бытовых вопросов... Человек как человек, только немного инфантильный. Возможно, пару раз придется от него девушек отгонять, впрочем, можно и не отгонять, насколько мы можем судить, потомства от него быть не должно, а только одно… ммм… – Серёжа неприлично показал двумя руками что именно может быть девушкам от Ловца, и что именно не приведёт к потомству, вопреки установлениям природы, - Иногда может дурость сказать, надо объяснить что дурость. Да ничего особенного, право же, в нужный момент дадите отмашку, и будете любоваться, как он всех по стене размазывает. Только до нужного момента отмашку не давайте - иначе он может-таки да, что называется, освободиться, и что уж там ему втемяшится достоверно неизвестно. Ну, тут уже конкретные инструкции, мы вам их дадим, только когда вы согласитесь на участие.
Никита с отчаянием поглядел на Петра Львовича, потом снова на Серёжу. Ловец всё ещё стоял напротив, не мигая, заглядывая, кажется, в самое нутро, где гоняются друг за другом вихри элементарных частиц, не имеющих представления о том, что из них получается Никита, мучимый детским, капризным нежеланием выполнять поставленную задачу, и не способный сейчас преодолеть себя.
- Это, в конце концов, жестоко, - промямлил он наконец, сам понимая, насколько неуместный нашёл предлог, - а его нельзя как-то очеловечить?
- Исключено. Изменения психики совершенно необратимы. Он навсегда останется таким.
- Вы не понимаете, кто он, - перебил Пётр Львович, - и мы тоже, если честно, но он точно не человек. Все эти версии… В них, конечно, объясняется только его асоциальность определённая, детскость, и общая физическая развитость. Стыдно сказать, всерьёз рассматриваем возможность, что несколько статуй и картин и у нас будут лепить и рисовать с него - такого рельефа на весь мир не отыщешь. В общем, я, заядлый атеист, готов поверить, как в научный факт, что он – дитя дьявола.
- Вообще, - опять вмешался в разговор Сержа – В указанные сроки действительно куда-то увозили младенцев, указы об этом были среди захваченных бумаг – в секретной канцелярии, кажется. Возможно, это никак не связанно, массовая жертва сама по себе полезна бывает. Выход энергии, так сказать... Ну, про энергию там я для красного словца. Не могу сказать - энергия, аура или ещё что, всё что может сказать сейчас наука - бывает полезна массовая жертва.
- Ну ладно, предположим, - заговорил Никита, вконец растерявшись, - но как, же я буду работать с ним...
- Опять двадцать пять, - устало вздохнул Пётр Львович, - Серёжа, ну объясните вы ему. Видите, я не умею.
- Пётр Львович правильно сказал: вы не понимаете, кто он, и мы тоже не понимаем, кто он, но дело в том, что и он не понимает кто мы. У него совершенно нет представления о ценности жизни. Нет, просто ради шутки он губить никого не станет, но в случае, если возникнет малейшая необходимость... Опыты на преступниках показали, что он способен на самые садистские акты, без малейшего напряжения тех областей мозга, где происходит обыкновенно то, что мы считаем работой совести. То же и с психологической стороны. Ну... Вот как ребёнок, бегает с палочкой, убивает воображаемых врагов. Даже не настоящих, скажем, муравьёв давит, а воображаемых. Пока стоит в сторонке - пусть стоит, но как только оказался на пути...
- В конце концов. - Досадливо замотал головой Пётр Львович - Ну что мы тут распинаемся? Вы знаете, когда революционное подполье только ещё возникало, был такой бомбист, Картоев. Известный в миру человек, поп православной церкви. Умный, но искренне верующий. Его когда задержали, а его взяли живым, он уже в камере с собой покончил, спрашивают, что же вы, не веруете что ли? Он говорит как же - верую. Ну как же так, говорят, веруете, а сами что творите. Убиваете, это раз. В мирские дела вмешиваетесь беспрестанно, это два. Да и вообще - нет власти, кроме как от Бога, разве не так? Он отвечает, так, конечно так. Вот только я в святые не мечу. Я хочу просто хорошим человеком быть. А хороший человек, чем отличается от святого? Тем, что святой боится ручки запачкать. Он никогда в дерьмо не полезет. Он будет смотреть, как грабят, насилуют, убивают, и молиться за спасение души. А я не хочу, говорит, батюшка. Я так не могу. Я, говорит, лучше на себя грех возьму лишний, если надо для людей, я лучше душу свою загублю безвозвратно, измажусь до ушей, что бы Господь сказал - поди отсюда в преисподнюю, при всей моей любви к Нему и благодарности Ему, но людям помогу. Примерно так он сказал. Это не дословно. Так-то поп, человек, как ни крути, не слишком сознательный, а вы тут разводите институт тех самых девиц. Достоевского читали? Про то, как благородные девицы на панель идут? Так, давайте однозначно - или да, или нет. Если нет, так нет, судить не буду, есть напряжение, которого от человека требовать нельзя, вредно и губительно заставлять человека прыгать выше головы - всё равно не допрыгнет, но и наш время надо пожалеть же. У нас оно такое же скоротечное и безвозвратное как у вас.
- Я согласен, - робко сказал Никита, и почему-то эти слова, сказанные под пристальным взором Ловца, куда более враждебным, чем все дула всех ружей и пистолетов, когда-либо смотревших на него, показались сейчас главным подвигом, который пришёлся на его долю.
- Хорошо. Вы же понимаете, что мы тут несколько преувеличили плёвость задания? Прежде чем дать отмашку и любоваться, надо будет его доставить на враждебную территорию, да и вообще...
- Понимаю. Но я и не ищу простого пути. Иначе я бы и в детстве не ушёл из деревни.
- Ну, вот и славно, - подобрел Пётр Львович, - вот и сразу бы так. Пойдемте, перекусим, да и почитаем, что нам там оставил покойный Маяковский.
