моих. Ибо беззакония мои превысили голову мою, как тяжёлое бремя отяготели на мне, Смердят, гноятся раны мои от безумия моего. Я согбён и совсем поник, весь день сетуя хожу, Ибо чресла мои полны воспалениями и нет целого места в плоти моей. Я изнемог и сокрушён чрезмерно; кричу от терзания сердца моего. Ибо на Тебя, Господи, уповаю я; Ты услышишь, Господи, Боже мой. Пс. 37:4-9.16"
-Пробирает и наставляет... Закачаешься. - заключил я в сердце моём. И отбыл.
...прямо в шум и суету провинциального города, с гордость носящего титул республиканской столицы. Секундная стрелка на наручных часах дрогнула и побежала по кругу, немилосердно сокращая и без того краткий промежуток времени, предоставленный мне для выполнения задания. Я торопливо перебежал через дорогу, пропуская мчащиеся по проспекту автомобили и скорым шагом двинулся к ресторану "Вокзальный". Швейцар предупредительно распахнул передо мной широкую зеркальную дверь.
-Э-э, любезный, - я задержался около него, - а скажи-ка ты мне, любезный... Олег, э-э.., Владимрович... - я прищелкнул пальцами, делая вид, что вспоминаю...
-Листратов, - услужливо подсказал швейцар.
-Он, - я благодарно улыбаюсь.
-Как же, - ответно улыбается швейцар, - обязательно здесь. Уж с полчаса, как прибыли. Кушают.
Я достаю сторублёвку: - Возьми, любезный, заслужил.
Швейцар, кланясь, берет банкноту и ловко прячет её в карман форменного пальто.
Я прохожу в зал. Листратов сидит в дальнем углу, лицом к выходу. За соседним столиком - телохранитель потягивает апельсиновый сок из высокого узкого стакана. Бесцеремонно усаживаюсь напротив клиента. Телохранитель угрожающе приподнимается. Раскрываю удостоверение, показываю. Представляюсь.
-Капитан Герасимов. Городское ОРБ.
Листратов успокаивающе машет рукой. Телохранитель опускается на стул и затихает. У меня остается меньше двух минут.
-Олег Владимирович, - проникновенно произношу я, - вас собираются убить.
Листратов никак не реагирует.
-Понимаю, звучит достаточно дико. Вдруг возникает некто, решительно вам неизвестный и заявляет, что вы должны умереть. И тем не менее, Олег Владимирович, уверяю, опасность для вас абсолютно реальная. Не вдаваясь в подробности, именно в эту секунду вы находитесь на волоске от гибели. У вас остаётся, - я смотрю на часы, - сорок три секунды. В доме напротив, на третьем этаже, окно расположено практически напротив входа в ресторан, расположился снайпер и ждёт вас. Не спрашивайте кто и зачем вас заказал и почему я вам помогаю. Слушайте меня. Сейчас вы встанете и спокойно, не привлекая внимания, вместе с телохранителем выйдете через кухню на улицу. Поверьте мне, угроза вашей жизни чрезвычайная. Вот возьмите, - я передаю Листратову диктофон. - Это запись беседы заказчика и киллера. - И ещё. - я пишу на салфетке номер телефона. - Мой мобильный. Когда прослушаете запись, позвоните. Я думаю, вам захочется прояснить кое-какие вопросы. Теперь всё. Идите, не медлите.
Время - 15.28. Чашка с кофе, тончайший китайский фарфор, источает терпкий запах смерти. Я принюхиваюсь. Яд мне назнаком. Основа, несомненно, растительного происхождения. Остальное угадывается смутно. Смесь оттенков многослойна, зыбка и едва уловима. Симфония распада. Чувственный рисунок, свидетельство труда подлинного мастера, виртуоза -душегубца.
-Мужчина, угостите даму сигареткой...
Я настолько увлекся исследованием и анализом растворённой в кофе отравы, что пропустил мгновение, когда появилась она. Ангел-хранитель Листратова.
-Отчего же... Пожалуйста.
Она изящно склоняется, поднося сигарету к огню зажигалки.
-Разрешите?
-Присаживайтесь.
Её мизинец касается чашки.
-Яд, - говорит она, - ужасно сильный яд. Он должен был умереть мгновенно.
-Хорошая новость. Он всё-таки умер. Если быть предельно пунктуальным - минуту десять назад.
-Циник. Вы все такие циники.
-Увы! Положение обязывает, детка. Такие мы и есть - бравые парии Чистилища. Жестокие и беспринципные. В отличие от вас, ангелов.
-Ах, мужчина! Да что вы говорите!
-Ты же понимаешь: ничто не остаётся безнаказанным. Смерть вследствии отравления не равна смерти от аневризмы сосудов. Последствия разные.
-Печально... Я хочу выпить...
-Нет проблем. Эй! Человек! - выкликнул я официанта. - Две по двести и закусить... И прибери тут сначала.
-Занятная у тебя татуировка. Особенно мне нравится последнее слово - "вечность".
На моем запястье выколото строгими латинскими буквами: "Собственность Чистилища. Срок ссылки - вечность".
-Это не татуировка, это клеймо, - презрительно скалюсь я. - А татуировка у меня вот где, - я хлопаю себя по плечу и цитирую: "И возлюбили овцы Кнут Пастыря своего, И когда Он сёк и терзал их немилосердно, Вопили дружно: "Ещё, ещё, сладостна нам боль, Причиняемая кнутом Твоим, жестоковыйный!" Апокрифическое евангелие Иуды. Глава первая, стих шестой, заключительный.
