не считаясь со временем и обстоятельствами, а потом, сдавшись, отступили, и Рой почувствовал каждой клеточкой, каждой жилкой, каждой мышцей, всем своим приподнятым звенящим настроением, что окончательно выжил. Бог выставил его из своей приёмной, отдав Лете. А та, казалось, не оставляла выздоравливающего ни на минуту, ловя каждое желание, исполняя каждый намёк, болезненный каприз, а он постоянно требовал еды и питья, днём и ночью. Не было сомнения, что инициатива свадьбы исходила от неё, а вождь не смог отказать своей необычной и, очевидно, очень любимой дочери. Чем-то очень понравился светлокожий моряк тёмнокожей дикарке с таинственными синими глазами, и чем дальше, тем больше. Может быть тем, что она, неведомо самой зачем, спасла его от смерти интуитивно, повинуясь божьему эксперименту по соединению душ чёрной и белого, избавила от болезни, выходила, выпестовала заново, как мать дитя, и любовь её неосознанно была больше материнской, только-только зарождающейся, пробуждающейся во взрослеющей девичьей душе, любовью самой сильной, безграничной, властной, нежной и неуёмной. Рою просто повезло. Для него же, воскресшего, все, причастные к этому приятному событию, были симпатичны, тем более – Лета. Загрубевший в мужском рыбацком экипаже, собираемом не из самых лучших слоёв общества, в кабаках и в мимолётных пьяных свиданиях с портовыми шлюхами, у которых тело всегда холодное и неживое, он не воспринимал всерьёз такого не моряцкого чувства, как любовь. Везде и всюду для него и для каждого рядом главным было – выжить. На море и в стычках на берегу – не до расслабляющих чувств. Известно, что мужчины взрослеют позднее своих подруг.
Однажды возлюбленный бронзовой наяды очнулся от неимоверной жары. Солнце с трудом удерживалось на выбеленном от зноя крутом скате небосвода, предвещая близкое наступление длинного душного вечера. Голову разламывало, казалось, что мозги засохли, скрипят и заклинивают при каждом резком движении, влажное тело изнывало от непосильных испарений и зудело от многодневной грязи, смешанной с красками, отслоившимися от тела Леты. Нестерпимо хотелось всё смыть, очистить поры, дать доступ свежему воздуху к выздоравливающему организму. Пусть это будет очистительным омовением перед новой неведомой жизнью. Рой поднялся, пошатываясь от сна, духоты и слабости, нахлобучил шляпу, боясь снова её лишиться, привычно опоясал чресла зелёной «робой», критически и с сожалением осмотрел свои ноги, отвыкшие от гладких досок палубы и не знавшие прикосновения неровной мягкой и колючей, холодной и горячей, мокрой и пересохшей, такой непривычной и пугающей земли, перевёл взгляд на ступни сидящей рядом и внимательно следящей за его сборами Леты, затвердевшие до такой степени, что казались твёрже его ботфорт, реквизированных любимым тестем.
Выйдя на запёкшуюся площадь и позвав жестом супругу, Рой даже съёжился от мгновенного теплового удара разъярённого солнца. Все уважающие себя соплеменники попрятались в тень продуваемых жилищ, затихли во сне или в изнывающем дремотном ожидании прохлады, только двое щенят неопределённого жёлто-бурого окраса, ошалевших от перегрева и пытавшихся по неопытности забыться в ленивой потасовке, с недоумением уставились на вылезшего из большой конуры в неурочное время необычного туземца, сплошь выкрашенного белой краской, и, тяжело дыша, вывалив белые языки до предела на сторону, выжидающе смотрели, раскорячив разъехавшиеся задние лапы. А белый туземец, быстро перебирая, приплясывая босыми изнеженными подошвами на земляной сковородке, кое-как подошёл к почти угасшему серому кострищу, поманил Лету и показал округлыми движениями ладоней, что ему нужен какой-либо сосуд, чтобы собрать золу. Она поняла, ушла в ближайшую храпящую хижину и тут же вышла с круглой открытой коробкой, сделанной из широких длинных засушенных листьев, связанных крепкими стеблями травы. Он взял коробку, поискал глазами чего-нибудь загребающего и накладывающего, не нашёл и стал собирать пуховую нежную верхнюю золу, почти пепел, своими природными «инструментами», стараясь не прихватить горячей массы. Наполнив коробку, Рой повернулся к самоотверженно запекающейся под солнцем Лете, изобразил разгребающие движения руками, обтёр ими сверху донизу тело, так что озадаченные щенята разом склонили головы набок, но восприимчивая подруга снова поняла, кивнула, прихватила из хижины лёгкое короткое копьецо и легко пошла, не оборачиваясь, за круг хижин в джунгли, где они неразлучной парой тут же вступили на хорошо продавленную босыми ногами тропу с многочисленными обнажёнными и отполированными голыми подошвами корнями, спускающуюся зигзагами в зелёную преисподнюю. Шли недолго, но когда вихляющая и низко завешанная всякой цепляющейся растительностью тропа спустила их на пляж, так и не открыв хорошо спрятанную где-то рядом их маленькую прибрежную дачу, постоянно напряжённые полусогнутые ноги Роя подкосились, со всего тела струями стекал грязный пот. Узник, выбравшись, наконец, из зелёного душного плена, рухнул на песок, чтобы отдышаться и набрать полную грудь лёгкого солоноватого морского воздуха, разительно отличающегося сочностью, запахами и свежестью от затхлого верхнего, в стойбище. Абсолютно сухая Лета стояла рядом, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, и Рой, глядя на неё снизу, снова, сквозь усталость и недомогание, подивился совершенству форм своей местным чёртом данной жены. Последнего факта он так и не воспринимал всерьёз, считая девушку скорее сестрой, а ещё больше – добровольной сиделкой при нём. Само слово «жена» для него было чуждым, не говоря уж о сути. Он просто вынужденно участвовал в туземном спектакле, платя ролью за жизнь. Вздохнув ещё раз глубоко и облегчённо, Рой поднялся, с отвращением сдирая с тела прилипшие листья, и пошёл вслед за непонятной пока ещё родственницей, показывающей рукой на высокую, широко разветвлённую, пальму. Там, в тени её, у большой круглой природной ванны с чистейшей холодной и очень вкусной водой – он сразу же попробовал и еле оторвался, чуть не осушив весь резервуар, - Лета мимикой – теперь наступила его очередь понимать её порывистые и очень точные движения – показала, как он попал сюда, - Рой даже пытался разглядеть вмятину на песке от своего тела – как его нашли, как хотели убить, но она отстояла, - значит, дважды спасла ему жизнь, чем же ему оплатить двойной дорогой дар? – рубящими ударами правой руки и двумя сцепленными руками показала, что с ним были два ножа и топор, бесследно исчезнувшие, очевидно, в бездонных закромах тестя-царя. А как бы они пригодились главе новой семьи, не знакомому с инструментом и навыками местных умельцев!
Когда пантомима о его пришествии и счастливом спасении закончилась, Рой подошёл к девушке, становящейся всё ближе и дороже, взял её ладони, сжал в своих и приложил с благодарностью к волосатой потной груди, вызвав у Леты обычное для всего их женского рода смущение: бронзовые щёки высветились красной медью, а синие глаза совсем потемнели и спрятались за густыми повлажневшими ресницами. Так они постояли немного, впервые соприкасаясь душами, и Рой подумал, что если бы её приодеть да вымыть, - да, да, в первую очередь отмыть от изуверской краски, - то не стыдно было бы появиться вместе с ней в любой таверне, которые знал, на любом побережье, и немало возникло бы драк за туземную красавицу, но он бы отстоял её от всех претендентов. Она – моя, подумал он осознанно, засмеялся от удовольствия, отпустил руки Леты и легко зашагал по мягкому песку к морю, вглядываясь в безбрежные водные просторы и непроизвольно выискивая хоть какой-нибудь маленький далёкий парус. Но море было пустым и чуждым. Постояв с минуту, выжидая ещё – а вдруг! – он с горечью вздохнул, зная, что необжитые туземные острова редко заманивают рыбацкие шхуны, и вошёл в воду, остужая себя её прохладой. Подошла Лета, показала вытянутой рукой вдаль, на видневшуюся поодаль, забежавшую в море тёмно-зелёными глыбами скалу, очевидно, приглашая на более удобное место, - так, во всяком случае, понял Рой – и они пошли к скале рядом, загребая ногами набегавшую шипящую воду, неустанно в безвременье шлифующую и без того мелкую округлую гальку и приятно холодящую ступни и икры, а вместе с ними – импульсами – и всё тело.
Шли рядом и, часто поворачиваясь друг к другу, улыбались, протягивая и закрепляя ниточки дружбы, симпатии, а может быть, чего-либо и большего. Дошли до скалы и пошли вдоль отполированных яростно бьющими волнами погружающихся уступов по воде, пока она предупреждающе не забурлила выше колен. Тогда вскарабкались на торчащие из воды глыбы, помогая друг другу и смеясь над неловкостью движений непривычного к скалолазанию новоиспечённого туземца. Обогнув скалу, выбрались на берег небольшой открытой бухточки, сужающейся в каньон между двумя давно потухшими вулканами, прародителями острова. Судя по мощному давящему гулу падающей воды, ущелье, напрочь закрытое непролазными торчащими, лежащими, стоящими и свисающими во все стороны зарослями переплетённого в жестокой борьбе за воздух и солнце кустарника, кайфующего на тёплой и влажной почве, в верхней части было закупорено водопадом, в бессилии преграждающим путь убегающей в бухту горной речке. Древнее русло неудержимого потока хорошо угадывалось по тёмно-синей глубинной воде, узкой полосой уходящей от каньона в море, где её движению ещё раз препятствовала скрытая под водой коса шельфового мелкого галечника, намытого прибоем.
Берег бухты, куда пришли молодожёны, был изувечен широким окаменевшим потоком чёрно-зелёной лавы, когда-то пытавшейся добраться до успокоительной прохлады морской воды и остановленной остудившим её влажным прибрежным туманом. Неровная, местами вздыбленная поверхность каменного потока изобиловала трещинными шрамами и овальными оспинами самого разнообразного размера и глубины, и все они были заполнены нагретой солнцем водой. К этим-то природным ваннам и привела Роя чистоплотная молодая жена. По всей вероятности, баня на открытом воздухе постоянно использовалась туземцами, но Рой надеялся на антисептическое действие прилива, ежедневно обновлявшего воду в каменных тазах. Во всяком случае, сейчас она была чиста и тепла. Что ещё надо заплесневевшему телу?
Он выбрал одну из ванн, куда можно погрузиться по пояс, поставил рядом принесённую золу, инстинктивно отвернувшись от Леты, неловко скинул свой единственный наряд и сразу же спрыгнул в воду. Напрасно он старался спрятаться: вода оказалась такой прозрачной, что все его потаённые места стали увеличенно видны ещё лучше, чем на воздухе. Да и от кого он прятался? От Леты, которая издали наблюдала за ним и знала его тело не хуже его самого? Эта успокоительная мысль немного примирила с необходимостью не только самому видеть, но и показывать своё голое некрасивое, обросшее клочьями бурых волос, тело. Прочь мужскую стыдливость, привитую той жизнью и христианским воспитанием, надо начинать жить по здешним канонам. Он набрал в ладони золы, надеясь, что она хотя бы немного заменит отсутствующее мыло, - кто-то когда-то где-то
