и учебники, обучение ведет бесплатно. Вот он - патриот своего отечества, стремится расположить корейский народ к Японии. В Фузане и того больше. Он открыт для японцев уже лет двадцать, и они построили здесь практически свой город. Японское население уже перевалило за пять тысяч и, кроме того, не менее восьми тысяч рыбаков ведут рядом промысел и постоянно заходят в Фузан. Японская полиция и большой, более двух сотен солдат, отряд японской армии превратили город в колонию Японии.
Иванников и Корн заметно приуныли, хотя все это не было для них секретом.
- Но все же, Михаил Григорьевич, - спросил Корн, - быть может, и не столь плачевны перспективы для России в Корее? Ведь дело это государственное, надо как-то искать возможности укрепления русских позиций, тем более что в части дипломатической мы сильно обогнали японцев. Да, они предприимчивы и способны, но ведь и мы не лыком шиты...
- Уж коли дело государственное, - в сердцах ответил господин Шевелев, - то и решаться должно на государственном уровне. Казне следует вложить средства, и не малые, в Корею, и создать, скажем, Русско-Корейский банк, не бояться субсидировать русских и местных предпринимателей и купцов, что не замедлит принести несомненную пользу. Японцы триста лет пытаются покорить Корею. Еще сёгун Хидэёси в 1592 году завладел Фузаном и отсюда всей Кореей. Только с помощью Китая им удалось тогда спасти свое королевство. А через пять лет Хидэёси опять высадился в Корее, и это нашествие обошлось королевству в двести тысяч погибших. Поэтому корейцы традиционно недоверчивы к японцам, но деловые соображение побеждают эмоции, и заморские наши соседи позиции здесь заняли прочные. Мало-мальски состоятельные корейцы, боясь быть ограбленными своими янбанями, вкладывают деньги в японские предприятия и торговлю, чем укрепляют их позиции, Недавно в японской газете "Дзиммин", а я слежу за дальневосточной прессой и плачу немалые деньги за переводы из японских и китайских газет, так вот, в "Дзиммин" промелькнула статья, утверждавшая, что Корея экономически уже представляет собою колонию Японии. Они вывозят товаров на пять миллионов иен, а ввозят на десять. Вот это торговля! А мы? Крохи жалкие, не более двадцати тысяч рублей, притом, что йена по стоимости равна рублю.
Тут и Иванников отважился задать Михаилу Григорьевичу вопрос. - А как вы оцениваете недавно приобретенную господином Бринером концессию на вырубку лесов в бассейнах Тумень - Ялу?
- Не более, чем авантюра! - махнул рукой господин Шевелев. - Дело, если браться за него по настоящему, многомиллионное, а у Бринера таких денег нет. И компаньонов он себе во Владивостоке не отыщет. Кому как не мне знать возможности наших дельцов? Не потянуть Бринеру такое предприятие, - решительно заключил Михаил Григорьевич.
- Разве что перепродаст кому он концессию и погреет на этом руки, - после небольшого размышления решил господин Шевелев.- Но и купцов ему придется искать не на Дальнем Востоке.
Немало расстроенные вышли Иванников с поручиком Корном на фузанскую улицу оценить, так сказать, положение своими глазами. Здесь царило восточное многолюдие и разноголосие. Легкие строения корейского и японского типов с черепичными крышами были густо увешаны всякого рода вывесками, исполненными иероглифами, почти всегда с английским дублем - парикмахерские, бакалеи, рыбные лавки, мясо, птица, пивные пабы, которые, впрочем, стоило заглянуть, оказывались крохотными тесными щелями с двумя-тремя столиками, ресторанчики, очень много чайных домиков с рисунками угодливо изогнутых гейш на витринах, аптеки, отделения банков, мастерские по выделке японских татами, корейских шляп, трубок, глиняной и чугунной посуды, мелкие лавчонки с широким выбором пестрых многоцветных вееров, зонтиков, бумажных фонариков, тигровых и барсовых шкур, костяных и фарфоровых статуэток, синих майоликовых ваз, восточных картин на рисовой бумаге и соломке, перламутровых пуговиц, больших розовых раковин и черте чего.
Поручик Корн мигом выбрал на прилавке лавчонки длинный бамбуковый покрытый мелкой резьбой и лаком стек с белой каучуковой рукояткой и кожаной петелькой на конце. Точно такой он видел у английского морского офицера на причале в Чемульпо и, судя по гримасе на лице, весьма ему позавидовал. Англичанин небрежно вертел стек в пальцах и у Корна сразу получилось так же, словно он имел врожденную привычку.
- Везде надо чувствовать себя господином и вести соответственно, - процедил он сквозь зубы, - особенно среди азиатов.
Он воспарил высоко, и вид армейского прапорщика был ему явно не по душе.
- Совершу променад, отдохну где-нибудь в чайном домике с гейшей, ночевать, возможно, приду к Шевелеву, - глядя в сторону сказал он и повелительным жестом поманил к себе стеком джинерикшу, дзин-рики-ся - человек - сила -повозка, по-японски. Подбежал худой пожилой человек с глазами побитой собаки и лихо развернул свою легонькую двухколесную коляску с плетеным из золотистой соломки сиденьем между высоких колес. Поручик Корн, явно красуясь перед воображаемым кем-то, легонько, у рикши сразу напряглись мышцы, хоть анатомию изучай, вспрыгнул в коляску, постучал стеком рикшу по плечу и указал на вершину горы, разделяющей фузанскую бухту, с которой открывался прекрасный вид на море и окрестности, и где были видны разноцветные вывески явно увеселительных заведений.
Рикша напрягся еще, легонько качнул чуть просевшую в мягкой после дождя земле коляску и сперва тяжело пошел, вытягивая худую жилистую шею, а затем и натужено побежал. Сахиб Корн воздушно-божественно покатил, а Иванников поплелся следом. Ему тоже захотелось полюбоваться бухтой с горы, очень удобной для размещения артиллерийской батареи.
- Однако я уже совсем стал военным человеком, - с насмешкой подумал он о себе.
Недалеко, метров на двадцать умчался богоподобный Корн, как вдруг колесо попало в покрытую грязной водой выбоину, и коляска накренилась. Едва не потеряв равновесие на своем шестке, Корн покачнулся и, коротко взмахнув, ударил рикшу по спине стеком, видимо больно, потому что рикша, не ожидавший удара, схватился рукой за правую лопатку, выпустив оглобли коляски из подмышек. И сахиб Корн полетел спиной в грязь. Иванникову лишь казалось, что все на улице заняты своими делами и не обращают на них никакого внимания. Многочисленные мужчины, женщины и дети мигом сбежались и подняли дикий гвалт, в котором отдельные слова были неразличимы, но явственно чувствовалась интонация ненависти.
Без фуражки, с мокрой спиной и комьями грязи в светлых волосах, испуганный, с выражением ужаса и беспомощности в глазах, стоял Корн, и над ним уже нависали кулаки.
- Стойте, стойте, - закричал Иванников по-корейски и кинулся защитить, даже не Корна, а мундир русского офицера. Он ткнулся во враждебную стену спин, а с противоположной стороны, что-то гортанно выкрикивая, к Корну пробивался японский полицейский с белым значком шестнадцатилепестковой императорской хризантемы на фуражке. Японца боялись и мигом перед ним расступились. Выражение лица Корна стало приобретать уверенность, спина разогнулась, но тут полицейский крепко ухватил его за рукав и бесцеремонно потащил к недалекому полицейскому участку. И поручик Корн опять сник. Иванников заступил им дорогу, но полицейский отстранил его и, как мать провинившегося мальчишку, потащил Корна за собой. К нему на подмогу спешил еще один полицейский и, не устраивать же международный инцидент, пришлось пройти с ними в участок.
Поручик Корн оправдательно лепетал по-французски, Иванников пытался объясниться по-корейски, японцы-полицейские молчали по-японски, и тут прибыл бог-спаситель в лице японского консула господина Като, как он сам представился им по-русски почти без акцента.
Господин Като вежливо побеседовал с "представителями великой соседней империи", как он учтиво выразился, не торопясь рассказал, что пять лет провел в России, путешествовал по Волге, Дону, Черному морю, настойчиво рекомендовал до парохода и носа не высовывать на улицу и пообещал, чтобы не было скучно, прислать ящик пива. Пришлось проглотить.
- Вы же, - обратился он к Корну, - обладаете характером слабым, легко возбудимым, но столь же быстро и теряете уверенность. Поэтому впредь тщательно обдумывайте каждый свой поступок. Не зная броду, не суйся в воду, - закончил он, приветливо улыбнулся и проводил до дверей.
В сопровождении уже трех полицейских, один впереди и два по бокам, чтобы никто не обидел русских офицеров, как объяснил господин Като, были они препровождены в дом Шевелева и два дня до парохода просидели каждый в своей комнате.
Часто вспоминал этот конфуз Иванников, пытался читать, но ничего на получалось; овладеть собой не мог, ничего на лезло в голову, очень уж он переживал. Что думал поручик Корн он не знал, но уже в пути тот попросил не сообщать в миссии о происшествии.
Иванников отвел глаза, - Вы старший, вам и докладывать.
Слева от русской миссии расположился Дипломатический клуб, в котором по субботам собирались практически все европейцы, живущие либо наведывающиеся в Сеул. Атмосфера клуба была самой свободной - разноцветные наклейки на бутылках в баре, постоянно звучащий фонограф, исполняющий модные в ту пору вальсы Штрауса, карточные столики, курительные комнаты с просторными креслами и широкими диванами, все это располагало к отдыху, завязыванию знакомств и вольному, свободному общению. Да и собеседников здесь можно было встретить весьма интересных. И, что немаловажно, попрактиковаться в языках. Речь в клубе звучала самая разнообразная, более того, можно было неплохо освоить и лингвистические особенности валлийцев, шотландцев, провансальцев, нормандцев, лотарингцев, пруссаков и мекленбуржцев; здесь соседствовали классический оксфордский, шутливая скороговорка лондонского кокни, нью-йоркский инглиш с богатыми анклавами певучего итальянского, живого идиш, чеканного испанского и резкого немецкого.
Дипломаты высокого ранга - посланники, пожилые и, как правило, обремененные семьями, редко посещали клуб, но молодежь собиралась часто, и занятия в клубе находили по интересам. Приверженцы карточной игры садились за зеленые ломберные столики и обменивались лишь им понятными репликами, бильярдисты окружали два больших бильярда и здесь звучали резкие сухие щелчки ударяющихся шаров, любители острых вкусовых ощущений собирались в баре, а чаще в левой курительной комнате, куда бой приносил поднос с разноцветными бутылками и вазочкой льда; курили, смаковали напитки или их смеси и живо обсуждали события в мире.
Иванников не был частым гостем в клубе; ему была поручена, как коренному дальневосточнику, что ассоциировалось в предоставлении начальства с таёжником, охотником и следопытом, оборона миссии от тигров!
Вот так-так, воскликнет любой читатель. Что за бездна экзотики. Да и правда ли это - едва ли не в центре столицы государства и вдруг - оборона от тигров? И, тем не менее, - факт. После начала японо-китайской войны сельское население страны, страшась военных действий, не приступало к полевым работам и, собрав очень маленький урожай, испытывало такую нужду, что
