За бортом

на берег для просушки, Березин и не заметил, как за полчаса совершил „кругосветное путешествие“, вновь поравнявшись с оборудованной кем-то на скорую руку простенькой рыбацкой стоянкой.
Громкий выстрел бросил Березина на землю. Что-то просвистело мимо уха и клацнуло о валун неподалёку. Краем глаза Березин различил что-то рыжее, но рассматривать подробнее не было времени. Березин прополз за ближайший большой камень и осторожно поднял голову. Он ожидал увидеть лодку, тишком подобравшуюся к острову, а в лодке стрелка или даже целую команду наёмных убийц. Всё ясно: „они“ не смогли его отравить, не сумели утопить. Они пришли добить его подлым выстрелом.
Страха снова не было - была лишь звериная злоба. Ярость затравленного волка, не собиравшегося сдаваться без боя.
О том, что оглушивший его хлопок был вызван взорвавшейся над ухом зажигалкой, он догадался не сразу. Лишь когда лёгкое дуновение ветерка донесло до него характерный противный запах, он понял в чём дело. И тогда уже посмотрел внимательнее на рыжий обломок, чтобы убедиться окончательно: он полный кретин! И кретин он вовсе не потому, что принял безобидный пшик за снайперский выстрел. Хлопок действительно был очень похож. С устатку да от неожиданности и не то себе возомнишь. Кретин он потому, что вздумал просушить зажигалку на раскалённом солнцем камне.
- Вот тебе, получай! И песни у костра получай, и жареную осетрину...
С чего он взял, что будет лакомиться жареной рыбой - даже разведи он костёр -  а тем более, осетром, которого в здешних водах не водилось испокон веку, Березин объяснить бы не смог. Скорее всего, на этот раз дело было совсем не в его самоуверенности, а…
- Просто к слову пришлось. Понял?! Идиот! Ты пойди поймай её, эту рыбу. Индеец Чингачгук, блин! Голыми руками, блин! Мудак, блин!..
Себя он ругал редко. А уж чтобы говорить с самим собой вслух - да не по-стариковски, невнятным бормотанием, а в голос! Такого не бывало. Но сегодня, видать, так уж вышло. Сегодня, не иначе, выдался именно тот день.
- Не каждый день ныряешь с парохода, потом чудом чудным выныриваешь прям на обетованную землицу, и тут же глупейшим образом всё просираешь!.. У-у-у… Чтоб тебе, сволочь!.. И нога ещё теперь…
Он осторожно дотронулся до разбитого колена, ощупал кругом, стараясь не задеть открытую рану. Из довольно длинной ссадины обильно сочилась кровь. Белый носок украсился быстро распускающейся багровой розой.
Березин уселся на принесённую штормами огромную шину - от „Камаза“, никак не меньше - и принялся смывать кровь водой, морщась от боли.
«Ты пописай  на пальчик, сыночка - болеть и перестанет» - всплыл в памяти мягкий добрый голос покойной бабули.
- Пожалуй, - впервые согласился с бабушкой Березин, - А то и до заражения недалеко... Действительно, обработать довольно серьёзную рану здесь было нечем. На острове не рос даже подорожник.
Замотав колено лоскутом от рубашки - подкладка для этих целей не годилась - Березин в сердцах пнул шину здоровой ногой. Прощай, мечта сделать из шины огромный дымный факел, что растечётся копотью на полнеба и обязательно привлечёт чьё-то внимание.
- Хотя... А вдруг?
Он проковылял к плоскому камню и внимательно огляделся. Искать пришлось недолго. Металлическое колёсико-кресало с кремешком и насаженной  снизу пластиковой трубочкой валялось тут же, рядышком. Березин подёргал механизм. Искры вылетали исправно.
- Ещё повоюем...
И, под тут же пришедший в голову мотив „Прощания славянки“, прихрамывая, но, как ему мнилось, бодрым маршем Березин отправился на поиски подходящего горючего...

- Дед! Дед, завтра едем на рыбалку. И даже не возражай. - голос сына звучал радостно и возбуждённо.
- Какой я тебе дед, щенок! - старик, казалось, был сильно сердит, но сын знал, что это только видимость. - Нарожай сначала мне внуков, потом уже буду дед. Сорок лет оболтусу! Ишь, удумал - дед!
- Ладно, дедуля, не бурчи, тебе не идёт, - не унимаясь, продолжал балагурить сын. - Червей сам накопаешь, лучше скажи, или мне?
- Это ты лучше скажи, почему у матери не был? Десять лет, чай...
- Да был я, был, бать. Честно был. - сын вмиг посерьёзнел. - Анютины глазки твои видел, свои подсадил. Извини, что с тобой не смог, батя. Сам понимаешь - работа...
Работа. Слава богу, есть теперь у сына нормальная работа. За которую деньги платят. Не густо, конечно, но всё не как раньше. Пришлось, правда, в соседний район переехать. В их-то посёлке и посейчас работы не сыскать.
Но видимся, видимся, грех  жаловаться, не обижает сынок.
Он ведь тогда даже на похороны не приехал. Не отпустили. И сидел уже вроде не на зоне, а в вольном поселении. Один хрен.
Дурень, конечно. Пришёл бы, посоветовался. Глядишь, чего-нидь и придумали, как-то поджались. Сообща-то оно как-никак сподручнее.
Не заладилось в посёлке с работой. Вернее как. Фабрика-то своя была. Как там дикторша говорила - градообразующая... или как?  Одна-единственная, в общем, коли по-простому. И даже работу давали, пока хозяин не сбёг. А денег-то - шиш. Месяцами иной раз не платили. И каждый раз начальник тот районный, мордатый, приезжал, все обещал хозяина, значит, к ногтю - приструнить, значит. Это уже много после народ прознал, что тот с начальством-то вроде как кореша или, может, сродственнички.
А у сына-то семья; жена, как на грех, как раз отяжелела. Что ему делать прикажете без денег? Не медведи, чай, лапу сосать. Вот и подбили его, дурня, дружки. Свою же фабрику и обчистили. Кабеля медного - на многие мильоны. Ну и дали кому сколько. Кто ж их послушает, что они своё только вернуть хотели. Мой ещё легко отделался.
Невестка с горя психанула, аборт сделала. Не приведи господь, такой грех на душу!.. Потом и вовсе ушла. Какой-то хлыщ городской объявился, подобрал... Стерва, конечно. Но, если вдумчиво рассудить, её тоже понять можно. Живой ведь человек…
- Батя-а! Ба-ать! Ты чего там, уснул? Чего ты там сопишь в трубку? Бать, ты плачешь, что ли?!
- Сдурел, щенок! Мужик не плачет!.. - пожухлый голос явно не вязался  со сказанным. - Извини, сынок, задумался я... Думаю, сынок, палатку брать аль нет.
- О-о-й... Врать-то, не умеешь, дед... Не переживай, я всё возьму. В восемь за тобой зайду, ага?
- В восемь? А выспишься ли? Ты ж это, вроде, с ночной?
- Всё нормуль, дед. На том свете  отосплюсь…
- Типун тебе на язык, ирод!
- Ха! Не дрейфь, дед, прорвёмся... Только...
- Да?
- Дед...
- Да не говори мне дед, сколько говорить!
- Де-ед…
- Да?
- С нами Серёга поедет, ты как?
- Тот самый?
- Да.
- Нн-у-у... А он сам-то как?
- Держится... Вроде... Ему надо отвлечься, бать, понимаешь?
- Оно понятно…
- Давай только, бать... Как не было, ага? Пусть забудет. Будто ничего не произошло. Как раньше. Едем, рыбачим, тары-бары о том, о сём... Водки выпьем. С песнями, с матюгами... И молчок, ага?
- Само собой, сынок. Что ж у тебя батька, дурной, что ли?
- Дед...
- Ну что ещё?
- Я люблю тебя, дед…
- Дурак…

«Вот же ты у меня дурачок! - голос бабушки нестрогий, льющийся неспешным ручейком. - И правильно тебя мальчишки поколотили. Я б тебе ещё всыпала. Это ж как тебя угораздило в одежде в речку лезть? Всей компании пикник испортил... Запомни, сыночка, спички надо всегда в сухости держать. Огонь, он всему голова... Забыл, зыбы-ыл, - мягко передразнила бабушка внука, -Ну иди уже, я тебе царапины смажу. Завтра как новенький побежишь! У, шалопут…»
Эх, сейчас бы бабушкиного бальзамчика! Того самого. На травах, одной ей ведомых. Царапины что - ерунда! Нутро бы смазать! Он ведь - на чистом спирту - как душу согревает...
Десятый день на острове…
- Или одиннадцатый? Надо бы, как Робинзону, может, зарубки на дереве делать?
Есть уже не хочется. Первые три дня готов был ботинки сожрать. Солью посыпать - и жевать, жевать, жевать… Теперь нет, как-то рассосалось. Вместе со сладкой водичкой из найденного сахара закончилось и тянущее чувство под ложечкой. Слизняков, найденных под камнями, он есть пока не решался. Даже хорошо - вон, как постройнел. Аполлон, блин! Побрить - и вылитый.
Мохнатый Аполлон... хм… - ну нет, смешно.
Ага. Смешно. Обхохочешься!..
Если честно, совсем херово. Плохо совсем… По ночам зябко становится. Август, почти осень в этих местах. И курить. Как же хочется курить! Не есть - курить. И огня. Да, ночью, пожалуй, больше всего хочется просто тепла. Эх, бабка, бабка, как ты опять права. Не сберёг я огонь… Где эти сволочи? Спасатели, блин!.. Убью!..
Березин с трудом поднялся. Рана на колене затянулась, но всё ещё болела. Колено отекло, сгибалось плохо, ныло ночами, особенно под утро. Страшно, долгими частыми приступами, душил кашель. Затяжное купание и ночёвки на остывающих камнях не прошли, видать, даром. Но разве об этом стоило сейчас беспокоиться?  Березин приставил ладонь ко лбу козырьком и оглядел горизонт…
В первый день ему так и не удалось поджечь колесо. Смысл? Какой смысл подавать сигнал на ночь глядя. Чёрный дым в чёрное небо. Хотя спать он устраивался, ощущая себя настоящим победителем. Быть может даже самим Македонским или Наполеоном. Впрочем нет, сравнение с Наполеоном тут же ему разонравилось. Тот плохо кончил. И кончил, кстати, в полном одиночестве - по крайней мере, духовном. Кончил на острове.
Оставшиеся часы до вечера Березин пытался добыть огонь. На что только не направлял он сноп искр от сломанной зажигалки. Мох, сухая трава, обрывки бумаги, найденные там же, среди камней. Все было напрасно. Искры слишком слабы. Березин стал было подумывать о других - книжных - способах добывания огня, как вдруг взгляд его упал на бутылочку из-под лимонада, одну из многих пластмассовых бутылок, валявшихся повсюду. Правда, эта, в отличие от остальных, могла похвастать остатками некой жидкости неестественного, точнее, не слишком естественного именно для лимонада цвета. И точно. На поверку „лимонад“ оказался бензином. Наряду со многими марками дорогого парфюма, коньяка и виски, этот запах был хорошо знаком Березину. Однако, какая сила сподвигла его отвинтить пробку и понюхать подозрительное содержимое, Березин мог только догадываться. Вероятно, желание выжить обостряет все человеческие чувства, включая и шестое, самое неизведанное - его величество интуицию. Или каким оно там числится по списку?
Спустя всего пять минут, Березин, словно заправский туземный шаман, скакал вокруг костра в священном ритуальном танце. На больную ногу, до поры, Березин не обращал ровным счётом никакого внимания. Оно и понятно - стресс. Или транс? Ну-у - как кому будет угодно.
Другие пять минут подкрались по-шпионски, тайком - ночью, когда он спал - и лишили его огня, а с огнём, по сути, лишили всего. Зловредная чёрная туча, одна на всё бескрайнее небо - прошлась по острову пулемётной очередью настоящего тропического ливня. Казалось, тучу подослали специально - расправиться с его, Березина, кровью выстраданным очагом.
Десять дней ни единого корабля. Судоходные пути, вероятно, остались далеко в стороне. Вообще никого! Самолёты конечно же не в счёт. Чайки - тоже. Глупым чайкам, как и самолётам, нет никакого дела до попавшего в беду человека. Хотя нет, чайки косят тёмным глазом. Ждут, когда он, Березин, сдохнет и перестанет им докучать своим присутствием.
- Интересно, чайки питаются падалью?
Думать о себе как о падали Березину не хотелось.
- Хватит ждать. Надоело, - решился он, - С утра начинаю строить плот.
Он давно