Первая Последняя

– ты прав. В общем, ты поешь, отдохни. А я пока тебе расскажу, порядка ради, одну важную вещь – этот привал может закончиться в любой момент, и ты снова окажешься на морозе, и тогда я уже не приду на помощь, даже и не трать сил на крики и мольбы. А то слишком часто думают, что если уж начался привал, то можно будет в нём задержаться. Потом истерят – «ой-ой-ой, как же так, ведь всё было так хорошо…». Это, например, было дело давным-давно, и очень далеко. Кажется, это там, где были Падишахи. И жил там какой-то чиновник. В общем, когда он впервые обратился с жалобой о недостаточной оплате своих нижайших усилий к высочайшей,светлейшей, жесточайшей и милосерднейшей личности Падишаха, правопреемника, наследника и наречённого отрока Всеединого, воплощающего власть, намерения, и нетерпение Неба в Царстве, Падишах милостиво снизошёл, и удвоил ему оклад. Тогда он обратился повторно, и оклад ему утроили. Когда же он снова обратился с прошением повысить его заслуженные доходы от щедрот, Падишах, будучи человеком последовательным, но не вовсе, если честно, грамотным, написал на прошении резолюцию «четвертовать», что и было с блеском исполнено. Что самое удивительное, я даже ещё помню, какое эта история имеет отношение к нашей ситуации – в какой-то момент всё, что ты видишь вокруг себя сейчас, исчезнет. И потом – скули, не скули, а вернуть ничего уже получится, так что я бы посоветовал держаться с достоинством.
Лисёнок усмехнулся.
- И ты не предупредишь меня заранее, когда выгонишь?
- Я тебя не то, что бы выгоню, я просто уберу домик вокруг тебя. Даже не уберу, а просто – он останется в прошлом. И, конечно, предупреждать я не намерен, хотя бы потому что я сам заранее не знаю когда, что и как, так что береги каждое мгновение.
- Но я заблудился. Я не знаю, в какую сторону идти.
- Ты же Лисёнок. Ты знаешь, куда идти.
- А Край Света далеко?
- Очень. И по пути туда тебе больше не получится отдохнуть. Ты вот хотел замёрзнуть, а совсем забыл, что простых ответов не бывает. И простых ходов не бывает. И если уж, как говорил один такой умник, влез в лес, так нечего оттуда вылезать. В нашем случае это означает, что раз ты решил идти на Край Света, ты обязательно дойдёшь, и никого не волнует – устал ты там, заболел, передумал, отчаялся. Не бывает простых ответов, путей назад, и ничто не заморозит время даже там, возле двери, так что, назвался груздём – не говори, что не дюж, а взялся за гуж – ходи. И ты больше не забывай об этом – так тебе же будет лучше.
Лисёнок сел за стол, и принялся есть. Пища небогатая, но по сравнению с галетами, которых он набрал у Полярных Лисов, вкусная, конечно. Тёплый суп, с мягким, белым хлебом. В супе плавали крупно нарезанные зимние грибы. Ещё на столе были какие-то совсем свежие, душистые булочки, а на другом конце стола – невообразимо далеко – даже торт со свечами. Приглядевшись, Лисёнок понял, что эти свечи были сделаны из теста, а пламя – видимо, мёд, или какой-нибудь апельсиновый крем. Он почувствовал, как по его телу расплывается приятная лень, истома заслуженного отдыха, и, с удивлением, обнаружил, что улыбается во всю пасть, а по щекам его стекают, путаясь в шерстинках, слёзы облегчения, и камин треском своим, и светом, создаёт такое уютное освещение, от которого по стенам бегают такие живые тени, такие интересные, и даже не надо прилагать усилий, что бы воображение дорисовывало их, они и так похожи - то на добродушное чудище, ту на усталого журавля, то на пляшущего духа...
Мне ведь обязательно хватит времени – как иначе? Моё пребывание здесь продлится ровно столько, что бы я слегка устал от этого домика, и был хоть немного готов покинуть его и пойти дальше. Он невольно потянулся, и громко зевнул.
- Один юноша, - снова затараторил голос, - не доверял дорожным знакам, таким, знаешь, которые возле дороги стоят, и указывают, сколько ещё осталось до такого-то места. Он говорил так: «они стоят с таким видом, как будто знают, как дойти до туда, но сами – сами они не делают даже попытки выбраться оттуда, куда их установили – как можно им верить?». Знаешь, я люблю рассказывать всякие такие истории. А вот тишину я недолюбливаю, мне от неё скучно.
- И часто есть слушатели? – спросил Лисёнок, не особенно вникая, всё ещё глядя на тени на стенах.
- Случается, - с явной неохотой отвечал голос.
- И ты не знаешь, добираются ли они до Края?
- Даже не задумываюсь. Я – страж привала, Кто-нибудь, и я даю привал заслужившим привал, и являюсь перед глазами тех, кто заслужил меня видеть. Дальнейшая их судьба – это их судьба. Я хорошо умею отпускать, можешь поверить. Жаль, что ты не заслужил меня видеть - вообще за все эти годы – сколько их там было, даже и не знаю, и тоже, в общем-то, не сказать, что интересуюсь, только один юноша заслужил увидеть меня. Он был так очарован – ты не поверишь. Я же - ты что - я же подобен восходу. Да не всякому, тоже, а такому, когда, знаешь, художники плачут в бессилии, ломают кисти и уходят в дворники. Не знаю, кто это такие все, но я вот точно такой и есть. У меня одно только лицо такое, что Афродита Пенорождённая за мной бы бегала, не будь она выдумкой, ты что. Я же бывало, как возьму, не покажусь никому, так у всех тоска и начинается – вот, думают, опять что-то прекрасное упустили, что-то нам эдакое опять не показали, будем себя теперь хорошо вести, может в следующий раз и покажут. Ну, некоторые наоборот – злиться начинают, там нервничать, тарелки бить. Или – стишки писать, сказки складывать. Ну, в любом случае – у меня всё строго, один раз не заслужили, и всё – тут уже претензии не принимаются. Ты что! Ты не думай, что я что-то обычное – я, хороший мой, самое необычное, что вообще бывает. Я, только вот не знаю – я «что-то», или я «кто-то», или я там, «где-то», ну да мне и не принципиально. Тот юноша, который меня увидел – он прямо на колени упал, и давай рыдать. Я ему говорить было – но, тут, к сожалению, время вышло, и пришлось его на мороз выставить. Ну, такой порядок.
Лисёнок не спросил «кто установил такой порядок» - Лисы, всё-таки, кое-что понимают о мире, где они живут. Он всё прислушивался к своему телу, которое, казалось, готово было запеть какой-нибудь ни к кому особенно не обращённый дифирамб. Как же хорошо сейчас, до чего же славно. Почти не болят порезы на лапках, оставленные через два заката после Полярных Лисов страшными живыми деревьями-пауками, которые размахивали своими ветками, желая растерзать его. Больше всего пугало, что они явно не способны сколь бы то ни было серьёзно навредить, они были какие-то совсем-совсем убогие, эти сухие, чёрные стволы, с шипастыми ветками, и всей их деревянной фантазии только и хватило на то, что бы терпеливо ждать, пока Лисёнок окажется прямо посреди их владений, и только там начать атаковать, а над головой тоскливо выли какие-то птицы, похожие на Алканостов, высушенных старостью и болезнями, а Лисёнок закрывал ушки, падал в снег, и полз вперёд, а деревья-пауки сплетали на пути ниточки паутины, но и её хватало только на то, что бы быть мерзкой. Потом он хныкал в каком-то сугробе, и всё дул на порезы, оставленные ветками деревьев-пауков, и всё думал – почему же его не предупредили Полярные Лисы, ведь наверняка же знали.
А сейчас это воспоминание только добавляет уюта – вот тебе, прошлое моё, убежал я от тебя, и что ты мне теперь сделаешь? Я сижу и кушаю, отдыхаю, и слушаю, вполуха, этого Кого-нибудь, а вернее - Кто-нибудя, а ты остаёшься позади. И птица, которая приснилась однажды Лисёнку, заворочалась в его памяти, и принялась чистить пёрышки. И где-то далеко, за тридевять земель, Лисичка сегодня подумает о нём, с еле различимой тоской, и какой-то непонятной гордостью, ведь Лисички знают, зачем Лисята уходят на Край Света лучше Лисят. О, с каким облегчением испытал снова он тоску по своей Лисичке!
И всё было так хорошо, что Лисёнок предусмотрительно забеспокоился, и решил напоследок выспаться, перед долгим путём. Больше я не буду слабым, мои передышки стоили мне возможности наблюдать воочию Кого-Нибудь, а правильнее, всё-таки, Кто-нибудя, и кто знает – какую цену, и за что ещё, придётся заплатить там, в будущем. Но сейчас я вздремну напоследок, даже не сну, а просто – полежу, набирая тепла в дорогу, и даже не стану смыкать глаз, а потом скажу: «Прощай, Кто-нибудь, у тебя было очень хорошо, но я не хочу ждать, пока всё это исчезнет, и ухожу сам, потому, что нет ничего важнее правил хорошо тона», и пойду дальше. Мне нужна последняя минута слабости перед большим, многодневным усилием.
Так подумал он, и поплёлся к кроватке, но лапка его провалилась в глубокий сугроб, и он замер среди ночного, чужого, снежного поля.
- Прощай, – сказал голос, - может быть, тебе следовало осмотреть мой домик? Может быть, там нашлось бы что-то, что помогло бы тебе? У меня ведь есть волшебный компас, и есть волшебная шубка.
- Ничего, - выдохнул Лисёнок, пытаясь подавить дрожь, - ничего. Я как-нибудь со своей шубкой. Спасибо за приют. Я буду тебя помнить.
Не было ответа, видать самого Лисёнка уже забыли.
Постоял он и побрёл туда, где тьма явно сгущалась – в самой её сердцевине, там, где замерзают и свет, и воздух, и сам холод, но не замерзает время, должно быть, и спрятана эта дверь, за которой – Край Света.
Откуда-то, из древней Лисьей памяти пришла ненужная мысль, что если он пройдёт эту дверцу, то войдёт в места, где уже и время прекращает ход свой, и где нет ничего вовсе, и где растворяется всякое минувшее, и где теряется всякое значение чего бы то ни было, но туда ему не надо, потому что туда рано или поздно придёт всё. И вспомнил эту дверцу, хотя никогда её не видел, и не знал – увидит ли. Она стояла, как будто нарисованная чёрным по чёрному, невзрачная, и почти не заметная, какая-то разочаровывающая, стояла среди сплошной темноты, ни к чему особенно не крепясь, и за ней был спрятан Край Света.
Конечно, казалось нечестным, что привал оказался таким коротким. Но это ничего. Лисёнок с благодарностью улыбнулся своему прошлому, позволившему ему немного скопить. Видишь, прошлое моё, какой тебе достался неудачный Лисёнок? А ты ведь не так и плохо со мной обращалось. Я же не воспользовался твоими дарами - и ещё недоволен. А скоро, когда мне снова станет совсем холодно - стоило ли запасать хрупкое тепло, вряд ли я удержусь от уныния, вряд ли я сумею не проявить неблагодарности снова. Я постараюсь, но ведь ты знаешь меня. Но я дойду, в конце концов, я обязательно дойду, и это, наверное, самое главное.
Привал кончился. А жизнь, как обычно, продолжается.