наши Палестины?
И, не дожидаясь ответа, обратился к сопровождавшим нас, бандэровцам: «Обыскали задержанных?»
Те, потупившись, промолчали. Вместо наших двух конвоиров ответил их старший, сказав, что они обыскали нас и повозку – оружия не нашли.
- Так, кто вы? – вновь обратился, повернувшись в сторону папы, главарь.
В разговор, неожиданно, вступил дядя Григорий, Он, показав на нас пальцем, по-украински, стал многословно объяснять (а я то, думал, он молчун!), что мы дальние родственники его двоюродной тётки и, он везёт нас к себе в гости, потом, стал перечислять каких-то родственников в этом и других районах. Совсем выдохшись и вспотев от страха за свою жизнь и, я думаю, за нашу тоже, оглядел окруживших нас бандитов. «А, можэ, - после небольшой паузы добавил он, - чоловик и його дружина найдуть тут, яку нэбуть працю, та й зовсим залышатся тут».
Из толпы раздался чей-то грубый голос: «Брэше, сучий сын! Цэ вин москалей вэзэ до миста! Повисыть його та москалей!» В толпе дружно захохотали. И, тут случилось то, чего никто не ожидал. Все опешили, я так думаю, от неожиданности.
- Повисыть нас?! – закричала в толпу мама. Яки мы москали, га?! Вы тильки гляньтэ на того недоумка! Вин зовсим з глузду зйихав! – и такая ярость была в глазах и голосе моей мамы, что, вблизи стоявшие бандиты, попятились от неё.
- Замовчь, скаженна жинка! – раздался голос нашего «старшего», - нехай твий чоловик шо-нэбуть скаже, а то вин усэ мовчить, та мовчить, як той глухонемой.
Все обратили свои взоры на папу. Он стоял бледный, но в нём не чувствовалось страха. Сжатые кулаки да ходившие под кожей лица, желваки, говорили о большом нервном напряжении, но никак не о страхе перед этой вооружённой толпой.
- Да, мы едем в этот город, чтобы жить и работать! – заговорил он, не повышая голоса и смотря в глаза тому, в кожанке. Я, неплохой механик и надеюсь, что мы обоснуемся здесь надолго. Григорий, мой бывший сослуживец и дальний родственник, пригласил нас к себе, пообещав здесь работу. Надеюсь, Вы меня поймёте? Я должен кормить семью и одевать…
Он ещё что-то хотел сказать, но его перебил голос Степана. Он давно, негодующе посматривал на своих товарищей.
- Громадяне! Вы мэнэ знаетэ, шоб нэ сбрэхать, пивтора року и, обведя всех суровым взглядом, спросил, - так, чи, ни? Може я брэшу?
- То так, - соглашаясь, раздалось в ответ несколько голосов из разношёрстной толпы.
- Вы, хоть едный раз, чулы от мэнэ кривду? – снова спросил Степан и, не дожидаясь, что ответят его соратники, продолжил, - я знаю цю людыну ще з вийны. Вин мэнэ зовсим, мабуть забув, а я помню! Я росказую це для того, шоб вы тэж зналы, яка вин добра люды-на. - Ця людына спасла мэнэ вид смэрти у жорстокому бою. Колы б нэ вин – нэ було б мэнэ посэрэд вас! Сгинув бы я, як та собака!..
Папа повернулся к говорившему эти слова, долго и пристально всматривался в не-го, а потом неуверенно проговорил: «Неужели это ты, Степан? Ты очень изменился! Я бы тебя никогда не узнал, не напомни ты мне прошлое. Как ты изменился…»
А Степан, продолжал говорить, уже повернувшись к своему главарю: «Пан командир, отпустить йих! Нихай воны йидуть до миста. Цэ добри людыны. Та й с Гришей вы знайомы… Вин зла никому нэ зробыв, - умолял он своего командира. – Будь ласка, пан ко-мандир, отпусты йих и опять повторил, - Нехай соби йидуть до миста».
Вокруг воцарилась тишина, можно было услышать дыхание рядом стоящих людей. Все молчали – ждали решения главаря. А я плакал от страха. Мне было очень страшно. Я боялся этих угрюмых, заросших волосами лиц, что так неприязненно, исподлобья смотрели на нас. Каждый взгляд, брошенный на меня, пугал до дрожи. Меня пугал лес, который окру-жал нас и эти, как норы, землянки.
День клонился всё больше и больше к вечеру, а солнце опускалось всё ниже и ниже и только его краешек, как-бы на мгновение, зацепившись за верхушки деревьев, чуть-чуть продолжал освещать поляну. А потом вокруг стало всё серым. Из глубины леса потянуло холодом и сыростью.
Все с нетерпением ждали решения главаря. Мама с надеждой смотрела ему в лицо, а папа, взяв меня за руку, заглянул мне в глаза и тихо, чтобы никто другой не услышал, прошептал: «Главное в жизни, сынок – ничего не бояться!»
Затянувшееся молчание прервало неожиданное, раздавшееся из глубины леса, ржание лошади и из просеки показался всадник. Он подъехал к главарю банды и, соскочив на землю, стал о чём-то шептать ему на ухо. Остальные бандиты насторожились. Я замер в ожидании чего-то нехорошего, даже слёзы сами перестали литься из глаз.
Выслушав прибывшего всадника, главарь о чём-то поразмышлял, затем, повернулся в нашу сторону и, махнув рукой в сторону просеки, жёстко приказал: «Уезжайте! Немедленно!» - круто повернулся к своим бандитам и пошёл в сторону землянки с костром перед входом.
Бандиты молчаливой толпой последовали за ним. Только Степан, проходя возле нас, прошептал: «Тикайтэ быстрише! Нэ поминайтэ лихом. - Прости мэнэ командир, так сложилось у мэнэ»
Нас не пришлось долго уговаривать. Лошади всё ещё стояли не распряжённые, вероятно по забывчивости бандитов. Мы быстро сели в повозку, и, не мешкая, пустились в обратный путь. В просеке уже было темно, но дядя Гриша всё нахлёстывал и нахлёстывал лошадей, стараясь поскорее выбраться из лап такой близкой смерти. А я, крепко ухватившись за борта повозки, шептал, сказанные папой слова: «Главное, не бояться! Главное, не бояться!»
---<<>>---
