Ложь.Записки кулака. Часть 2

голуби, вы как хотите, а я пошла к Яшке Попову, авось не откажет старухе в
приюте.
Она повернулась и пошла по улице налево.
- А мы пойдём к моим! - подала голос Евдокия. – Изба у них просторная, детей,
кроме меня, нет, авось поместимся, а там видно будет. Да и Варька наша сейчас у них.
Хотя и не любил Егор Иванович её советов, но выбора не было и пришлось ему, скрепя сердце, плестись следом за снохой. Сваты жили у церкви, а для этого нужно было пройти половину улицы. Шагал Егор Иванович, опустив голову, не глядя по сторонам, но краем глаза видел, что люди привычно табунились возле своих домов, грызли семечки, смеялись, и никому не было дела до униженных и ограбленных своих односельчан. Еще Егор Иванович отметил, что мужики не спешили снимать перед ним шапки, как это было ещё вчера. Конечно, все знали, что случилось, но никто не подошёл, не посочувствовал, не предложил помощь, словно люди выражали полное согласие со всем происходящим.
Сваты были дома. Они встретили Пономарёвых радушно, пригласили в дом,
усадили за стол. Сваха быстро собрала обед и достала бутылку самогона. Сват не обмолвился ни словом о случившемся несчастье, хотя уже был наслышан, и предложил выпить за все хорошее. Егор Иванович, противник спиртного, залпом выпил стакан первача и с жадностью набросился на еду. Всё это время он в душе был безгранично благодарен родственникам за молчаливую поддержку и участие.
В эту же субботу жена Сергея Пономарёва, Дарья, рано подняла детей и повела их в баню. Помыв и постирав с них бельё, она отпустила ребятишек на улицу, а сама решила сходить в гости к золовке на край села, к речке, где та обитала вдвоем с мужем. Во всей многочисленной родне Пономарёвых Дарья, со своим тяжелым характером, кое-как старалась поддерживать связь только с Прасковьей, женщиной покладистой, бесхитростной и со всем согласной. Прасковья встретила ее со всем радушием, усадила гостью за стол и захлопотала возле печки, не переставая пересказывать деревенские новости. Прасковья говорила с юмором и мелкими подробностями, изображая людей в лицах, наделяя их характерными чертами. Причем делала все это без злобы, а ради смеха, лишь бы посмеяться. Дарья, наоборот, злорадствовала по каждому удачному выпаду золовки в адрес того или иного человека.
Вскоре самовар вскипел, и только они уселись за стол, как пришел муж Прасковьи,
Володька Пономарёв, однофамилец и единственный на селе кузнец. Он был среднего роста, красив, ладно сложен, подвижен, с открытым лицом и смешинками в серых глазах. Весело поздоровался с Дарьей, разделся и присел к столу. Жена налила в кружку чаю и подвинула её мужу.
- Чай, это хорошо, - заметил он, отхлебывая из кружки, - а то совсем замёрз,
стоя на юру!
- А кто тебя там держал? – спросила Прасковья.
- А держал меня Митька Жук, - в тон жене ответил хозяин. – И не только меня
одного, но почитай всё село!
- Он, что ж, собрание на улице проводил?
- Вроде того, но иного рода. Да я гляжу, вы не знаете, что твориться на селе? –
отодвинув от себя кружку, серьёзно сказал Володька.
- Ну и что же там твориться? – Не бросая шутливого тона, поинтересовалась
Прасковья.
Володька резко поднялся, вылез из-за стола, вытащил из кармана полушубка кисет
и дрожащими палицами стал свертывать цигарку. Достал из печки огонек, прикурил и жадно затянувшись, ответил женщинам:
- Вот вы сидите здесь в тепле и пьете горячий чай. А там людей, от мала - до
велика, раздетыми, выгоняют из своих домов на улицу.
- Как выгоняют? Зачем? – Не понимая сказанного, спросила Прасковья.
-Ты, Прасковья, все зубоскалишь, все насмешничаешь, а не понимаешь такого
слова, как раскулачивание. Пока вы тут чаевничаете, Митька Жук со своими помощниками выбросил на улицу целые семьи, отобрав у них не только дома, но даже еду и одежду. Раскулачили Рыбиных, Хохлов, Дымковых, Чульневых, Егора Ивановича, его брата Митрофана, и еще кое-кого. Понятно! Одним словом, раскулачили всех, кто состоял в кооперативе Сергея Пономарёва!
- Господи! – перекрестилась Прасковья. Смешинки в глазах потухли и она на миг
растерялась. - Так он и до нас доберётся, как-никак мы родня Пономарёвым, ведь ты сказал, что батю раскулачили!
- Едва ли нас раскулачат. Мишка Жогов сказал, что партийцы решили
раскулачить в первую очередь самых работящих, то есть тех, к кому люди прислушиваются и уважают, тем самым, припугнув и других. Якобы для того, чтобы другие, глядя на них, не отказывались становиться колхозниками. Нас же не тронут, так как, во-первых, мы подали заявление в колхоз. Во-вторых, я единственный кузнец в селе, а без меня  колхозу не обойтись.
- Если раскулачили всех, кто состоял в кооперативе, то нас должны, в первую
очередь раскулачить, ведь Сергей создавал этот кооператив. Господи, боже мой, что же происходит? - Дарья вылезла из-за стола и стала торопливо одеваться.
- Я спрашивал Мишку, - вслед Дарье проговорил Володька, - а он мне
ответил, что Козырев распорядился пока не трогать Серегу и Никиту!
Но Дарья, очевидно, не слышала его последних слов, торопливо хлопнув дверями.
Евдокия тоже стала собираться. Рассказ зятя, словно обухом оглушил Дарью и она, выскочив на улицу, кинулась домой, не видя ничего вокруг, не замечая толпившихся людей и множество повод с зерном, рабочим инвентарем, домашней утварью и другим барахлом, наваленным в них. В доме было тихо, очевидно детишки еще бегали по улице, а за столом сидели друг против друга два брата - Сергей и Никита. При появлении Дарьи они замолчали и тревожно посмотрели на нее. По этим взглядам она поняла, что  твориться на селе им известно. Кроме того, они не стали ее ни о чем расспрашивать, а возобновили, прерванный ее приходом, разговор.
- Одним словом, Серёга, нужно ехать в город,-  подытожил  Никита. - Сейчас в
Воронеж из Москвы приехал Калинин. Говорят, что он в специальном поезде объезжает области и выслушивает жалобы крестьян. Я сделаю все, чтобы попасть к нему на прием, как-никак я все же орденоносец, а ты иди на прием к Варейкису. Все равно найдем управу на наших князьков!
- Но нам нужно повозка! - ответил Сергей, согласившись с братом.
- Пока начальство  раскулачивает, я пойду на конюшню, запрягу твою полукровку
в облучок и только нас и видели!
- Но это же, Никита, скандал. Не дадут тебе лошадь с облучком!
- А я ни у кого спрашиваться не собираюсь. Небось на конюшне Петька или
Мишка  Жогов, а с ними у меня короткий разговор.  Ты пока собирайся! – Никита хлопнул дверями и выскочил на улицу.
Через каких-нибудь полчаса Никита подкатил к воротам Сергея и постучал в окно.
Сергей был уже одетым. Он тут же вышел из дома и уселся в облучок. Никита тоже сел рядом с братом, подобрал вожжи и чмокнул. Полукровка рванулась и, перебирая точеными ногами, пошла рысью вдоль дороги. Но Никита не поехал Большаком, а свернул вдоль гумен, подальше от людских глаз. Тут дороги не было, но лошадь, ломая твердый наст, легко несла облучок с двумя седоками. Сначала они ехали молча, но, выехав в Сомовский лес, постепенно разговорились. За последнее время у них столько накипело в душе, что они были рады поговорить друг с другом без свидетелей, обсудить сложившуюся обстановку.
- Скажи мне, Серега, что ты думаешь об этой коллективизации? Понятно, зачем она
нужна Митьке Жуку, Гришке Казаку, Петьке Лободе и другим бездельникам. В колхозе они станут начальниками, будут погонять, и покрикивать на нас. Это ясно! Но я никак не возьму в толк, для чего нужно было выгонять людей из домов? Сначала отобрали землю лошадей, инвентарь, а теперь и людей пустили по миру. А ведь у многих маленькие дети, старики. Где им жить, чем питаться? Кому они мешали?
- Видишь ли, Никита, я и сам ничего не понимаю. Наш кооператив продавал
столько зерна, сколько не собирает все остальное село. И если раскулачивание идет по всему государству, а не только у нас, то страна останется без хлеба, а это - голод. Не только Митька Жук и Петька Лобода, но и те, кого загонят в колхозы, будут работать спустя рукава, абы как. Ты прав, что колхоз нужен бездельникам. Там можно отлынивать, а получать наравне со всеми, но меня удивляет, что Обком, ЦК допускают такое безобразие. Неужели там нет ни одного здравомыслящего человека? Вот  доберусь до Варейкиса и задам ему этот вопрос.
Рассуждая таким образом, два брата, ехавшие в город искать справедливость,
переживали не только за близких им людей, но и за судьбы страны. Наивные, привыкшие верить сначала царю-батюшке, а затем большевикам, они считали, что правители призваны заботиться о благе народа и страны. Даже Сергей, человек довольно грамотный, читающий газеты, не мог разобраться во всех этих пленумах и съездах. Из газет он знал, что в верхах идут разговоры об индустриализации, о переустройстве села и сельского хозяйства. Он понимал, что правительству давно нужно было заняться проблемами села, но его не могла не беспокоить судьба своего кооперативного хозяйства. К тому же ему было известно, что подобные кооперативы были созданы во многих селах Черноземья. Он много раз задавал  вопрос о перспективах села многочисленным уполномоченным, приезжавшим из города, но вразумительного ответа так и не получил.  Очевидно, они знали столько же, сколько знал и Сергей. Да и откуда было знать, если газеты писали лишь о происках оппозиции, о левых и правых уклонах, но ни слова не говорилось о том, что ждет крестьян после коллективизации. Если бы братья знали поставленную правительством задачу ликвидировать кулаков как класс, то они тут же повернули лошадь, вернулись домой, забрали детишек, бросили дома и подались бы, куда глаза глядят. Но они ехали в город искать защиты и еще не знали, что ЦК партии снял все запреты на раскулачивание и разрешил выселять кулаков в районы, отдаленные от их постоянного места жительства, с конфискацией у них всего имущества, а сопротивляющихся расстреливать. А они все еще винили местных партийцев в беззаконии, в произволе, и не знали, что ни Митька Жук, ни сам Варейкис уже не могли остановить безжалостный маховик, сметавший на своем пути все лучшее на селе.
На заезжем дворе было пусто. Их встретил дворник Никифор, служивший здесь
еще с царских времен. Он хорошо знал обоих братьев и, сняв с головы облезлый треух, поклонился и подал обеим руку. Никита вручил ему трешку, наказал распрячь лошадь, покормить ее и попоить. Никифор еще раз поклонился братьям и, взяв лошадь под уздцы, повел ее в глубину двора. Они постояли немного, покурили, вышли на улицу и  разошлись в разные стороны. Никита вышел на Большую Дворянскую, покрутился возле памятника Никитину и, заметив возле банка фигуру, торопливо пошел через площадь. Фигура оказалась милиционером, который подозрительно оглядел спешившего к нему человека, остановился и стал поджидать. Подойдя к милиционеру, Никита поздоровался  и спросил,  не знает ли тот, где сейчас принимает Калинин. Милиционер еще внимательней осмотрел Никиту и спросил:
- А зачем он тебе нужен?
- Да вот хотел бы записаться к нему на прием!
- Так он и разбежался принимать тебя!
- Примет, коль я к нему приехал!
- Едва ли! У него только и делов, что бы принимать каждого встречного и
поперечного!
Никита ничего не ответил, но обрадовался, что Калинин еще в городе. Он
расстегнул