Лета любит Роя

глаза, Рой снова увидел прямо перед собой всё ту же живую маску чёрта, что напугала до потери сознания в первое осмысленное пробуждение, и инстинктивно хотел отодвинуться, но  руки оказались спелёнуты руками чёрта, а во всём теле, во всех мышцах властвовали такие усталость и приятная истома, что не было сил даже шевельнуться, оставалось только с любопытством и опаской разглядывать раскрашенное лицо, стараясь под красками увидеть то, что дала природа. У туземца была гладкая кожа цвета жёлтого эбенового дерева и бронзы, чистый лоб, обрамлённый крупными чёрными жёсткими завитками блестящих волос, большие, теперь закрытые, глаза, удлинённые к вискам и отороченные длинными изогнутыми вздрагивающими ресницами, тонкие дугообразные брови, не очень толстый и широкий нос, пухлые, резко очерченные губы, мягкий подбородок и высокие скулы. Чем пристальнее Рой вглядывался, тем больше убеждался, что это лицо не ангела или чёрта и не из половины адамовой, а лицо девушки-туземки. Как только он осознал это, то тут же почувствовал горячее жжение её тесно прижатых грудей и живота. Это она согревала прохладными ночами, выхаживала как могла, когда бог неоднократно призывал его душу на суд и, снизойдя к усилиям и мольбам тёмного языческого адвоката, простил и вернул грешную душу в болящее тело, наказывая тем неправедную моряцкую жизнь. Когда маска открыла глаза, и они оказались такими чистыми и маняще синими, как две миниатюрные океанские впадинки, сомнения у Роя окончательно пропали – с ним рядом, касаясь всем телом, лежала девушка, и от мысли той опять стало так жарко, что его жар мгновенно передался ей. Она, отбросив перьевое покрывало, вскочила на ноги, насторожённо уставившись на  того, кого раньше не боялась и согревала долгие тёмные ночи. На ней ничего не было, и Рой, не двигаясь, чтобы не вспугнуть, восхищённо впитывал изящные формы живой бронзовой статуэтки, - уж никак не чёрта – резцом бога на которой нельзя было ни убавить, ни прибавить. Убедившись, что чужеземец всё ещё слаб и опасности не представляет, туземка отошла в угол хижины, опоясалась растительной юбкой, нанизала на руки и на ноги браслеты, увенчала смоляные кудри короной из длинных разноцветных перьев неизвестных птиц и, закончив утренний туалет, вернулась к наблюдавшему за ней Рою, присела рядом и улыбнулась, открыв ровные белые зубы с желтизной у дёсен. Пора было знакомиться.
Рой сел, обнажив свою безобразно белую рыбью грудь, заросшую спутанными рыжими волосами с медным от загара треугольником вверху, переходящим в такого же цвета шею, и, ткнув себя большим пальцем под горло, назвался:
- Рой!
Она поняла и повторила его жест на себе:
- Лета!
Обрадовавшись удачному началу представительского диалога, Рой стал подниматься, но вспомнил про своё неглиже, засмущался и сел, спрятав срамные места исхудавшего донельзя тела под покрывалом, провёл от шеи до колен по туловищу, спросил с надеждой, протянув просительно руки ладонями вверх:
- Где? Дай.
Лета поняла, вздохнула, виновато опустила свои морские втягивающие глаза, немного помедлила, не решаясь расстаться с нечаянно приобретённым добром, потом пошарила рукой под настилом хижины, достала шляпу с нательным крестиком на донышке, с сожалением положила рядом с Роем и смиренно затихла, не глядя на него и ожидая негативной реакции ограбленного пришельца. Тот понял, что больше ничего не получит: всё, что ей досталось, она отдала, а остальное, конечно, поделено между её собратьями и безвозвратно потеряно. Он невесело усмехнулся, представив себя в шляпе и нагишом. Уловив его настроение, Лета сняла с боковой жердины и подала сплетённую и связанную ею травяную юбочку, украшенную перьями, и, радостно и горделиво расширив и без того большие глаза-океаны, ждала похвалы и благодарности. Что ж, приходится одеваться по местной моде, в шляпе он будет даже щёголем. Внутри её, в потайном кармашке остались в сохранности игла с нитками, булавки, крючки для рыбной ловли с шёлковой лесой и небольшое увеличительное стекло, с помощью которого Рой раскуривал свою пропавшую ореховую трубку. Сразу же нестерпимо захотелось курить, но с этим придётся повременить, если не отвыкнуть совсем.
Когда он всё же встал и, отвернувшись от Леты, не в пример ей стесняясь своей наготы, путаясь в лиановых завязочках, напялил кое-как юбочку, портниха звонко рассмеялась, радуясь и тому, что он, наконец, ожил по-настоящему, и тому, что хоть чем-то стал похож на соплеменников, а значит роднее и безопаснее, а потом нырнула в гущу кустов, как испарилась, а Рой занялся знакомством со своим обиталищем, в которое неизвестно как попал, хотя и предполагал, что брошен здесь капитаном умирать после того, как не смог подняться с койки для корабельной работы, - это Рой ещё помнил – а выжил, благодаря Лете и туземцам.
А вот и они, легки на помине. Неизвестно когда и как появились, вдруг разом встали полукругом, даже и кусты не пошевелились, все как один друг на дружку похожи, раскрашены чёрной, белой, жёлтой и красной красками, только вглядевшись, можно заметить, что узор у каждого свой, тем и отличались, но в пестряди красок, в ряби узоров все выглядели одинаково, и только один, что стоял чуть впереди, вносил дисгармонию в цветастую мозаику напяленной на себя одеждой Роя, которую тоже успел измазать краской. По тому, что вся она - куртка, рубашка, штаны, полуботфорты, - досталась ему, легко понималось, что это вождь, глава племени. Как его приветствовать? Рой снял шляпу и махнул медленно в сторону, выставив левую ногу и наклонившись, далеко выпятив обнажившийся тощий зад, словом, всё сделал так, как делают при встречах распетушённые щёголи и как ему самому нравилось.
Не того мнения был местный владыка. Он величаво животом, надутым как барабан, так что на нём не сходилась куртка, а рубашку пришлось разорвать вдоль, вперёд приблизился к воскресшему чужаку и резко ударил по плечу, оставив давящую пухлую свою ладонь на месте удара. Рой не понял, что от него требуют, и стоял, насторожённо вглядываясь в изувеченное красками и избытком жира лицо повелителя аборигенов. Выручила Лета. Она опустилась на колени рядом с незадачливым новоиспечённым подданным, оперлась ладонями о бёдра и смиренно склонила голову. Матрос понял подсказку и сделал так же. Подсказка оказалась с подоплёкой. Искоса, неудобно взглядывая снизу на местного сатрапа, Рой увидел удовлетворённую улыбку, превратившуюся из-за раскраски в устрашающую гримасу. Так, улыбаясь то ли сатанински, то ли божески, не поймёшь, закамуфлированный повелитель соизволил наклониться над смиреной парой, соединил правые ладони Леты и Роя и что-то свирепо пролаял, вызвав троекратный одобряющий рёв подчинённых, салютовавших словам вождя поднятыми и сотрясаемыми копьями, а Лета приблизила своё хотя и раскрашенное, но уже привычное и не такое отталкивающее лицо к лицу пленника, потёрлась своим носом о его нос, обняла за плечи, и Роя осенило: его, помимо его воли, окрутили, он как в сказке воскрес, чтобы стать не простым забулдыгой-матросом, а царским зятем. Что ж, за спасение он готов стать родственником хоть самого дьявола, который уж точно опекает это племя, по крайней мере, похож на них обличьем.
Свершив своё злое благое дело, вся пёстрая колючая свора разом исчезла так же, как появилась, не шелохнув ни листочка, ни веточки, а Лета потянула Роя за руку вслед неторопливо уходящему вождю по хорошо протоптанной тропе, завешанной густыми зарослями переплетённых лиан, вглубь острова, туда, наверное, где было их стойбище.
Так и оказалось. Скоро они вошли в широкий круг пальмовых хижин, подобных той, что стала лазаретом-изолятором для Роя, но больших размеров, вплотную окружённых нетронутыми джунглями и перенаселённых чертями и чертенятами, высыпавшими наружу, чтобы увидеть нового необычного соплеменника, подаренного морем. В центре вытоптанного и утрамбованного босыми ногами круга нестерпимым жаром, пересиливающим солнечный, дышало, медленно замирая, бронзово-пепельное зольное основание огромного костра. Огненные змейки неожиданно пробегали по нему, обнажаемые от пепельно-серой золы лёгкими порывами ветра, и снопы тусклых искр поднимались, опаляя здоровенную тушу свиньи, упокоившуюся на вертеле. Рядом, с двух сторон, на параллельных длинных вертелах скупо истекали янтарным жиром какие-то ободранные птицы и мелкие звери. Поодаль несколько женщин с сильно отвислыми грудями что-то толкли, месили, взбалтывали в бадьях, выдолбленных из целых стволов деревьев, пользуясь только руками, блестевшими хорошо вымытыми в болтанке светлыми ладонями и розовыми ногтями. Всё живое, включая длинноногих кур, жёлтых тощих и тоже длинноногих собак и густо обросших чёрно-бурой щетиной и, естественно, длинноногих свиней, было в возбуждённом непрерывном движении, подогреваемом горячими парами преющего и запекающегося мяса. Очевидно, готовился пир по случаю получения Роем местного гражданства и свадьбы дочери вождя.
Вдыхая флюиды разопревшего, раздираемого внутренним жаром мяса так, что становились видны всё больше и чаще появляющиеся извилистые трещины на обгоревшей коже свиньи, Рой ощутил вдруг такой голод, что ради одного куска, кусочка, согласен не только на свадьбу, но и на собственные похороны. Как же давно он не ел по-настоящему! Даже подташнивало. И он вместе с будущими согражданами тоже впал в нетерпеливый ожидательный транс, тормозящий все мысли и желания, кроме одного: скорее бы заполучить свою долю свежатины, - жениху непременно должны уделить больше – вонзить в кусок онемевшие от предвкушения зубы, оросить соком и жиром обсохшие язык, нёбо и глотку, слегка пожевать и, не мешкая, отправить в желудок, уже напоминавший о себе тянущими спазмами. Наконец-то он как следует поест.
Почти так оно и случилось, если не принимать во внимание конфуза, приключившегося с женихом, который довольно быстро, первым, наелся так, - а ели только мясо, разорванное на крупные куски и выложенное на пальмовые листья перед всеми сидящими по окружности, - что не мог ни соображать, ни пошевелиться. Ослабленный болезнью и долгим воздержанием организм не справлялся с переработкой тяжёлого мясного продукта и одновременным поддержанием активного тонуса, и в результате Рой постыдно и крепко заснул, сидя рядом с невестой и тестем, у которого живот-барабан казался безмерным и только лоснился и твердел от неумеренно закладываемой в него пищи. К тому же, мясо запивали мутно-белым забродившим кокосовым соком с какими-то корешковыми добавками, плавающими поверху, и хотя ему было далеко до убойной силы привычного рома, но всё же хватило, чтобы довершить полное отключение осоловевшего мозга. Безвольно повиснув между двумя соплеменниками, оттаскивающими его от опротивевшего пиршественного круга, Рой напоследок успел ещё смутно увидеть довольно ухмыляющегося тестя, а потом вырубился напрочь, очнувшись только ночью в привычном тесном платоническом общении с Летой в новой просторной хижине, построенной, очевидно, для молодожёнов.
Рецидивы лихорадки ещё несколько дней после этого валили его в сон, в забытьё, трепали наболевшее до ломоты тело,