Произведение «Халтура» автора Борис Журавский

(Творения и размышления)

Вадим, злой, мотался по комнате. Пару дней назад он добыл в одном издательстве заказ на частушки и даже выклянчил аванс. Но мыслей о частушках не было ни одной, как отбило, а сроки уже поджимали.
Сигареты не помогали, кофе, который пил литрами, уже выплескивался из ушей -- мыслей не было.
Открыл было какую-то книгу и тут же бросил.
-- Уроды, моральные уроды, клепают книги по пятьсот листов, и издаются, и хоть бы хны, а тут затор в голове, как ДТП на автотрассе!
Мелькнула мысль
-- Может прогуляться, отвлечься... Природа, она помогает, вон, у Пушкина целая болдинская осень была, чем я хуже.
Но далеко уйти не удалось. На выходе из подъезда что-то легко шлепнулось на плечо. Скосив глаза, увидел белый, уже впитывающийся в куртку, птичий помет.
-- Голубок, птичка мирная! Нет бы с веточкой летать, мир нести, все в душу нагадить норовит!
Пришлось возвращаться и чистить куртку от почти несмываемой дряни. Думать о голубях не переставал, но исключительно матерно. Хорошо, хоть на голову не попало, ввек не отмоешься, хоть стригись.
В матерном потоке вдруг мелькнула стихотворная строка, и он несколько приободрился -- похоже, сильное огорчение разбудило мысль.
Голубь гадил мне на темя -- радость быстро погасла.
-- Это что, я в дерьме, все вокруг смеются. Это уже не частушка, а какое-то самобичевание.
Бичевать себя он абсолютно не хотел, да и не за что.
-- Ну нет, равноправие так равноправие -- все под голубями ходим.
Голубь гадил всем на темя
-- Стоп! Значит одинокий голубь гоняется за каждым человеком и снайперски гадит каждому на темя -- чушь! Так даже Дрекольев не пишет.
Дрекольев был поэтом-деревенщиком, постоянно отирался в различных редакциях и издательствах и частенько перехватывал у Вадима заказы. Конкуренты друг друга на дух не переносили. Каждый считал другого халтурщиком, рвачом и литературной бездарью, но при встречах скалились вежливыми улыбками.
-- Нет, надо это иначе развернуть, голуби у нас не одноразовые, гадят постоянно. И глагол помягче подобрать, какой нибудь совсем детский.
Голубь какает на темя
Вторая строка подобралась неожиданно быстро.
Видно их настало время
-- Пошло! Покатило! Вот тебе, голубь! Птица мира, а везде гадит! Как миротворцы по всему миру пакостят... Так это иносказание получается, совсем другое дело!
-- И другая цена -- шепнуло сознание.
Воодушевленный политическим подтекстом, Вадим принялся за работу.
Гадят птички на мозги
Видно впереди ни зги.
Что такое зга он не знал, но в рифму ложилось точно, для частушки сойдет.
-- Это я по СМИ прошелся, -- радовался Вадим.
Что писать дальше он не знал, но тема уже определилась -- животные, с политическим подтекстом.
Домашних животных у Вадима не было, он их не любил и даже побаивался. Тут же вспомнилась дорога от дома к метро, которая вела через собачью площадку.
Разномастная стая собак, с лаем носившаяся по площадке, радости не вызывала, а словам собачников, о том, что "собачки добрые и не кусаются" он не верил. Идти через площадку надо было осторожно, чтобы не вступить в следы выгула "друзей человека".
-- Голуби кончились, теперь пойдут собаки, тоже в тему, тоже звери.
А соседский пес Трезор
Поднял лапу на забор.
-- Отлично! Еще пол частушки, а что с подтекстом? Соседский пес и забор... Не первая собака, не последний забор. Забор... ограда... граница! СОСЕДСКИЙ и граница... провокации и нарушения границы! Наркотрафик, Афган! Ой, как круто я намекаю!
Но граница у нас на замке, хотя и не все в порядке.
Наш забор -- краса и радость
А на нем собачья гадость.
-- Частушка есть, меняю зверя. Но на какого?
Истошный мяв и визг под окном моментально решили проблему выбора.
-- Ох уж эти кошки, и расплодилось же их! Все подъезды загадили и вонь -- не продохнуть.
Кошек море -- впору съездам,
Их следы по всем подъездам.
-- Третья частушка и все об одном -- пора обобщать, и без подтекста помянуть о стране.
Гадят все, что есть то есть.
Как державе тут расцвесть?
Написанное вдохновляло и радовало, особенно подтекст. Сунув очередную сигарету в угол рта, Вадим подошел к зеркалу. Изображение в пыльном зеркале выглядело кривоватенько, но виделся-то Маяковский.
Частушки в издательстве, поворчав, приняли, но до публикации не дошло -- возмутился Гринпис.