свои, только потому что они не устраивают директора и главного, менять не собираюсь, пусть меняхоть двадцать раз с работы выгонят. Жалко только, что из-за меня и Рая страдает, — это он про жену. — Совсем роли давать ей перестал. Мало того, когда она спросила, в
чем, мол, дело, Иван Александрович? Тот ей прямо ответил: "Скажите спасибо своему мужу". А после этого о высоком искусстве, о новом театре на каждом творчеком часе речи ведет.
Я после этого случая совсем перестала что-либо понимать. Может, так и надо? Может, современный театр и должен быть таким? И мне, брюзге старой, не понять современного искусства, а уж отношений нынешних на театре и подавно?
Но только, думаю я, порядочность человеческая во все времена была не самым последним человеческим качеством в жизни, при любых ситуациях. И если она нынче ничего не стоит — совсем худо.
Можно было бы вспомнить всякое: и хорошее, и плохое. Но плохое вспоминать больно и не хочется, а хорошее не сразу на ум приходит. А если перебирать все подряд, что наболело, не то что ночи, недели не хватит. А она и ночь, вон, уже на исходе. За окошком сереть начинает. Батюшки, время к семи подходит, скоро уборщицы явятся! А я Петровича так и не разбудила, зафилософствовалась. Скорее позвонить. Ну да, видно, все в порядке, коли сигнализация не сработала.
Одно только скажу напоследок. Театр был, есть и будет всегда. У нас в городе до сих пор народ помнит прежних наших актеров и режиссеров. И не только помнит, но и чтит. Их именами и театральное училище назвали, и улицу, и пароход окрестили.
А вот что после вас останется, дорогие мои? Каким словом вас помянут? Вот то-то и оно...
Все. Звонят. Иду открывать. Видно, уборщицы при¬шли на работу.
