Главы повести «Кацуки». Часть третья: На краю великой державы. Токи
Повесть «Кацуки» рассказывает о событиях 1981 года, когда герои повествования 22-летний Вячеслав Дубыкин и 26-летний Лев Шаин отправились с Таманского полуострова по железной дороге через всю страну до порта Ванино, а затем по Охотскому морю в город Магадан в качестве винопроводников (сопроводителей бочкового разливного вина).
Токи*
Станции Токи встретила Чауш** путями, забитыми бесчисленными вагонами с характерными, торчащими над крышами закопчёнными трубами. Но самым впечатляюще-зловещим явилось видение двух обгоревших, обугленных каркасов куцучьих*** вагонов в преддверии станции. Стояли они в тупике на порыжевших от пламени колёсных парах с провалившимися и застрявшими останками бочек в прогоревших платформах. Живо вспомнился рассказ винзаводских грузчиков о трагичной кацуковской доле Петьки Дёмина…
После недолгой сортировки вагон кубанцев закатили на запасный путь и ткнули в хвост составу «вагон-труб»****. Ребята отодвинули дверь, сделав проём шире, высунулись на волю.
- Прибыли! – махнул им жёлтым флажком весёлый составитель, явно «поддатый» в такую рань. – Оставайтесь благополучно бичевать!
Составитель запрыгнул на подножку тепловоза и укатил вместе с ним.
Парни свесили лестничку, спустились на засорённую, замасленную дизтопливом щебёнку, стали осматриваться. Вагон, с которым их сцепили, был наглухо закрыт на два огромных амбарных замка. Однако из следующего за ним, обитаемого вагона, кто-то выглядывал.
Лёва направился к соседям, но не сделал и пяти шагов, как под ноги ему неизвестно откуда выполз человек с лохматой головой и косматой бородой. Безволосые скулы, нос и лоб его были чумазыми и покрыты отвратительными коростами. С тела свисала изорванная, измазанная креозотом и угольной пылью одежда. От человека исходила острая вонь мочи и гноя...
- Мужики! – картинно протянул он чёрные, в ссадинах и болячках руки навстречу Лёве и Славику, стоящему на заднем плане, - с приездом вас! Налейте похмелиться, Бога ради, а то сдохну, мужики, прямо щас! Налейте!.. Я вам дров натаскаю. Пожалуйста, мужики…
И, не поднимаясь с колен, заплакал крупными, поразительно чистыми на фоне черномазого обличья слезами…
Лёва от неожиданности оттолкнул попрошайку ногой и брезгливо отпрянул в сторону. Он никак не ожидал появления нищего у своих ног. Лев уже собрался рыкнуть матом, а, может, и пнуть выползшего прокажённого ещё разок, но к напарнику вовремя подошёл Славик.
- Погоди, Лёв, не собака ведь…
Славик слегка наклонился к оборванцу:
- Ты что – бич?
Человек, завалившийся от толчка на бок, тотчас, как Ванька-встанька, оказался на коленях и согласно закивал головой. Но ни на Славика, ни на пнувшего его великана Лёву он не смотрел, размазывая мерзкими грубыми ладонями свои изумительные родниковые слёзы, превращая их в грязную слизь на открытых скулах и на спутанных волосяных зарослях бороды.
- А где живёшь, где спишь?
Бич повёл рукой вкруг себя.
- Понятно, – хмыкнул Славик и повернул голову к напарнику.
- Лёв, а ведь надо налить, а то удачи не будет – первая встречная нам душа на конечной станции…
- Ну, налей, если хочешь, - недовольно поморщился бригадир. – Только, кажется мне, станция-то эта ещё не последняя...
Бич сразу прозрел и с надеждой уставился на Славика, благоволившего к нему, не забывая косить глазом на боевую Лёвину ступню, обутую в порванный тапок...
И тут в их мужской разговор вклинился звонкий женский голос. Он картечью пронесся над головой бича, вылетевшей из амбразуры ближайшего заселённого вагона:
- Не наливайте ему! Их тут, как клещей на крысином брюхе! Заразу подхватите!
В приоткрытой двери вагона, к которому и направлялся Лёва, стояла черноволосая, белокожая кацучка лет тридцати. Одета она была в мягкие домашние туфли, спортивное трико и лёгкую болоньевую куртку, накинутую на шерстяную кофточку.
- А ну пошёл на х… отсюда! – ничуть не стесняясь грубого мата, закричала женщина на бича, который весь сжался ещё от первого её речевого залпа. А от второго, ударившего ему прямо в затылок, он юрко исчез под вагоном.
Ребята лишь усмехнулись проворности бича и направились к вагону женщины-коллеги.
- Здравствуйте! – заулыбался вверх Лёва, и сходу перешёл на «ты»:
– Строго ты его шугаешь!
- Надоели, - вместо приветствия гневно ответила кацучка, зорко осматривая парней сверху. – Вы откуда?
- С Кубани.
- А ты, хозяйка?
- Из Дербента.
- И давно здесь?
- Три дня.
- Чё так долго?
- Долго? Вы, парнишки, что - в первый раз едете?
- В первый раз.
- Тогда всё ясно. Здесь, чтоб вы знали, люди месяцами стоят в очереди на разгрузку.
- Да ну!
- Хрен гну!
- Ох, и остра ты на язычок… А как звать тебя, бойкая?
- Ася.
- Чудненькое имя, - Лёва пытался заигрывать. Но Ася оглянулась в вагон, что-то там увидела и резко обронила:
- У меня обед горит. Поговорим после. Осматривайтесь, раз приехали. А этих ползучих, - она кивнула на место, где сидел бич, - от себя подальше гоните.
- Может, в гости пригласишь на обед? – бросил ей в след Лёва.
- Перебьёшься! – глухо раздалось из нутра вагона.
Разговор с кацучкой-Асей закончился безрезультатно и Лёва предложил Славику:
- Ты тут за нашим вагоном посмотри, а я пройдусь дальше на разведку, может, землячков найду.
- Ладно, - не возразил Славик и вернулся к Чаушу.
Неразогретое ещё солнце поднималось из рассветного тумана. Огромное, незнакомое – оно величественно восходило на самом краю великой державы, на окраине исполинского континента по имени Евразия. Уже совсем рядом, если смотреть по географической карте, которая появилась у Славика буквально на предыдущей станции, находилось Охотское море, Япония и великий Тихий океан. А там – через Берингов пролив - и другой континент, Северная Америка с некогда русской Аляской... Вон куда забрались они с Лёвой! И от мыслей этих дальневосточное солнце казалось Дубыкину намного ближе, грандиозней и восхитительней, чем там, на далеком-предалеком теперь юге.
Славик любил природу, её нерукотворные живые краски и пейзажи, и всегда жалел, что она, природа, не наградила его даром художника...
- Мужики! – опять неожиданно послышался приглушённый, уже знакомый голос испарившегося пять минут назад бича. Голос исходил из-под вагона. - Так налейте, обещали же…
Славик присел на корточки и увидел под колёсной парой Чауша скрюченного в три погибели знакомца.
- Ну, и наглый ты, дядя! Это кто ж это тебе обещал?
Однако рельсовый человек чутко уловил доброе расположение духа в голосе проводника и прямо ответил.
- Ты обещал…
- Я? Ну, тогда вылазь, налью, раз обещал.
- Не, не вылезу.
- А чего так?
- Боюсь.
- Меня, что ли?
- Не, еврейку. Побьёт…
- Какую еврейку?
- Ту, с какой вы говорили, Аську.
- Откуда знаешь, что она еврейка?
- Они тут почти все евреи, в отличие от вас…
- Кто – они?
- Кацуки ваши, – ничуть не осторожничал обиженный Лёвиным пинком бич, произнося прозвище винопроводников.
Бич выдавал ценную информацию. С его помощью Славик мог узнать о винном составе прежде Льва. Даже ходить никуда не надо было.
- Налей, а? Я к тебе как русский к русскому обращаюсь. Обещал ведь… - ещё настойчивей заскулил подвагонный замухрышка, давя на жалость и рассчитывая на славянскую солидарность кацука.
- Так вылазь, нет никого.
Но, бич, сохраняя дистанцию, высовываться из своего укрытия не согласился.
Славик поднялся по лесенке в вагон, налил в гостевую кружку разведенного вина. Опустил руку за дверь, к лесенке.
- Держи, где ты там?
Кружка исчезла вместе с ухватившей её пятернёй.
«Глум-глум-глум», - послышалось из-под вагонного днища. И рука, аккуратно поставив опорожнённую кружку на настил вагона, тут же исчезла.
- Налей ещё одну, а, друг! - снова жалобно проговорил невидимый виноглотатель.
- Ну, это ты уже совсем совесть потерял, дядя! - возмутился Славик. – Дрова тащи!
- Принесу. Закурить хоть дай, а?..
- Славик достал из нагрудного кармана пачку, извлёк сигарету.
– На, куда тебе?
- Бросай на землю, возьму.
Сигарета упала. Грязная рука ловко подобрала её и скрылась.
- Спасибо! - донеслось снизу.
- Не за что. Как хоть звать тебя, дядя? – Славик сел на площадку вагона, свесил ноги.
- Коля, – обозначился бич ответом и одновременно поднимающимся к ногам проводника дымком подкуренной сигареты.
- А лет сколько тебе?
- Сорок…
- Не старый ещё по годам… Чего ж живёшь так – побираешься, пьёшь, не работаешь?..
На этот неприятный вопрос Коля ничего не ответил.
- Что молчишь? – продолжил Славик. – Семья, наверное, брошена – дети, дом. А ты здесь ползаешь… До такого существовании себя довёл!..
Ни звука, ни движения не слышалось в ответ, даже табачный дымок перестал слоиться и окутывать свешенные ноги и стоптанные тапочки мудрствующего праведника-Славы.
- Ты чё там, оглох? Или концы двинул? – Славик склонился, сколько мог, под вагон. – Эй, Ко-ля!
Тишина ответствовала немотой. Тогда Славик спрыгнул, присел, заглянул за стальное колёсо.
Коля-бич… спал. Он лежал прямо на шпалах, между колёсами - на боку, привычно подложив под голову собственный локоть. Пальцы другой руки, прижатой к животу, держали загашенный слюной окурок. И – надо же! – из-под всей многомесячной щетины, грязи и коросты на его лице пробивался алкогольный, сизо-бордовый, болезненный румянец.
Славик повертел головой по сторонам. Обосновано, фундаментально замер состав – ни тепловоза, ни работяг железнодорожных, даже Лёвы уже не было видно. Утро сонное, раннее, тихое и солнечное вставало над Токи. Значит и никаких передвижений пока не предвиделось. Вдобавок, из-под последней колёсной пары их вагона торчали тормозные башмаки.
«Пусть поспит, - решил Дубыкин. - Совсем испитый мужик. С кружки разведенного вина отключился. А ведь трезв был, как стёклышко»…
*Токи – ж/д станция в Хабаровском крае
**Чауш – вагон Дубыкина и Шаина, названный так в шутку в честь сорта винограда
***кацучьих - кацук – слово, которого нет в русских словарях, но так в СССР называли винопроводников
****«вагон-труб» - "вагон-трубой" в вариациях называли вагон винопроводников
Продолжение следует
