импортные стенки проплывали солидно мимо , позванивая стеклянными дверцами. Широкие, под старину кровати, телевизоры, кресла, стулья, диваны, торшеры. И все это было увито самым разномастным тряпьём , служившим одеждой , украшением или еще только Бог знает чем своим хозяевам . Костюмы , фраки , рубашки ковры , столы . Трубы духового оркестра. Ящики с бутылками банками. Все это ползло упрямо вперед , в след бредущему по песку усталому , запыленному человеку .
- Яков!...Яков Абрамович! - Еле слышно воскликнул Петр Харитонович пересохшим вдруг горлом, с большим трудом признав в этом странном путешественнике своего, всегда веселого розовощекого, всегда уверенного в себе начальника и друга.
-Любуешься?!- скорее выкрикнул, чем спросил, Филин, останавливаясь напротив замеревшего в растерянности Петра Харитоновича.
И вся его более чем странная компания, скрипящая, стонущая, громыхающая, остановилась тоже и, присев на песок, злобно уставилась на него.
В этот момент Петр Харитонович мог поклясться чем угодно, что у них были глаза- маленькие, красные, злые глаза.
- Ишь ты какой!- злобно выкрикнул Филин, глядя на Петра Харитоновича белыми от бешенства и усталости глазами. – Воровали вместе, а тащить и расплачиваться я один должен! - Так я еще не это,…- растерянно пролепетал Петр Харитонович, испуганно попятившись от шагнувшего было к нему разъяренного Филина. Я же не на совсем еще. Гость я. И это…
-Гость! - сдавленно прорычал в ответ Яков Абрамович, оскалив в дикой усмешке зубы. - Ты вот гость! А я не гость! Я хозяин! Видишь, сколько нахапал, земного нашего благожития?! Все греб! Греб! Словно две жизни жить собрался, А теперь вот отвязаться от них не могу. От благожития этого проклятущего. Преследуют они меня. Куда я , туда и они . Куда я , туда и они. И, нету от них покоя ни днем, ни ночью. У проклятущие! – Взвыл он вдруг, с остервенением пнув ногой розовый, мягкий диванчик, преданно расположившийся рядом с ним. С поросячьим визгом шарахнулись из под его ног пуфики кресла , стулья и еще что-то мелкое , непонятное бесформенное .
- Ты не бойся,- обратился Филин к побелевшему от пережитого Петру Харитоновичу. - Не бойся. Не трону я тебя. Посижу я с тобой. Поговорю. Впервые здесь живого человека встретил. Все больше один да один. С этими - то не поговоришь много - Он вновь глянул с ненавистью на расположившиеся вокруг него предметы земного благожития . – Ишь как разлеглись , сволочи ! - Носком ботинка он ткнул свернувшуюся у его ног по собачьи медную оркестровую трубу, охнувшую басом от неожиданности . – Оркестришко – то этот мы с тобою вместе сгоношили. Помнишь? Ага. Тот самый , что продали этому чудаку из колхоза , пожелавшему под музыку вместе со своими свиньями да коровами прямо в коммунизм маршировать . А теперь вот и они таскаются за мной , будь они не ладны . А вы! Хороши друзья! - Филин вновь с закипающей злобой глянул на Петра Харитоновича растерянно притихшего рядом. - Нет чтоб остановить во время . Хватит , мол , Яков Абрамович . Ни хорошо воровать . В милицию бы заявили . Так и так. Смотрите люди добрые, ворует Филин. Али топором по рукам. Чтоб не, повадно было.
-Так ведь друзьями мы были, Яков Абрамович. Как же оно можно на друга в милицию.- несмело возразил Петр Харитонович. – Любили мы тебя. Похоронили по первому классу . Речи , опять же говорили хорошие над могилкой – то твоей .
-Речи говорили! – взвизгнул вдруг тонким фальцетом Филин, вскакивая на ноги. – Да вы же меня этими своими речами хорошими хуже плетей казацких! Ни слова правды! Как же! Друг! Соратник! Гений! Честности удивительной! Святости великой! Ага! А я вор! Вор! Понял!? И был им всегда! Будь оно все Проклято! Жаль, не смог я тогда подняться. Я бы вам показал и святость и …- голос Филина неожиданно прервался на высокой ноте и он закашлялся.
- А долго тебе еще таскать за собой все это? – спросил Петр Харитонович, подождав, когда разбушевавшийся Филин немного успокоится.
- Да не знаю я,- горестно выдохнул Яков Абрамович, опустив голову на грудь. – И я не знаю, и никто не знает. Говорят, правда, что есть где-то здесь река прощения. Стоит , говорят , только окунуться в неё – и все это , ну что наворовал , враз исчезнет .
- Так надо найти её! Реку эту! И всего делов! - Петр Харитонович аж подпрыгнул от нетерпения.
- Ишь ты скорый какой, - скривил в злой усмешке лицо Филин, наградив друга презрительным взглядом. – Один ты здесь такой умный. Кое кто не один десяток лет по этим пустыням ползает, а этих тварей , этой пакости , что наворовали при жизни , не поубавилось .Ты вон поднимись ка на бархан да глянь вокруг .
И поднялся Петр Харитонович на бархан. Не поленился . И глянул вокруг И ужаснулся . Пустыня напоминала собой муравейник . В разные стороны ползли по ней кучи хлама , содержащие в себе то , что в жизни было принято считать богатством. Ползли упрямо, настойчиво сопровождая своих возненавидевших их вдруг хозяев.
-Ну как? Видал? – встретил вопросом друга Филин – Да ты их не жалей. Скоро и тебе тоже самое предстоит . Здесь ни чего не прощают. Вон видишь? - Он кивнул головой небрежно в сторону зарвавшегося в песок тугими колесами « Мерседеса « неотрывно смотрящего на них блестящими глазами – фарами. Перед самой смертью переписал его на себя . Всего месяц и поездил. А не простили. Ни чего не простили
- Но где те, кто при жизни не брал?… Ну не воровал в общем. Они что же, тоже здесь, с вами?
- Да нет. Не с нами они. – Яков Абрамович завистливо вздохнул машинально отпихивая ногой пачку стодолларовых купюр упрямо пытавшуюся залезть к нему в штанину. – Нет не с нами они. Им река прощения не нужна. Они прямо к месту летят.
- Ишь ты! – восхитился Петр Харитонович, ощущая, как чувство зависти коснулось и его души. – Везет же людям!
-Везет,- откликнулся тихо Филин. – Не воровали - и вот…
- Слушай! – вдруг зашептал Петр Харитонович, пригнувшись к уху Филина. – А если бы ты все снова начал. А.? Ну на земле, в общем. Второй раз . С самого начала . Кем бы ты стал ?
- Я! – почти выкрикнул Филин. – Знаешь ?! Я бы бродягой стал! Самым распоследним бомжом! Выкопал бы ямку у дороги. Накрыл бы её крышей от дождя и жил бы спокойно .
Холодно зимой – то – смущаясь от чего – то сказал Петр Харитонович . – В ямке –то холодно , говорю .
-Зато здесь жарко! – выкрикнул хрипло Филин, вновь наливаясь злобой. – Уж очень даже жарко.
- Да, конечно, жарковато у вас,- примирительно пробормотал Петр Харитонович, с опаской отодвигаясь от друга. – Пивка бы сейчас. В самый раз.
- С селедочкой! - простонал рядом Филин. Знал бы , что когда – нибудь попаду в такую жару воровал бы только пиво. Да бесполезно все.
-Почему? - шопотом спросил Петр Харитонович, ужасаясь от прозвучавшей в голосе друга обреченности. – Почему бесполезно ?
- Почему?- переспросил Филин, с тоскливой усмешкой глянув на друга. – Да потому, родной. Потому , что место то окоянное , куда мы с тобой пиво да коньячек заливали , да селедочку с лучком и черной икоркой укладывали , на земле остается . А сюда только душа – небожительница попадает. Мать бы её! … - Взревел он вдруг, вскакивая на ноги и не обращая внимания на шарахнувшегося от него испуганного Петра Харитоновича. – Так порой хватануть хочется чего – ни будь крепкого! А некуда! Не принимает небожительница. Чтоб ей пусто было ! –
Ухватив за длинное горлышко проползающую мимо бутылку французского коньяка, Филин, размахнувшись сильно, запустил ею в высунувшийся из –за кучи хлама черный, полированный шкаф. - У твари! – выругался он, погрозив кулаком в след улетевшей бутылке. – Знают , что не трону , вот и ползают вокруг ! И ползают! И лезут в глаза!
- Мы же коньяк – то вроде и не воровали? - недоуменно взглянув на друга, пробормотал Петр Харитонович.
-Не брали! Не брали! - сварливо передразнил его Филин - А покупал то ты его на что? На благотворительную помощь, что ли. Али окладишко свой потратил?
- Ну все, все. Пора тебе , гостенек дорогой домой собираться , заговорило вдруг пространство голосом старичка . И тут же почувствовал Петр Харитонович на своем лице ободряющую свежесть ветра и ласковую мягкость травы под собой .
- Ну что? Повидал дружка - то своего?- спросил старичек, с нескрываемым любопытством глядя на Петра Харитоновича.
- Повидал. Только знаете . Жестоко это . И не гуманно . В двадцать первый век шагнули.А тут такое …
-Жестоко?! - удивленно воскликнул старичек. - Да ты , мил человек , знаешь ли , что такое жестокость ? !
- Знаю – кивнул головой Петр Харитонович.
- Ну коль знаешь, то почитай ка вот это.
В тот же миг в руках у Петра Харитоновича явилась вдруг. Его собственная газета. С номером его дома и квартиры. « Сводка криминальных сообщений » - прочитал он вслух .
Вот, вот. Её и читай ,- закивал головой старичек.
А сводка гласила, что сегодня утром с балкона, расположенного на девятом этаже, выбросилась женщина с двумя малолетними детьми. Как установлено опросом свидетелей , причиной могло послужить длительное отсутствие средств к существованию.
- Да как же это? … - простонал Петр Харитонович, ощущая под собой пустоту, словно не какая – то посторонняя женщина сорвалась с балкона, а он сам, обобранный разным отрепьем, называющим себя обществом деловых людей. – Да как же она …- ? А ? Зачем … ?
Но уже не было рядом въедливого старичка. Не было зеленой травы под ним . Не было синего неба . А была перед его глазами его собственная квартира . Его диван , на котором он лежал с полотенцем на голове . И окружала знакомая и привычная мебель. Купленная им уж конечно не в рассрочку. И даже вообще не купленная , а просто взята со склада для нужд производства и списанная им самим со счетов управления.
Еще вчера весь этот привычный домашний уют принес бы Петру Харитоновичу успокоение. Но это вчера . Не сегодня.
Сегодня же на него отовсюду смотрели злые глаза вещей, которые потащатся за ним по пустыне до неведомой реки Прощения. И нет на свете силы способной избавить - его от этой кары за совершенные им грехи.
Стряхнув остатки сна Петр Харитонович тигром метнулся к дорогой шведской стенке. Звякнуло тоскливо стекло.
Днем, играющие во дворе дети и не многие, оказавшиеся в это время дня во дворе взрослые были отвлечены от своих занятий пронзительным звоном бьющегося об асфальт стекла . Дорогие хрустальные вазы , блюда , рюмки , фужеры дождем сыпались из окна квартиры , расположенной на восьмом этаже . и достигнув земли , разлетались на тысячи осколков алмазным дождем сверкающих на солнце .
Завороженные этим блеском и необычностью происходящего находящиеся во дворе свидетели не сразу вызвали милицию. И только когда из открытого настежь
