шахматишки

окружили своего обречённого короля и гибли под пулями, под тяжким сверканием сабель. Оставшись один на поле боя, дядька Зяма вытащил револьвер, приставил дуло к виску. Он почти не дышал, безысходно подняв мокрые глаза к небу: плач его был тихим помином по погибшим товарищам.
Но Пимен не дал ему застрелиться – выбил наган, и связав Зиновию руки за спиной, отхлестал по щекам: – Предатель! Уйти легко вослед за пораженьем, но ты с колен восстань, в глуши дремучей затаись, учись и бейся – бейся и учись.
– Тебе легко, друг Пимен, говорить, ведь победителей не судят. В истории ты будешь славословен.
– Вся история и быль, и небыль. Полувыдумана прохиндеями и мудрецами. Учёные списывают её с драных бумаг, с никчёмных записок и шкорябываний на древесной коре. Князья да воины, дьяки и купцы, с простолюдинами вместе – все неправдой писаные. Я вот если начертаю в письменах о тебе, что думаю – будет ли этот сказ об истинном человеке, который жил и трудился, любил? Нет. Если ты друган мой, или властитель грозный, моя книга станет велиречием. О победах славных, о могуществе и мудром про¬рочестве. Врагу же своему хулу напишу, доброго и жалостливого князя топтать стану, хаять любые его дерзновенные замыслы и бескровные походы в неизведанные земли. История пишется под диктовку хвастунов и тиранов. Сатрапы тайным оком выведывают каждую буковку в письменах поколений, просчитывают запятые и слоги, пока писчие спят в кельях старины глубокой и нынешних квартирах. Последний чиновничий червь мечтает узреть имя своё на смятой промокашке. Истории, Зяма, не верь. Если б вытряхнуть всю правду на свет божий, то взорвётся он от неверия и лжи; общая война мир захватит – ни один человек в сторонке не постоит. Карапуз – и тот шмальнёт из обреза. – Зевая уже, Пимен вяло перекрестился: – Прошлое... смерть нам... к знамени славы липнет много...
Дед и дядька Зяма заснули лишь под утро. Не представляю, как Зиновий сегодня на работу проснётся…
                                        =========================

 Дед выходит на пенсию. У него счастливое лицо радостного ожидания, и кто его ждёт в этом сказочном будущем – он пока не знает. Так трёхлетний малыш, собираясь с мамкой в магазин, уже заранее представляет игрушки на полках и всякие сладости на витринах. У деда в руках большой пластмассовый грузовичок, а к нему экскаватор с ковшом, и вот сейчас кажется он ринется с ними в песочницу, хвастаясь ребятишкам обновками. Пенсия – это досуг, свободное время. Теперь он может кататься на велике сколько угодно, крутиться на каруселях по всему ближайшему району и даже дальше по области. Дед опьянён необыкновенным сегодняшним воздухом, потому что впервой ему дышится очень легко – да и никакой он не старый, а просто яркая седина в волосах сильнее оттеняет резкие морщины на лбу и под скулами. Он достал из шкатулки все свои трудовые медали, и отчего-то смеясь – наверное памятным мыслям – нежно перебирает их в ладонях, поглаживая пальцами.
 =================================

 Прихожу в магазин, а там идёт представление – молочной продукции. К дверям с трудом можно протиснуться сквозь толпу хохочущих покупателей и через целое стадо коров. Покупатели от смеха бьют ножками, а коровы стоят тихенько с рожками, и под их выменями сидят в основном мужики, которых занятые жёны отправили по магазинам. Почти все истово дёргают сиськи, тут же смущённо вытирая пот со лба – но коекто увлечённо приноровился и уже ласково цедит в подойник парное молочко.
 А над неумёхами зеваки смеются:- Где ты её трогаешь, растяпа? Вспомни, где у жены – туда и лезь!
 - Эй, кучерявый! Если ты свою так доить будешь, то она тебя скоро без волос оставит!
 - Мужики! Скорее оттащите лысого – он к быку полез!
 Лысый не выдержал, сорвался, тем более что интеллигентный мужчина в очках не должен позволять над собой потешаться:- Да видал я в гробу это масло! Мне и за день его не сбить!
 Два пастуха и крестьянский дояр стали успокаивать мужиков, которые мучались в стаде, похлопывая их по плечам и коров по загривку; тех же, кто шустрил и язвил в толпе, громко стыдили – мол, попробуйте сами.
 ===============================

 Что-то у нас сней происходит неладное. А может, и ладное – смотря чего мы добивались друг от дружки. Надо было объяснить свои чувства в самом начале любви, глаза в глаза от зарождения нашего нового мира, когда ещё чистота и искренность отношений не обросли паутиной игры, в которую попадая всякий из любящих с каждым днём всё больше приобретает навыки актёра – и если бы нас с ней сейчас пригласили в театр на две главные роли страдательной пьесы, то перед зрителями мы выдали б великолепный спектакль, благо что репетиций у нас было предостаточно.
 Вот я делаю шажок по сцене навстречу, и распахнув свои тёплые обьятия, невнятно шепчу:- любимая…- боясь ещё обмануться. Но она гордо отворачивается в сторону кулис, где стоят ангажированные статисты, и с видом будто там средь толпы её милый избранник, становится в королевскую позу недоступного величия.
 Плюнув с горя по будке суфлёра, я злобствуя ухожу со сцены. И вот уже она в панике – куда делся самый преданный, самый самый самый поклонник?! Трепеща сердечком, она бегает по краю подмостков, забыв о своей королевскости. А увидев меня, выходящего в мундире со шпагой, и белые панталоны впридачу, едва ли не падает в обморок, тянучи молитвенно бледные ручки. Но теперь уже я - я, я; Я – яростен и жесток, а горделивый поклон мой как светоч от солнца на серую мышь.
 ====================================

 Зачем этот беспредельный космос дал нам человеческие привязанности друг к другу? Любовь дружба ненависть вражда казалось бы бессмысленны по причине неминуемой смерти. Планеты и звёзды живут, притягиваясь и отталкиваясь только по законам физических тел – как мы думаем в меру своего нерасторопного разума – а для людей существуют законы морали и этики, над которыми ещё даже превалируют чувства. И если мы полетим в самые дальние закоулки мироздания – хоть на долгой ракете, хоть мгновенной телепортацией – где как в непроходимых джунглях властвуют лишь законы силы и массы – то обязательно и там возвысим тот дикий мир, а может загадим его своими душами, потому что мощь живого человеческого сердца много сильнее физических законов и догм.
 Но что если я ошибаюсь? Галактики – это матери да отцы, тести да свекрови; а планеты их родные дети, поминутно выползающие на ночной горизонт то белыми, жёлтыми, зелёными – то даже синими в холодной родовой плаценте. Пока я думаю о Земле, что не взорвётся ли, не выбросит мою душу вместе с телом к чёртовой бабушке в поднебесье вселенной: то и она думает обо мне, что сохранить ли, сберечь этого махонького дурачка, который так страдает своим до глупостей пытливым умишком, в бледнорозовом притворстве лишь о себе самом кровоточащего сердечка.