путь».
Неужели так и есть?
... Юрий пришел вроде как испуганный:
- Вы представляете! - заговорил с порога: - Дочка заболела. Хотел проведать её в больнице, а жена и говорит: чего ты, мол, к ней ходишь, она же не твоя. – Я стала его утешать, а он словно не слышал: - Да я же вынянчил своих девочек, когда она свои бабки зарабатывала! Да я же люблю их… жить без них не могу!
И, отказавшись от предложенных мною котлет, сидел на кухне и пил чай.
... Сегодня из «Лодок» решилась я сделать свои: чтобы сиял только что выпавший снежок, чтобы другой берег не был отрезан наглой, прямой линией другого берега, чтобы деревья над хатками были не такими высокими и мрачным и, самое главное, чтобы небо светилось предзакатно и ощущалась свежесть снега. Не знаю, смогу ли?.. всё это.
... Под Рождество в «Дубраве» заметила две работы Михно: «Ручеёк»(мостик через ручей, заборы окраинных хаток, а между ручьем и заборами – яркая, радостная поляна солнца) и «Осень» (тропка, бегущая через мосток в рощу, теряющаяся среди желтых берёз). Работы, конечно, фотографичны, нет в них того, прежнего Михно, - наверное, подлаживается под массового покупателя, - но ходила по «Круглому скверу» и всё думала: брать ли? Ведь уже и вешать вроде бы некуда, и Платон будет ворчать, что лишние, мол… да и картины слабенькие. Но, в то же время… Скоро Рождество, а у Юрия… ну конечно же, нет у него денег, а у меня есть, так пусть художник отпразднует.
И позвонила. И привёз пейзажи быстро. Угостила его кофе, предложила как-нибудь «покопаться» в моих пейзажах-слайдах, которых у меня уже больше тысячи:
- Сбросьте на флэшку, выберите свою «тему».
Да-да, он непременно зайдёт, но потом… как-нибудь.
... И опять – к «Лодкам»… Ах, как же трудно, изматывающе трудно писать красками! Малейший мазок – и уже не то!.. не так! Чуть прибавишь белил в лазурь, и уже не вписывается в общий тон пейзажа… закат не такого цвета, на льду отсветы – не в тон заката. А снег… Нет, это – не снег! И вспыхивает отчаяние: не-смо-гу!
... Снова Юрий приходил за деньгами. И снова - под хмельком. Стоял у порога в потертой и, наверное, единственной куртке с открытой шеей, без шапки, хотя на улице уже ветрено, стыло.
- Что ж Вы без шапки и без шарфа? – заохала: - Давайте подарю Вам вот этот... - сняла с полки шарф Платона: - Мохеровый, теплый, красивый.
Вначале отказался, но всё же покрутил в руках, обмотал им шею. Пригласила пройти на кухню, спросила: может, есть хотите? Нет, не хочет. Чая и кофе – тоже. И даже не захотел присесть тут же, у порога, - стоял, почти прижавшись спиной к двери и говорил, говорил: вон, у шестого подъезда стоит машина, жена купила… а любит он её по-прежнему… и всю жизнь любил, и кроме неё не было у него никого… Смотрела, слушала и металось: ну, чем помочь?
... Попросила своего зятя Артёма, чтобы его брат, заведующий клиникой по лечению алкоголиков, взял в неё и нашего талантливого художника.
- Денег у него, конечно, нет, но картину Вашему брату напишет.
И договорился Артём. Теперь буду ждать звонка Юрия, чтобы предложить ему лечение, - ведь на мои не отвечает.
... И в четвёртый раз переписала снег. Вроде бы получился. Но смогу ли написать былинки и куст слева?.. А, впрочем, смогу. Ведь получилось предзакатное небо! А еще лодку привяжу к сломанному деревцу, перед лодкой положу корягу… Но если не получится, то «запорошу» её снегом, ведь «снежный» опыт у меня есть.
... Приходил Юрий. Встретила улыбкой:
- Что ж так долго Вас не было? И на звонки не отвечали.
Похлопал по карманам, поискал мобильник, хмыкнул:
- Да я их теряю… за месяц уже третий.
Потом прошел на кухню, но ужинать отказался, а попросил пару мандаринов, что дозревали на окне. Сидел, посасывая дольки, а мы с Платоном уговаривали его попробовать лечиться. Нет, не хочет он («Пока не хочу... ведь уже однажды лечился... может, потом… как-нибудь, через месяц».) Но номер телефона клиники взял и вместе с деньгами (снова взял в долг) сунул в карман куртки.
... Всё, всё у меня получилось, как хотела! Вокруг лодки - свежий, только что выпавший снежок, она привязана к деревцу, перед ней – коряга выглядывает из-под снега, вокруг – пробивающиеся былинки, на том берегу - предзакатный розоватый свет над полоской ещё зеленеющего лесочка, перед которым - три хатки, а над всем светится лазурь уходящего дня.
... Да нет, когда Юрий занимал деньги, всегда возвращал, но в последний раз попросил пятьсот, через несколько дней, - еще и запропастился. Звонить ему, конечно, не буду, а то подумает, что из-за денег… А что деньги? Его жалко. Ведь такой талантливый… был.
... «Но иногда, чтобы утешить себя, она с грустью думала: а, может, совсем одичав, сбежал мой «окраинный» художник в свои любимые поля и леса, отыскал там полянку, сгородил на ней шалашик и пишет, пишет свои картины…»
P. S.
Недавно ходили с дочкой на базар (она заказывала рамку для батика, я – для пейзажа Михно), рядом стоял незнакомый художник со своими работами, но стал помогать нам в подборе багета, потом увидел на моей картине автограф: «Юрий Михно» и тихо сказал:
- Хороший был художник…
- Почему… был? – встрепенулась я.
- А помер. Завтра сорок дней как…
И сердце моё оборвалось.
Но остались с нами его окраинные пейзажи, которые утешают, волнуют, радуют, а из них «смотрит» на нас взволнованная душа художника.
Низкий поклон Вам, Юрий Борисович Михно.
