ТРУП МОЛОДОГО МУЖЧИНЫ
I.
Был поздний зимний вечер. Геннадий Львович, по-домашнему Геночка, безнадёжно опоздал к ужину. Трỳся и злясь, спешил он домой, в свою уютную двухкомнатную квартиру, в которой вот уже без малого девять лет проживал со своей красавицей женой, Лерой – Валерией. Да, она у него красавица, но … холодная и неприступная! Неприступная не для него, конечно. Однако больше всего на свете Геннадий Львович боялся её молчаливого презрительного осуждения. А именно это осуждение ему и предстояло испытать.
Вечер выдался вьюжным, метельным. Две противоборствующие силы не на шутку сцепились в поединке. Глухая давящая темнота и белый снег, падающий из мутного бездонного неба, пытались поглотить, усыпить округу. А люди, призрачный свет от фонарей и фар машин, медленно ползущих из-за бездорожья, порывистый ветер – все они разрывали засыпающее пространство, будоражили его беспокойным своим движением.
Геннадий Львович бежал, насколько это было возможно при беспрестанном преодолении снеговых заносов. Летящий снег порывами стегал его в лицо, словно некто очень сильный и нахально-игривый вдруг швырял его в глаза секущими горстями. Ветер вздувал полы тяжёлого зимнего пальто; ледяным дыханием, таким, что замирала трезвеющая душа, пробирался за ворот, в рукава и снизу под полы пальто, вдруг ставшего каким-то просторно тонюсеньким; норовил сорвать шапку, а иногда едва не валил с ног.
Несомненно, всё это зимнее роскошество в какой-то степени протрезвляло, но никак не способствовало ни повышению настроения, ни улучшению самочувствия, и, главное, не снимало основных болезненных симптомов, сопутствующих повышенному потреблению спиртных напитков.
Спеша быстрее попасть домой, дабы недовольство жены не возросло до невероятных размеров, Геннадий Львович рискнул пробиться напрямик по заснеженной тропинке внизу крутого склона просторной площади перед зданием филармонии. С одной стороны крутой склон, с другой тропинка окаймлена густым кустарником с редкими разрывами, в которые проглядывался небольшой пустырь, образовавшийся на месте сгоревшего старинного двухэтажного особнячка с деревянным вторым этажом, ставший в настоящее время самой обыкновенной свалкой.
Какие-то отчаянные головы уже прошли этим путем. Полузанесённые провалы многочисленных шагов на вздыбленных участках тропы явственно говорили о трудном, но успешном преодолении вязко хрустящего препятствия. В самом тёмном, самом глухом месте тропы, где-то посередине её, сквозь хруст своих шагов, придушенные вскрики ветра и щёлканье замёрзших веток друг об друга при наиболее яростных порывах ветра Геннадий Львович уловил какой-то странный, донельзя напугавший его звук. Звук, которому не полагалось раздаваться в данном месте и в данное время, как, впрочем, и в любое другое. В первый момент Геннадий Львович не понял, что же это такое. Он только резко приостановился и замер, вслушиваясь. И вдруг чётко услышал:
- Бомж проклятый... Мародёр... Сволочь немытая... Говно...
И кое-что ещё в том же духе, но гораздо крепче.
Где-то рядом за кустами ожесточённо, неистовым полушёпотом причитал с плачущими, как показалось Геннадию Львовичу, интонациями хриплый, сорванный на таком холоде, низкий мужской голос. Геннадий Львович дёрнулся вперёд - бежать отсюда! Остановился, замер, опять дёрнулся и опять замер, решаясь и не решаясь заглянуть. Он и так уже задержался на два часа как минимум!
Сквозь метельные шумы, больше бушующие где-то выше тропы, кроме шёпота, прекратившегося на какое-то время, донеслись до слуха оторопевшего мужчины другие странные звуки - будто кто-то с кем-то вдруг начал бороться. Потом другие, не менее странные звуки - будто здоровенная собака рвётся с привязи. Ого! И опять ожесточённая ругань.
У Геннадия Львовича похолодело в груди - с чего бы это мужику так причитать и, судя по звукам, дёргаться, как забытому голодному псу?!
Любопытство пересилило естественный страх к разного рода неординарным ситуациям. И Геннадий Львович, свернув с тропы, ступил в сугроб, кем-то уже основательно пропаханный до него. Рукой, одетой в старую кожаную перчатку, отодвинул ломкие ветки кустов и заглянул в метельную тьму пустыря. Сначала он ничего толком не разглядел, кроме того, что в глубине не заросшего никакими кустами пространства кто-то и впрямь дёргается, словно пёс на цепи.
Этот кто-то вдруг застыл непонятным силуэтом на снегу. Видно, услышал хруст снега под ногами и стук раздвигаемых веток или, как самый настоящий зверь, попавший в смертельно опасную ситуацию, учуял присутствие другого существа, чьи намерения ему пока ещё неизвестны.
После обоюдного недолгого молчания в сторожкой неподвижности оба разом шевельнулись. Геннадий Львович сделал шаг назад. Бежать, бежать отсюда к чёртовой матери! Тот, другой, приподнялся в темноте и неуверенно окликнул:
- Эй!
И после очень короткой паузы, во время которой человеку на пустыре стало понятно, что человек за кустами не угрожает ему, а скорее боится и вернее всего может сейчас дать дёру, он заговорил увереннее, с торопливыми интонациями:
- Эй, не убегай! Помоги, друг, а? Я тебе заплачу, только не убегай.
Он опять странно дёрнулся, призывая на помощь ещё и этими движениями. Человек за кустами внял призывам и решительно полез через кусты и сугроб.
Возле остатков старого покосившегося забора прямо на снегу, неловко вытянувшись ногами в сторону забора, полулежал, полусидел, упёршись руками в снег, молодой мужчина, бритоголовый, с лицом - левой его половиной - измазанным, судя по всему, кровью. Для зимы мужчина был почти раздет - рубашка, брюки, носки. Всё! Другой одежды на нём не было. Даже в темноте было видно, как он дрожит, взирая на Геннадия Львовича просительно и в то же время как-то уж очень угрожающе, что Геннадию Львовичу очень и очень не понравилось. Он опять был готов убежать, но неведомая сила, может быть какой-нибудь зародыш авантюризма, удержала подвыпившего и мгновенно протрезвевшего до внутренней прозрачности Геночку на месте.
Он склонился над мужчиной, и острое чувство опасности пронзило его, заставив тоскливо оглянуться. За одну ногу, за её щиколотку, мужчина был прикован наручником к деревцу, росшему возле забора. На руке болтался обрывок веревки. “А может и поделом ему?” - запоздало подумал Геннадий Львович.
- Он бы и брюки стащил, мразь поганая, да не смог. Тебе, говорит, всё равно подыхать, просто так такими штуками не разбрасываются.
Оскалившись, мужчина указал на наручники и для убедительности дрыгнул ногой, чтобы они звякнули.
- Да? - неуверенно произнёс Геннадий Львович.
- Шарахни по дереву - приказал мужчина, - оно должно сломаться. У меня плохая позиция и что-то в голове не то. - Он поднял лицо к Геннадию Львовичу, - Этот гад такую здоровенную палку схватил... Один раз я увернулся, он по руке попал, - мужчина приподнял немного вверх левую руку, - а потом... так звезданул по черепку... я напрочь отрубился. Ненадолго. - Он тяжко вздохнул. - Очнулся, когда он ботинки снимал.
Мужчина странно всхлипнул и замолчал, видно, дыхание перехватило.
- Один я могу не успеть, - устало посетовал он и вдруг заорал, - Да не стой ты истуканом! Ну, мужик! Поспеши! У нас мало времени! - Он зло уставился на Геннадия Львовича.
- У нас? - слабым голосом переспросил Геннадий Львович и, сорвавшись с места, ударился со всей силой плечом о деревце, которое тут же и хрумкнуло пополам. Он уцепился руками за забор, удерживая себя от падения.
Деревце переломилось где-то на полметра выше кольца наручника. Ни секунды не раздумывая, Геннадий Львович ухватился за наручники и рванул их, срывая кольцо со ствола.
Как кошка, вдруг получившая свободу, бритоголовый не то, чтобы поднялся на ноги, а прямо-таки взвился вверх и вцепился в руку своего спасителя, едва не рухнувшего от испуга и стремительности действий освобождённого им мужчины. Бритоголовый нетерпеливо и резко подтолкнул напряжённо застывшего Геннадия Львовича плечом. Тот незамедлительно, чисто инстинктивно (где ему о чём-то ещё думать, анализировать!) попытался оторвать бритоголового от себя, пугливо отшатнувшись от оскаленной дикой улыбкой злой и жестокой физиономии, так неожиданно оказавшейся всего в каких-то пяти сантиметрах от лица потрясённого Геннадия Львовича.
Бедный Геннадий Львович с такой скоростью и с таким усилием рванулся прочь отсюда, волоча на своей руке вцепившегося в него полураздетого мужчину, будто бросился в атаку на рыхлый сугроб, ломкий острый куст, на хлёсткий, пропитанный летящим снегом, ветер.
II.
Эти две машины, не вот тебе новенькие с иголочки, но явно очень дорогие и ухоженные, объезжая филармонию слева, шли медленно, ещё медленнее, чем все остальные машины. Такую скорость они держали не только по плохой дороге, но и по расчищенному её участку, откуда ветер с ретивостью добросовестного дворника смёл и снег, и мусор, коего всегда хватает там, где только ступает нога человека. Двигались, словно крадучись, словно что-то высматривая. Возле спуска на ту самую тропинку они тихо остановились. Фары мягко потускнели, и из каждой машины вышли по два человека, добротно одетых, двигающихся с барственной медлительностью, присущей людям богатым и сильным. Многозначительно переглянувшись, не торопясь, мужчины спустились вниз на тропу.
А через пару-тройку минут все четверо, растеряв по пути всю барственность, выскочили наверх, словно кто-то их выплюнул оттуда. Они сгрудились возле второй машины, из которой, приоткрыв дверку, высунулся ещё один мужчина, и негромко загудели низкими встревоженными голосами. Короткий мимолётный взгляд по сторонам - и их болезненно-обострённое внимание переключилось с тропы на филармонию. Они разом развернулись все вместе к ярко освещённому нарядному входу в здание.
Там, на ступенях, в сверкающем снежном вихре толпились люди - праздничная толпа меломанов. Ниже, на большой ровной площадке перед зданием застыли легковые машины, окружив кольцом занесённый снегом фонтан. Особняком стояли две машины: милицейский Уазик и громоздкий унылый фургон спецмедслужбы. Возле этих двух машин тоже толпились люди.
Четверо мужчин неторопливым, сдержанным шагом двинулись к фургону, но не успели дойти, как взрычав, фургон сдвинулся с места. Насторожившись, они поддали шагу. Подобно хищным теням, мужчины вклинились в толпу зевак, где очень быстро узнали, что возле филармонии на проезжей части обнаружили труп молодого мужчины.
- Труп? - изумились все четверо. Они обескуражено переглянулись. Один из них под влиянием такой новости приложил руку к груди, обомлевшим взглядом окинув округу.
- Ну да, труп. - утвердительно закивали головами две женщины, возле которых они остановились.
По их словам, ну, прямо вот-вот совсем недавно здесь сбили молодого человека. Кто-то, говорят, даже видел, как это было, и позвонил в скорую и милицию. Судя по одежде, докладывали словоохотливые женщины, был этот человек приличный, не какой-нибудь бродяжка, горемыка бездомный или забулдыга-пьяница. Дорога на этом участке хорошая, машина шла на скорости, не ползла. Парень выскочил на шоссе неожиданно - вечно мы куда-нибудь спешим! Туда-то, на тот свет не хотим, ан вот! Всё
