крестьян. Живу я среди крестьян и хорошо знаю их натуру. Говорят, что у нас мужик забитый, не образованный, но он не умом, а нутром чувствует, откуда ему ждать беды. А беду и подвох он ждет от нашего правительства. Вот вы, Иосиф Михайлович, сказали, что нам нужна промышленность, нужны предприятия, нужно вооружение, а вот мои мужики, когда я им также стал объяснять, задали мне вопрос. Они спросили: “Если государству нужны деньги, то куда же делись те деньги, золото и бриллианты, когда грабили помещиков и купцов, фабрикантов, дворянство, разрушали храмы и монастыри? Растащили, а теперь, выходит, грабить некого, остались только крестьяне?” Даже для меня такие откровения стали полной неожиданностью. Вот эти вопросы я и адресую вам - руководителю областной партийной организации. Вы извините меня, Иосиф Михайлович, за прямоту, но я не могу поступить иначе. Вы меня знаете давно, вы в свое время назвали меня своим другом, я и говорю вам это, как другу. Колхозы, о которых последнее время так много говорят, не что иное, как новая грабиловка. И еще я не верю, что наш сельский секретарь партячейки творит все безобразия по своему произволу. Для этого ему не хватит мозгов. Ему дает установку и во всем консультирует уездком, а он, в свою очередь, получает указания из обкома, то есть от вас. Неужели, Иосиф Михайлович, вы не видите, что такая политика ведет нашу страну к краху?
- Если бы, Сергей Егорович, все зависело от меня, то было бы немного по-другому. Но я не могу противопоставлять свое мнение политбюро!
- Я понимаю, что спорить с политбюро вы не в силах, но в области вы можете кое-что сделать?
- А что именно?
- А хотя бы оградить мой кооператив от произвола нашего секретаря партячейки!
- А как именно?
- Во-первых, всех членов кооператива, исключая меня и моего брата – кавалера ордена Красного Знамени, зачислили в кулаки. Во-вторых, на них наложены непосильные налоги. Они раз выплатили налоги, потом дополнительно наложили на каждый дом еще по сто пудов зерна и сто рублей, а потом наложили еще по сто пудов.
- И как же мужики реагировали на это?
- Очень просто - отказались платить. И что вы думаете сделал наш партийный руководитель? Вызвал милицию, арестовал членов кооператива, включая стариков, отвез в город и посадил в тюрьму. Собственно ради них я и приехал к вам!
Варейкис быстро поднялся со стула, зашел за стол и громко окликнул своего секретаря. Тот, такой же подтянутый и аккуратный, тут же появился в кабинете и встал навытяжку, держа в руках блокнот с карандашом.
- Саша, соедини меня с прокурором! - тихо распорядился Варейкис и Сергей увидел, как на его лице заходили желваки. Когда секретарь удалился, Варейкис сел за стол, облокотился на него, зажав голову руками. Так он просидел несколько минут и когда поднял голову, то глаза его приняли обычное выражение лукавинки и доброты.
- Не знаю, Сергей Егорович, что тебе сказать, да и не могу я всего, что знаю, рассказывать. А как бы ты поступил с деревней, если бы все зависело от тебя?
- Я бы запретил создавать крупные колхозы, объединяя в них целые деревни. Колхозы должны быть маленькими, в десять-двенадцать дворов и по родственным связям. Еще я прекрасно знаю, что государство выделяет для колхозов миллионы рублей, а зря! Крестьянам и особенно колхозам денег давать нельзя. Нужно давать банковские кредиты под залог имущества и земли, что бы каждый знал, что долги нужно платить. А так они эти деньги проедят, пропьют и опять станут просить. Крестьянин сам должен покупать технику, удобрения, семена и, обрабатывая землю, зарабатывать для этого деньги. В противном случае, он кое-как поковыряет землю, кое-как и скосит. Урожаи начнут падать, земля тощать, и останемся мы без земли и хлеба. Вот мои мнения, Иосиф Михайлович!
- Таковы, как ни странно, мнения и мои. У нас в Черноземье самые тучные черноземы, во всем мире нет таких земель. Кроме того Курская аномалия - это мировые запасы железной руды, в Липецке имеется металлургический завод, заложенный еще Петром Первым, и при этом люди живут по - нищенски. Об этом я говорил на Пленуме ЦК, но меня раскритиковали и сказали, что я последователь Бухарина!
В это время в кабинет вошел секретарь и доложил, что прокурора на месте нет, и приедет он, примерно, через час. Варейкис кивком головы отпустил его, встал из-за стола, подошел к Сергею и подал ему для пожатия руку. Обменявшись рукопожатием, он похлопал Сергея по плечу и сказал:
- Спасибо, Сергей Егорович, что навестил старого друга, спасибо за беседу. Будешь в городе, заходи. А насчет твоих мужиков не беспокойся – все уладится, а вашим партработникам я намылю голову. Счастливого тебе пути, передавай привет семье!
- Извини, Иосиф Михайлович, что по пустякам отнял у тебя столько времени. Поклон от меня и твоей семье!
На прощанье они обнялись, еще раз пожали друг другу руки и разошлись, чтобы больше никогда не встретиться.
Варейкиса расстреляли в 1939 году на Дальнем Востоке, а в тот день, после ухода Сергея, в Москве, на стол секретарю ЦК партии Кагановичу Л.М. легла телеграмма с просьбой направить для борьбы с кулачеством в Воронеж дополнительные вооруженные формирования. Телеграмму подписал секретарь ВКП (б) Центрально-Черноземной области Иосиф Михайлович Варейкис.
Пока Сергей мирно беседовал с Варейкисом, в тюрьме происходили иные события. Арестованных мужиков принимал сам начальник тюрьмы, крупный мужик, с оплывшим лицом и явно с похмелья. Развалившись на венском стуле, в расстегнутой шинели, он тупо смотрел в поданную Митькой Жуком бумагу, плохо соображая и с трудом вникая в текст. Потом поднял осоловевшие глаза на толпившихся возле дверей мужиков и охрипшим голосом спросил:
- Кто такие?
Митька ответил, что это саботажники, кулаки, направленные в тюрьму, где они должны ждать суда и приговора.
- Василенко! – Прохрипел начальник тюрьмы куда-то в пустоту и вновь погрузился в изучение бумажонки.
Вошел мужчина в годах, в ладно пригнанной шинели, с пышными фельдфебельскими усами на круглом лице и остановился перед начальником.
- Вот, Василенко, всех этих саботажников в двадцать первую камеру, - указывая на бумажку, прохрипел начальник.
- Так там сидят веселые ребята! - заметил Василенко, стараясь просветить своего начальника.
- Я и без тебя это хорошо знаю. Вот поэтому и нужно их поселить туда, чтобы вместе повеселились для пользы дела.
О пользе дела мужики узнали в камере. Дело было в том, что в этой камере зимовали воры в законе и воры всех мастей помельче. Летом они промышляли сбором всего, что плохо лежит, а на зиму, дав себя поймать на мелкой краже, садились в тюрьму на три-четыре месяца, где им был готов и стол и дом. Возглавлял эту шайку Иван Жандар, земляк арестованных Митькой мужиков. Вот и на этот раз Жандар со своими приближенными зимовал в тюрьме, в двадцать первой камере. Милиция города считала, что эту шайку легче держать под замком, чем гоняться за ними по злачным местам. В тюрьме они вели себя хорошо, с охраной были вежливы и покладисты. Других заключенных к ним не подсаживали, за исключением тех случаев, когда тюремному начальству нужно было избавиться от неугодного им арестанта. То ли с похмелья, то ли по злому умыслу, но начальник тюрьмы поместил арестованных мужиков именно в камеру к Жандару.
Жандар в это время сидел на верхних нарах, в окружении своих подручных, и играл в карты. На нем была чистая белая рубашка и новые шерстяные брюки. Он был босым и огромные лапищи ног лежали на животе пьяного Ваньки Клина, неизменного адъютанта. Вчера они от дружков с воли получили богатую передачу, были сыты и навеселе. Слабаки, охмелевшие после вчерашней попойки, валялись там, где их свалила водка, остальные же продолжали опохмеляться, распевая песни. И вот в почти семейную идиллию неожиданно вторглись незнакомые люди в лице арестованных деревенских мужиков. Воровская шайка вначале была потрясена бесцеремонным вторжением в их владения посторонних лиц. Мужики, сбившись в кучку около входа, молча озирались вокруг, не зная, что делать. Довольно большое помещение с одним тусклым, зарешеченным оконцем под самым потолком произвело на них удручающее впечатление. Справа и слева, во всю камеру, тянулись двухъярусные деревянные нары. Слева, в углу, стояла довольно вместительная «параша», накрытая деревянным кругом, справа, на табуретке, железный бак с кружкой. На нарах, под нарами, да и просто на полу, валялись странные люди. Все они были босыми, многие без рубашек и в одних подштанниках. Воровская аристократия, увидав новосёлов, удивленно и с интересом стали рассматривать толпившихся у дверей мужиков. Но немая сцена длилась не долго. С верхних нар слез верзила, голый по пояс, с большим крестом на шее и серебряной серьгой в мочке уха. Он упругой кошачьей походкой подошел к столпившимся мужикам, обошел всех по очереди, словно принюхиваясь к ним, и повернувшись к своим дружкам, процедил сквозь зубы:
- Братва, перед вами явно представители сельского кулачества, одним словом, мироеды. Посмотрите, как они одеты, как обуты, а мы, посмотрите на себя, ходим голые, без рубах и даже штанов. Справедливо ли? Нет несправедливо. Поэтому предлагаю реквизировать частную собственность и разделить между членами нашего благородного сообщества. Кто, за? Единогласно!
Сидевшие на нарах молчали, с улыбками наблюдая за комедией, разыгрываемой их товарищем. Очевидно, этот верзила не в первый раз потешал своими выходками теплую компанию, и она с нетерпением ждала от него нового номера. А он, войдя в раж, продолжал кружиться перед растерявшимися мужиками.
- Вот ты, дядя, - подойдя вплотную к Хохлу и, указывая на него грязным пальцем, процедил верзила, - скажи нам, зачем тебе шикарный клифт с белым воротником и опушкой? Тебе больше подойдет серый арестантский халат, а я скоро выйду на волю, и ходить по городу без прикида мне будет как-то неудобно, да и неприлично. Вот и скажи мне, что я не прав? Возражений нет, а коли так, то прошу одолжить мне на время свои шмотки. Ты сам изволишь раздеться или пригласить камердинера? Ты не стесняйся, говори! И я к твоим услугам приставлю всю братву вон с того балкона. Они тебя и разденут и разуют, и спать уложат. Да я вижу, что ты, брат, стесняешься, ну что ж, тогда я сам окажу тебе услугу и не стану упрекать себя в этом, ибо почту за честь!
Если бы верзила не был под хмельком или обладал бы более проницательным умом, он бы не стал паясничать, а избрал бы другую тактику. Но потакание шайке со стороны охраны, беззаконность и всевольность сыграли с ним плохую шутку. Он был так уверен в солидарности и поддержке своих дружков, что даже не ожидал получить отпор со стороны мужика. Хохол, по своей натуре, был человеком хладнокровным, мирным, мягким, но не терпел хамства, лжи и насилия. Тут он становился яростным и неудержимым. Пока верзила выламывался и паясничал, Хохол молчал, наливаясь ненавистью к этому клоуну и, когда тот протянул грязные руки к вороту полушубка, то получил такой удар в грудь, что нелепо подпрыгнул, взмахнув длинными ногами, перелетел через всю камеру и растянулся на полу. К его чести нужно отметить,
