CМЕРТЕЛЬНЫЙ ПОЦЕЛУЙ

парень не расслышит, бурчит наставник, -- Якорь тебе внутриутробно промеж ляжек до поясницы, потом кувалдою ржавою по якорю, помета воробьиного ложку под язык, клизму скипидарную, наждачкой по ушам, трактором по пузе, чайником по кумполу.., -- дядя Ваня, как и многие в этом бренном Поднебесьи, не в силах избежать суеверных предрассудков. Однако ж, на отличку от семейства Саломасловых, жесток лишь словесно... Дошептав заклинание-оберег, Алюминьевич умиротворенно мыслит: «А он ведь мне как сын(!!!) родимый». Синхронно с ним рассуждает и полусонный Вова: «А он ведь мне роднее(!!!) папы».
-- В си-ине-ем углу-у-у!!! -- поддает жару Буберниев, -- Вова-а-а!!! Сало-мас-сло-о-ов-в-в!!! По прозви-и-ищу-у-у Ва-а-аку-у-ум-м-м!!! -- зал ревет, визжит и скачет, истерично размахивая транспарантами с натрафареченными огромными губами Вовчика. Как обычно, с синими!
-- Пошел, родимый! -- доносится из микрорадиокомплекса. Вован вальяжной походкой, раскланиваясь и приветствуя публику с обеих рук, спускается по длиннющей лестнице к оранжевому, огражденному брезентовыми пожарными рукавами рингу. Девчата из подтанцовки подставляют единоборцу трепетные попки. На удачу! Вакуум, во исполнение ритуала и для разминки, с величайшим наслаждением увесистыми пинками и жесткими кулачными ударами обрабатывает аппетитные полушария. Танцовщицы, корчась от невыносимой боли, мужественно повизгивают и мило улыбаются. Иные пацаны только из-за этих минут эйфории мечтают стать прославленными единоборцами!
И вот уже на ринге. Напротив, корча зверские гримасы и яростно колошматя воздух, скачет красногубый Чмоки, который за последние годы вальнул нокаутами пятерых российских парней! Вакуум патриотично вскипает гневом, и тут же в ухе голос бдительного Алюминьевича:
-- Не мандражи! Экономься! Ты пока еще тряпье!
-- Понял, -- бормочет Вован, начиная отработанными на длительных тренировках психологическими манипуляциями кокетливо строить глазки этому обволосатенному от головы до пят, телесно дрябловатому идиоту. Коронный приемчик из загашника Алюминьевича срабатывает на «отлично!»: Чмоки, ошарашенный обольстительным взглядом россиянина, замедляет телодвижения и оглядывается на своих ассистентов. Вован поступает точно так же и видит, как хмелем шатаемые Чугунеевич со приятелями под сердитым взглядом администратора, потупясь в пол, стаскивают запрещенные в бойцовском зале белые халаты. Болельщики с раскатами хохота всецело переключают внимание с ринга на забавную троицу, облаченную лишь в памперсы и нательные амулеты в виде болтающихся на веревочках на уровне подмышек огромных (слону впору!) сосок-пустышек. Второй приемчик конструкции Алюминьевича проходит на «ура!»
Вован, выдержав паузу, в фазе спада публичного веселья упирается обеими руками в пожарный рукав верхнего яруса ограждения и стриптизерски перекатывает свои спортивные ягодицы. Аудитория вновь на эмоциональном подъеме! В конце концов повернувшись к противнику фасадом, россиянин видит потускневшего и блуждающего растерянным взглядом Чмоки. «Йес!» -- торжествует мысль простого российского парня -- сына нищего нефтемагната и сказочно разбогатевшей на пирожках с капустой стряпухи. Скрупулезно выдержав очередную паузу, Вакуум обволакивает своим томным взором малогабаритный и ядовитобагровый паховый бандаж латиноамериканца. Тот же под бесноватый рев оголтелых зрителей упирается остекленевшим взглядом в свои неряшливо отпедикюренные ногти.
-- Поплыл! -- торжествует из радиокомплекса Алюминьевич, -- Сынок, ты -- молоток!
-- Спасибо, папа, -- растроганный фамильярным обращением наставника, Вакуум впервые обращается к нему по-родственному. И не мудрено, ведь уже который год Вован носит в своей душе тайну, поведанную мамой-стряпухой. На смертном одре со слезами на глазах она призналась ненаглядному чаду, что его биологический отец -- Алюминьевич. «Так и помрет, не узнав, что тренировал родимую кровинушку, -- скорбно помыслилось контрафактному отпрыску, -- Надо бы как-нибудь по пьяни открыться... » «Папа, -- отвиснув челюстью, умиленно нянчит новорожденную думу внебрачный отец, -- Па-а-апа! Не батя, не предок, не кошелек, а... Па-а-апа-а-а!.. Надо как-нибудь его коробкою конфет угостить! Нет, двумя коробками! А лучше -- тремя! И упоить парня до поросячьего визга лосьоном послебритвенным! Пусть расслабится! И самому ужраться! Да й пообщаться тет-а-тет в сауне без галстуков!.. Нет, тет-а-тет как-то вульгарненько... Лучше с девками публичными!.. С двумя... Неа... Лучше с... С четырьмя! Как в Ноевском ковчеге: каждой твари -- по паре!..»
Звучит мелодия «Подмосковных вечеров». На ринге выпуклая деваха-кинолог в камуфляжном бикини с ушастым шоколадной масти спаниэлем на поводке... Вернее: пес с девахою на поводке, потому как он важен и меланхоличен, а она обалденно(!) выгибулиста.
-- Ню-ю-юх-х-х... те-е-ест!!! -- объявляет секс-символ российских олимпийских чемпионок Димон Буберниев.
-- Сынок! -- звучит в ухе российского единоборца обеспокоенный голос биологического папы, -- Как?.. Не пучит?!
-- Неа, Иван Алюминьевич, -- Вакуум с мандражем в голосе переходит на официальный тон.
-- Сколько угольных таблеток сожрал?! -- взволнованно интересуется тренер.
-- Три упаковки!
-- Не пукнешь, чудило?!
-- Не должон.
-- Не должон, не должон.., -- скептически повторяет тренер, -- Из-за твоего вонизма три забугорных дисквалификации и пять внутрироссийских!!. Засранец!!! Боже упаси бздануть на тесте!..
-- Алюминьич, -- шепчет Вакуум, -- Да чтоб мне сдохнуть.
-- Б-б-блин! Все вы такие.., -- снижает тон тренер, -- Нажрутся перед схваткой втихаря горошницы... И все мои потуги тренировочные скунсу под хвост!
-- Да чтоб меня пригородным переехало, не ел горошницы.., -- шепчет единоборец.
-- Чем переехало?! -- переспрашивает Алюминьевич.
-- Поездом! -- конкретизирует Вован.
-- Да случись бздеж, я тя самолично перееду! -- угрожает тренер, -- Четвертую, пятерую а потом и вообще -- шестирую!! Усекаешь?!  
-- Ага, -- молвит Вован.
-- Что мне твое «ага»?! -- кипятится Алюминьевич, -- Не балуй пузом! А пока расслабьсь. Ты -- тряпка, вата, поролон.
Камуфляжная деваха, щекотливо и досконально огладив ладонями обоих бойцов, не обнаруживает каких-либо повышающих скольжение покрытий. Псина не унюхивает отвратительных запахов. Ко всему прочему (к неописуемому(!) ликованию болельщиков-россиян), он лижет колено Вакуума! Добрый знак!.. Обнюхав же Чмоки, лопоухий эксперт задирает заднюю лапу и делает «пи-пи» на его мохнатую лодыжку! Зал от этакого(!) знака взрывается бурей неистовых оваций!.. Описаный же мексиканец неописуемо огорошен: вытаращив глазные яблоки по самые экваторы, он даже не в состоянии шелохнуться!
Кобелек с дамочкою покидают ринг.
-- Пе-е-ервы-ы-ый ра-а-аунд!!! -- рычит Буберниев, -- К бо-ою-ю-ю!!!
-- Вовик!! -- орет через внутриушной радиокомплекс Алюминьевич, -- Теперь ты!!.. Ты -- не тряпка!! Ты -- алмаз гранитный!! Фас!! Дави соплежуя мохнатого!!.. Взасос его, козломордого, в жо-опу-у-у!!! Но-о-о!.. Будь аккуратен!! Предохраня-я-яйся, сыно-о-ок!!..
«Папа(!!!), -- на грани беззвучия шепчет Вакуум, -- Я тебе за прелюбодейский грех жизнью обязан(!!!) Не сплошаю, родимый(!)... Видела бы сейчас нас с тобою мама(!) Померла б еще раз от счастья-радости(!)»
Бумкает гонг! Единоборцы, заковыристо пританцовывая, идут на сближение! Третий на ринге -- тщедушненький и бородатенький рефери (танкистский шлем, моряцкая тельняшка, белые ласты для подводного плавания, малиновые бабочка и шаровары) -- неуклюже приплясывает на дистанции, опасаясь оказаться в эпицентре предстоящего побоища. Зал неистово тайфунит! Кажется, что еще чуть-чуть эмоционального перенапряга, и -- коллективный инфаркт, инсульт, разрыв селезенки с гортанью, отрыв языка, разбрызгивание головного мозга с катапультированием глазных яблок, выпадение прямой кишки либо иное какое-либо катастрофическое последствие... Но бойцам, тренерам, ассистентам сие буйство как мертвому припарки. Предвкушение предстоящего поединка напрочь глушит бесноватую стихию публики, как когда-то советские эфирные трескогенераторы, превращавшие передачи импортных радиостанций в шум электродождя, сквозь кой с трудом пробулькивались редкие пузырьки иноголосия...
Итак, Вакуум и Чмоки в контакте. Происходит энергичный обмен ударами. Но ни один из них не достигает жизненно важных органов.
-- Защита у обоих, -- тараторит в микрофон комментатор телеканала «Российский поцелуй», -- занавесистая! Особенно у нашего! Вакуум настолько занавесистей этого недоноска!.. Опупе-е-еть!..
-- Вован! -- гневается через радиокомплекс разочарованный Алюминьевич, -- Ты че, соплежуина, лом проглотил?! Вторая минута, а ни одного проникающего! Да я из тя, говна, конфет наделаю!!..
Вакуум, учитывая, что с началом боя обратная связь отключена, в промежутках между ударами безбоязненно обкладывает тренера виртуозным матом: мол, тебя бы, феноменально окаянного, на мое место в позе пассивного табурета...
Спустя мгновение Володька ощущает, что правая перчатка боковым сверху буквально срывает с креплений вражескую нижнюю челюсть! Но, к превеликому удивлению, Чмоки продолжает боксировать, посверкивая из-за губ розовой капой! Даже несмотря на то, что сразу же после удара раздается звонок тормозного колокольчика. «Куда смотрит рефери на ринге?!», -- молниеносно проносится в мозгу Вакуума. И тут же до физической боли долбит в барабанную перепонку вопль Алюминьевича:
-- Ты на хера, гаденыш, рингового рефери зажму-ури-и-ил?!!
-- Сто-о-оп!!! -- отчаянно орет из сотен завязанных на один микрофон динамиков главный рефери, чем и останавливает схватку. Стукнутый же рефери аки горизонтальный мумий, откинув головенкой за пределы ринга танкистский шлем и сложив ручонки на груди (хоть поминальную свечку в ладошки всовывай), судорожно подергивает белоснежными ластами. «И тапочек не надо, -- думается Димке Буберниеву, -- Обстригай перепонки да сразу ж (как только заглохнет агония) в гроб укладывай! А бороденку-то не хило зачесало -- аж вокруг затылка к противоположному уху!»
Публика постепенно утихает до кипятильного клокотания, а Володьке-Вакууму внезапно становится стыдно, отчего его лицо наливается кровью, а по щекам скатывается пара по-мужски скупых скорбных слезинок.
-- Не плакай, сына, -- доносится из вновь переключенного на двухстороннюю связь минирадиокомплекса глас Алюминьевича, -- Ты ж мужик! А я тебе в тюрьму буду переда-а-ачки носить. Хочешь собственно мною копченого сала?
-- Хочу, -- всхлипнув, признается Саломаслов.
-- А масла касторового? Тож самодельного...
-- Хочу.
-- А помнишь, как мы с тобою у меня на даче обожрались этим маслом, а потом всю ночь напролет как дизентеристы до упаду веселились?
-- По-о-омню-ю-ю! -- вдруг срывается на рыдания Володька.
-- Ты чего как царевна-несмеяна разревелся? -- откуда-то снизу шамкает какой-то старикашка.
-- Да поше-е-ел ты в бя-яку-у-у! -- подцензуривая словоизвержение, Саломаслов яростно чешет внезапно зазудевшеесе межъягодичное ущелье.
-- От те и пица с кокаином, от те и жвака с какою, от те и огурцом по помидорам.., -- озорно укоризничает назойливый старикан, -- Спервоначала агрегат жевательный с корнями наизнанку выкорчевываем, а потом еще и обзываемся... Да я, если хочешь знать, по твоей