своим телом закрыл меня… - Так я получил своё первое лёгкое ранение.
… Откуда взялись немцы? – догадавшись о моём не высказанном вопросе, он продолжил - немцы… Немцы… всё, то время, что мы находились в замке, прятались в потайном ходе за дверью, скрытой одним из портретов на стене.
Наши часовые, услышав стрельбу, подняли тревогу – тревожная группа ворвалась в замок, но никого, кроме убитых, не увидела. Всё было на месте и, кто стрелял – неизвестно.
Я, придя в себя, указал им на портрет и сказал, что немцы пришли оттуда. Больше часа ушло, чтобы найти секрет открывания двери. Проверили подземный ход – в нём никого не было. Немцы ушли в неизвестном направлении. Куда ушли? Господь один знает.
Мы молчали, каждый из нас, наверное, думал о своём, я так думаю. Папа, закурив новую папиросу, сказал: «Да… вам несказанно повезло, Григорий! Такое везение случается раз в жизни и то, не у всякого… и, после небольшой паузы, добавил, - значит, судьба не за-хотела, чтобы вы погибли. Для чего-то вы ещё были нужны ей.
Мне очень понравился рассказ дяди Гриши. Жаль только – наши не поймали нем-цев. Я, разохотившись слушать, хотел уже попросить ещё что-нибудь рассказать интересное, но дядя Григорий, посмотрев на небо, сказал: «Пора ехать!»
Мама стала собирать, оставленную на время рассказа, посуду, а он, слегка помахивая кнутом, пошёл к лошадям.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Вокруг был всё тот же хмурый, тревожный лес. Пристяжная лошадка всё также ле-нилась, лишь коренник добросовестно зарабатывал себе на пропитание. Дядя Гриша почему-то хмурился и в глазах у него, я иногда замечал, нет-нет, да проскальзывала тревога. Подозвав к себе папу, он о чём-то долго с ним разговаривал. Вернувшись к нам, папа сказал, что в этом районе пошаливают бандеровцы, не до конца выловленные в лесах и, что Григория это очень тревожит. Как бы нам не нарваться на них. Могут и расстрелять!
Мама, выслушав, тут же «завелась», как однажды сказал папа маме, не при мне, конечно, я это нечаянно услышал.
- Я же говорила тебе, Вячеслав, ехай один – устроишься на працю, тогда и заберёшь нас! - громко заговорила она, перемежая украинские и русские слова и всё более распаляясь.
Она чуть ли не кричала: «Ещё и ребёнка везём с собой, на погибель!!!»
Папа, пытаясь её успокоить, всё повторял: «Перестань, Вера! Всё будет, хорошо. Наконец – это, только предположение… - Мне в «конторе» сказали – здесь тихо».
Постепенно мама перестала ругаться и уже не так хмуро смотрела на папу. Но тревога, появившаяся в её глазах, не проходила. До «Миста», так назвал наш конечный пункт дядя Гриша, осталось, как он сказал - «трохи, ну, мабуть, киломэтрив пьять, а може мэньше».
Напуганный папиными словами, я внимательно всматривался в окружавший нас лес и кустарник, и всё ждал, когда же из кустов выскочат бородатые дяденьки-бандеровцы. И, дождался!.. Мама, потом, когда мы уже были в безопасности мне, шутя, сказала: "Цэ ты, сынку, притягнув йих".
Впереди, метрах в ста пятидесяти, перегораживая колею, лежало дерево. Папа, увидев поваленное дерево - побледнел, а мама прижала меня к себе одной рукой, а другой, прикрывая рот, наверное, чтобы не закричать, прошептала: «Ой, лышенько!.. Смертушка наша пришла!»
Дядя Гриша, натянув вожжи и сказав «Тпру!», остановил лошадей. На мой неискушённый взгляд, так он мог бы и не «тпрукать» лошадям. Дорога-то была перегорожена и они сами бы остановились перед загорожей. Они же не кони-птицы какие-нибудь, чтобы летать через поваленные деревья.
- Шо будьмо робыть? – спросил он у папы и, как-бы у самого себя.
Посовещавшись несколько минут, они решили продолжить путь, надеясь на лучшее. Разворачивать коней и телегу в обратную сторону, тем более в такой ситуации, не имело смысла. И ещё одно соображение имелось в запасе, а вдруг дерево само упало… от старости? Между папой и дядей Григорием завязался разговор.
Мы не доехали метров около двадцати до поваленного дерева, как из ближайших кустов вышел, держа в руках направленный на нас автомат, одетый в полувоенную форму, человек. На нём были солдатские шальвары, заправленные в кирзовые сапоги и тёмный, помятый пиджак поверх сатиновой, не первой свежести, рубашки, а на голове залихватски, набекрень, сидела военная фуражка, без звёздочки.
Лошади, дойдя до загорожи, остановились сами.
Бандеровец, а в этом я теперь совершенно не сомневался, картинно держа автомат перед собой, махнул рукой и из леса вышли ещё двое – почти также одетые и державшие в руках винтовки с облезлыми прикладами. Мы с мамой сидели, ни живы, ни мертвы и боялись даже пошевелиться - это я о себе. Но, в то же время, меня разбирало сильное любопытство, и я во все глаза рассматривал их. Вот они, оказывается, какие – бандиты! И совсем они не страшные, решил я, когда шок от их неожиданного появления у меня немного прошёл.
Они подошли к телеге – заросшие щетиной лица, запах давно не мытых тел и тяжёлый, какой-то затравленный, исподлобья, взгляд, так мне показалось. Такой взгляд я однажды видел у бездомной собаки, которую мы с мальчишками гоняли как-то.
Первый, который по-картинистее, оглядел нас и, задержав на несколько секунд взгляд на маме, подошёл к дяде Грише и стал с ним разговаривать.
- Дядько! Куды трапыш, кого вэзэш? - искоса посматривая на маму и папу, спрашивал он по-украински, а потом, ещё раз посмотрев на папу, добавил, - докумэнт маешь, чи, ни? - А, баба, та хлопэць, теж мають який-нито, докумэнт, чи тэж, нэ мають?
- Який докумэнт? – встревожено поинтересовался дядя Григорий, - як що справка из сильского Совету?.. Так е. - Ось вона, - сказал он и полез рукой под фуфайку, чтобы достать справку, наверное.
- Стий, дядько! – неожиданно приказал бандеровец. - Высунь свою граблюку назад! Та потыхэньку! - добавил он, быстро отступив на один шаг от дяди Григория. И, обратившись к нам, показал автоматом на землю:
- Уси злазьтэ! Як шо нэ так, зразу стриляю! - Степан, возьмы йих на прицел! –приказал он другому бандеровцу и добавил уже опять нам, - злизете, ось тоди и будэмо балакать.
Худой, как щепка, долговязый бандеровец, не говоря ни слова, направил свою винтовку в нашу сторону и угрожающе клацнул затвором.
Вот тебе и «хорошие» дядечьки, снова испугался я.
…А ты, Мыкола, сказал предводитель третьему бандеровцу, провирь «кабриолету» - щегольнул он знанием лошадиного транспорта.
Мы с мамой послушно, но с опаской, слезли с телеги, и отошли шага на два-три чуть в сторону. Пока Мыкола шарил в наших вещах на повозке, мама «ругалась» на него за неаккуратность и довела его до того, что он, наверное, не выдержав, гаркнул: «Цыц, стервозо! В том свити цацки та платя нэ трэба будэ!». Мама, словно споткнувшись на всём бегу, замолчала, и только лицо её пылало жаром от возмущения и женского бессилия.
Папа был бледен. Сжав кулаки так, что побелели костяшки пальцев, он, молча, наблюдал за происходящим и было видно, с каким трудом ему давалось это молчание.
Закончив осмотр вещей и не найдя оружия, Мыкола забрал сало и остатки хлеба, при-хватив, заодно, пару маминых красивых полотенец. Видно было, что мама что-то хотела сказать резкое, но взглянув на папу, промолчала, хотя и с видимым усилием.
Я помню, с какой любовью и старанием она вышивала эти полотенца, сидя у плит в бабушкином доме. Какое это было счастливое время, мельком подумал я и, с неослабевающим интересом, продолжил наблюдать за всем происходящим вокруг меня. Мне кажется, что я тогда еще не до конца понимал серьёзности нашего положения, но когда главарь, плотоядно улыбаясь, подошёл к папе и маме и сказал: «Зараз я буду робыть обыску!», лицо у папы изменилось. Вот тут я испугался! По-настоящему испугался! Сейчас должно что-то произойти, со страхом подумал я и весь сжался от предчувствия чего-то страшного-страшного. С таким лицом, какое сделалось у папы, идут на всё, даже на смерть! Я об этом сам догадался, несмотря на свой детский возраст и полное отсутствие жизненного опыта. Я, даже не догадался, я почувствовал, и слёзы страха стали скапливаться в моих глазах.
По-видимому, главарь это тоже почувствовал. На мгновение замерев, он неожиданно повернулся к дяде Грише и резко приказал ему: «Завэртай свий шарабан до лису! Бачиш колию!.. - А, вы, геть за ним!» – повернулся к нам старший и, тут же, - Мыкола, Степан, до-глядайтэ за усима. Як що побигнуть – стриляйтэ! - Я пиду у пэрэд, а вы з конямы и заарэштованными, гонить до «базы»! – добавил он напоследок.
Делать нечего. Повернув лошадей в просеку, последовали за главарём в самую глубь леса. Дядя Григорий вёл лошадей за повод, а мы шли за телегой под конвоем двух бандеровцев. Метров через двести-двести пятьдесят, в лесу трудно определить расстояние, особенно для меня, старший бандеровец, свернул на какую-то тропинку и исчез в кустах.
Следовавшая за нами охрана, как только не стало возле них командира, повесив вин-товки на плечо, закурила цигарки и завела неспешный разговор. Папа, достав коробку папирос «Казбек», тоже хотел закурить, но второй охранник, не долговязый, крикнул грубым, пропитым голосом: «Дай сюды!» – протянул руку и выхватил папиросы.
По-видимому, Мыкола, по какой-то, непонятной для меня причине, был не в духе.
Не меняя порядка: дядя Гриша, лошади с повозкой и мы, со своими сопровождающими, следовали по лесу минут сорок. Я очень устал и стал спотыкаться. Мама, повернув голову к конвоирам, обратилась к долговязому Степану с просьбой:
- Послухайтэ, люди добри! Нэхай хлопчик зализэ у бричку, а? Йому ж тяжко.
- Ничого йому нэ зробыця! – ответил Мыкола вместо Степана.
- У вас шо, своих дитэй нэма? - уговаривала их мама, - казна що кажетэ!
- Иды, хлопчик, сидай, - разрешил Степан, махнув рукой в сторону повозки. - Мыкола, воно ж ще малэ, - добавил он, повернувшись к товарищу.
Я, уцепившись за повозку, влез и блаженно растянулся на вещах. Ноги «гудели» от усталости, а лицо моё было мокрым от пота. Наслаждаясь отдыхом, я подумал: «А, совсем они не страшные – эти бандиты. Правда, если подумать хорошенько, то Мыкола - нехороший, злой. Но это, наверное, от голода… вишь, как на сало с хлебом, набросились. У них, что, в лесу нет бабушки, чтобы галушки сварить?» Проехав ещё немного, мы перебрались через какую-то мелкую речушку и оказались у цели нашего затянувшегося передвижения, у «базы».
Перед нами, на небольшой поляне окружённой густым лесом, расположились несколько землянок, покрытых дёрном. У одной из землянок горел небольшой, бездымный костёр и оттуда доносился запах какого-то варева. По-видимому, кем-то предупреждённые заранее, нас ожидали человек около двадцати, бандеровцев – по-разному одетых и с раз-личным оружием в руках. Молодые и пожилые – все они были на одно лицо – усталые, угрюмые, а в глазах, обращённых в нашу сторону – проглядывалась обречённость. От таких людей ждать хорошего – напрасная трата времени - решил я.
Из середины этой разношёрстной толпы вышел, в сопровождении нашего бывшего «старшего», бандеровец, одетый в кожаную куртку и с двумя наганами в кобурах. Наши охранники, подталкивая в спины, подвели нас и дядю Григория к нему и приказали остановиться. Я прижался к маме, обхватив её руками.
- Кто такие, будете? – чисто, по-русски, спросил главарь, глядя на отца и, продолжил, -зачем пожаловали в
