Элли вошла одновременно с музыкой. Незнакомый пианист сидел к ней спиной, играя на стоявшем в углу черном инструменте. Элли нашла свободное место, поймав несколько взглядов, мужчин и женщин, находившихся в комнате. Пианист явно импровизировал, играя что - то совсем незнакомое, наверное, собственную музыку. Она закрыла глаза.
Музыка рисовала. Реальный мир остался в реальном мире, а она бежала куда-то по зеленой траве, созданной длинными, тонкими пальцами. "Создавать может только Бог", - подумала она, - "значит это Он играет для меня". Летний луг сменился раскаленной пустыней, Элли загрустила. Она села на горячий песок, и заплакала, почувствовав себя маленькой и брошенной.
- Мы стремимся к свободе, а получаем одиночество, - тихо сказала она, и музыка пожалела, понесла на легких крыльях к синему океану. К волнам, бризу, к прохладной воде.
Пианист вышел на берег, улыбаясь ей. Мокрые, черные волосы спадали на плечи, а голубые глаза смотрели на Элли так, что она побежала навстречу.
- Это ничего, - сказала она тревожно зашептавшему ветерку, - иногда надо верить чужим глазам, как веришь солнцу или воде. Они просто есть, как есть и желание, и им нет дела до наших сомнений! А не верить, значит обречь себя на темноту и жажду.
А потом, когда Элли снова осталась одна, музыка унесла ее к древней скале, на край неизвестной земли. Элли стала волшебницей, и высекала на ней свое самое заветное желание. Руны проступали на черном камне, волшебница торопилась, понимая, что скоро придется возвращаться.
- Мы так часто меняем желания, - проговорила она, закончив, - что самое-самое главное должно быть высечено на камне. Может, я и забуду о нем, но пусть все равно сбудется!
Элли открыла глаза на последних, прощальных нотах. Прошептала:
- Спасибо.
И вышла из комнаты, тихо и быстро, до того как пианист встал и повернулся лицом к публике, принимая заслуженные апплодисменты.
