборах. Мать категорически отказалась приехать. Она, видите ли, не может любимого муженька одного на даче оставить. А я боюсь Полинку заразить. Приезжай, а? Поживи с нами пару деньков.
- Ну, приеду, приеду… Не скули. Только домой заскочу.
- Не очень долго, ладно?
- Часа через полтора буду. Кстати, тебе что-нибудь нужно?
- Да нет, у меня все есть. Ты только приезжай побыстрее.
Видок у открывшей мне дверь Машки был довольно нелепый: марлевая маска, скрывающая нижнюю половину лица, выше - слезящиеся покрасневшие глаза, над которыми мохнатился мохеровый шарф туго стягивающий голову; и я не смогла удержаться от смеха.
- Смешно, да?
- Ты себя в зеркало-то видела?
- Представь себе, видела и ничего смешного там не нашла.
- Ладно, не обижайся. Обрисуй мне быстренько фронт работ, и я засучив рукава примусь за дело.
- Надо покормить Полинку и уложить ее спать.
- Так, покормить и уложить. Понятно. Ты, давай, сама-то укладывайся, нечего по всей квартире своих бацилл распространять.
- Спасибо, Гаш… Я и, правда, пойду лягу. Голова гудит, ноги ватные…
- Иди, иди.. Без тебя прекрасно управимся.
Полинка… Ямочки на щечках, веселые глаза-вишенки, пухлые губки бантиком, и все это в ореоле пушистых кудряшек. В общем, ребенок с Рождественской открытки. И эта чудо-девочка, обычно улыбающаяся во всю ширь своей упитанной мордашки, встретила меня оглушительным ревом.
Я подошла и, вынув ее из манежа, взяла на руки.
- Что случилось?
- Мама, - произнесла малышка самое значимое слово из своего еще пока небогатого лексикона.
- Что мама, Полюшка?
- Мама, - снова повторила она, уже не оглашая комнату ревом, но крупные бусинки слез все еще продолжали катиться по ее щечкам.
- Ну что мама, солнышко?
- Мама. Нет.
- Ну что ты говоришь? Как это мамы нет? Мама здесь, дома.
Я вышла с Полинкой в коридор и, приоткрыв дверь в Машкину комнату, показала ребенку маму.
- Вот твоя мама. Видишь? Она спит. Она очень устала, поэтому мы не будем ее беспокоить, а пойдем с тобой сварим вкусную кашку, покушаем, а потом тоже ляжем спать. Да?
Полинка согласно кивнула.
- Мама пит?
- Да, мама спит.
На кухне я усадила Полинку в высокий стульчик. Совсем уже успокоившись, девчушка с интересом наблюдала за моими манипуляциями с кастрюлькой и молоком. Вдруг она с размаху ударила кулачком по перекладине стульчика.
- Ты чего развоевалась? – обернулась я к ней.
- Каша нет!
- То есть как это, каша нет?
- Нет! – снова стукнув кулачком, твердо заявила Полинка. – Я мяша!
- Что?
- Мяша!
- Мяса?
Она кивнула.
- Ну, ты даешь… Кто же ест мясо на ночь?
- Поля.
В растерянности я заглянула в холодильник, пытаясь сообразить, какой заменитель мяса может ее удовлетворить. Баночки с детским питанием отпадали. Полинка употребляла их в пищу лишь под строгим материнским взглядом. Сосиски и колбаса тоже, на мой взгляд, не годились. Но, оказывается, не только я разглядывала содержимое холодильника.
- Кобаша! – восторженно вскрикнула девчушка.
- Интересно, чем тебя мать кормит?
- Кобаша, - хитро улыбнувшись, не растерялась моя подопечная.
- Ну конечно, рассказывай мне тут. Бананы хочешь?
Полинка отрицательно покачала головой.
- А хочешь, я потру тебе яблочко с морковкой?
- Нет.
- Творожок со сметанкой?..
- Кобаша.
- Поля… - пытаясь быть, строгой начала я.
- Кобаша, кобаша, кобаша… - заныла она.
Не уверенно я достала из холодильника батон «Докторской» колбасы. Внимательно рассмотрела срез. Понюхала. Однородная бледно-розовая масса пахла вполне симпатично. Решив, что колбаса совсем свежая, я не решительно взяла нож и отрезала небольшой ломтик. Лицо Полинки светилось радостью, а ручки тянулись к колбасе.
- Подожди, сейчас хлеб отрежу.
- Нет.
- Что опять нет?
- Кобаша.
- Без хлеба что ли?
Она весело закивала.
- Ну уж, нет. На колбасу ты меня уломала, но без хлеба я ее тебе не дам. Поняла?
Она снова кивнула.
Уложив на кусок хлеба ломтик колбасы и налив в стакан кипяченого молока, я протянула яства Полинке.
Малолетней хитрюге удалось выпросить у меня еще один бутерброд, и только после этого она согласилась покинуть кухню. Потом последовало купание. В ванной Полинка разыгралась, что повергло меня в еще большее уныние, нахлынувшее на меня после неудачного кормления. Я с ужасом представляла, во что она способна превратить укладывание спать. Но все обошлось малой кровью. Вначале она, правда, немного покапризничала, придирчиво выбирая сказку на ночь, повергнув меня в шок, остановившись на «Синей бороде», но вскоре сладко засопела, не дослушав даже до середины.
Часть пятьдесят четвертая.
Послонявшись без всякого дела по Машкиной квартире, я угнездилась на диване перед телевизором. Смотреть, как всегда, было нечего и, отложив в сторону пульт, я встала и подошла к полкам, тесно заставленным дисками с фильмами. Количество пластиковых коробочек внушало уважение, но ничего подходящего под настроение я не нашла. С досадой выключив телевизор, я прошла в кабинет. Здесь почти ничего не изменилось с тех времен, когда хозяином кабинета был Машкин дед. Разве что на массивном столе, заставленном фотографиями во всевозможных рамках, красовался монитор компьютера. Я села в высокое кожаное кресло на колесиках и включила компьютер. На минуту задумавшись, я вошла в интернет и погрузилась в прострацию, тупо уставившись в перечень сайтов, не зная, что делать дальше. Решимость, с которой я набила в поисковике Дмитрий Савельев, ушла. Фотографии, интервью, досужие размышления людей, которые, в общем-то, ничего о нем не знают… Что мне могло это дать? Нет. Нужен какой-то позитив. Ну и где взять этот позитив? Умом я понимала, что самое лучшее для меня – выбросить из головы мысли о Савельеве. Но когда это разум у меня побеждал чувства? А чувства мои сейчас были наполнены такой вселенской тоской, что хоть на стенку лезь. Днем на людях мне казалось, что эта тема закрылась для меня, как только отзвенели колокольчики закрывшейся за ним двери. Увы. С трудом поборов желание, разбудить Машку и все ей рассказать, я решила порыться в анналах компьютерной памяти, дабы выудить из нее какую-нибудь простенькую игру. Машка утверждала, что для нее лучшей релаксацией, когда на душе муторно, было раскладывание пасьянсов. Я решила попробовать. Однако то ли в силу того, что я не слишком в это верила изначально, то ли муторность моего настроения имела иную подоплеку, в моем случае теория подруги не работала. Выключив компьютер, я покинула кабинет с твердым намерением лечь спать. Проинспектировав больную и убедившись, что она спокойно спит, я вернулась в детскую, устроила себе постель на маленьком диванчике поблизости от Полинки, разделась и легла. Но мечты о погружении в
