посиневшем лице кровавились пренеприятные разводы. В довершение ужасного портрета – плюс к отвратительной окровавленной физиономии бритая почти под ноль массивная голова!
- Но... - после паузы прошептала осипшим голосом Лера, оцепенело взирая на костистый череп, покрытый максимум полутора-миллиметровой щетиной.
Не дождавшись от неё вразумительных слов, эти двое ввалились в ярко освещённую, сияющую чистотой маленькую прихожую. Но ноге у бритоголового, звякая при каждом шаге, болтались, волочась по полу, наручники.
- Лерочка, милая, дело жизни и смерти! - захлопнув за собой дверь, трагическим голосом зашептал Геннадий Львович, опасливо поводя головой назад, на закрытую дверь.
- Вон! - еле слышно, с трудом выговорила Лера, указав ослабевшей рукой на дверь. - Отведи этого... этого... в его дом! Немедленно отведи. Возьми для него какую-нибудь одежду и - вон!
- Лера! - умоляюще произнёс Геннадий Львович, - Это невозможно. И не кричи, пожалуйста, так громко!
- Я кричу? Из-за тебя у меня пропал голос! Как завтра я буду вести уроки? И ты ещё притаскиваешь в дом чёрт знает кого. Посмотри на это страшилище! Я что, должна радоваться таким вот твоим приятелям?!
- Лера, помолчи и выслушай меня, ради бога! - хриплым шёпотом воскликнул её незадачливый муж.
Бритоголовый отцепился от руки Геннадия Львовича и, опёршись спиной о стену прихожей, молча озирался в квартире. Он сунулся лицом в комнату, служащую то гостиной, то залом, где его взор приковал к себе диван, большой и маняще удобный. Диван, накрытый ковром, выглядел совершенно новым, потому что, несмотря на приличный возраст, никакие дети не прыгали с его спинки на мягкое сиденье, не устраивали на нём баталий, визжащих свалок, да и никакие существа породы кошачьих не точили свои страшные когти о его мягкие бока.
Красивая, холодная Лера рассвирепела. Как он смеет приводить в дом такого грязного, подозрительного и наглого типа; что означает эта железяка на его ноге? Он, Геночка, скоро допьётся до чёртиков! Геннадий Львович пытался отговориться, объяснить, но безуспешно.
- А если бы я приволокла в дом такого... такого... - она никак не могла найти подходящего определения.
- Заткни её! - вдруг негромко, но властно, рявкнул бритоголовый, уставившись на Леру злыми глазами.
Хозяева квартиры разом замолчали. Геннадий Львович быстрее пришёл в себя - свой шок он пережил на пустыре - и, воспользовавшись молчанием потрясённой и оскорблённой до глубины души супруги, пустился, было, в объяснения, но Лера не стала его слушать.
- Это, это что же такое? - прошептала она.
- Лерочка! - Геннадий Львович заюлил под её взглядом.
- Всё! К чёрту! Где тут у вас можно хотя бы присесть?
Бритоголового передёрнуло крупной дрожью, и он аккуратно сполз по стене вниз и уселся на полу, в очередной раз звякнув наручниками. Геннадий Львович сначала сунулся к нему, потом, заискивающе - к жене. Лера молча развернулась и покинула прихожую, хлопнув дверью, ведущей в маленькую комнату, служащую кабинетом и спальней.
Геннадий Львович обиделся и принялся, как мог, оказывать помощь бритоголовому. Он принёс инструменты. Вдвоём с бритоголовым они освободили его ногу от наручников, содрав на побагровевшей от холода и тесных наручников щиколотке кожу. После чего бритоголовый, не спрашивая разрешения, перебрался на поманивший его с самого первого взгляда диван, а Геннадий Львович ринулся в кухню на поиски аптечки.
Грохот, а вслед за этим звон разбиваемой посуды вырвал Леру из кабинета. Жизнь рушилась - вот что означал этот звон!
В кухне она застала плачевную картину, полностью соответствующую тому впечатлению, что создал в её воображении этот грохот и звон. Сидя на корточках, Гена собирал с пола дрожащими руками осколки красного стекла. Тут же валялись две жестяные коробки и, врассыпную со стеклом, их содержимое.
- Ну-с, а ваза-то зачем тебе понадобилась?
- Я искал марганцовку. - мрачным голосом произнёс Геннадий Львович, стараясь всеми силами скрыть неуправляемый испуг.
- И где же ты её искал?
- В юбилейной коробке из-под чая.
- Хорошо. А зачем? - сухо осведомилась Лера.
- Промыть рану на лице! - огрызнулся Геннадий Львович, чувствуя одновременно за собой вину за погром и свою правоту. Резная ваза из чешского стекла была всеобщей любимицей, но и помочь попавшему в беду живому существу, рану промыть, обеззаразить - священный долг нормального человека.
Всегда сдержанную Леру опять прорвало. Справедливости ради надо отметить, что она не брала верх громким голосом. Само построение негодующих, изобличительных фраз убивало любое возражение, любые аргументы против. Смысл её речи сводился к одному - к заразе зараза не пристает, а уж если взялся, быстрее промывай этому мерзкому грязному мужику его не менее мерзкую рану и выдворяй его из дома.
Как ей стало плохо! Чужой, подозрительный человек в доме, одно присутствие которого лишает дом уюта и защищённости, а сколько от него грязи?! И где только Генка подцепил этого окольцованного по ноге монстра?! Он же кровью перепачкает их последние приличные вещи, а ещё хуже, вдруг с ним случится что-нибудь ... непредвиденное?
Она предложила мужу, как промоет рану, надеть на этого типа старую зимнюю куртку. Куртка ему вполне подойдёт, а Геночке уже ни к чему.
- На животе не сойдется! - язвительно уточнила Лера. - Залепляй ему рану и - вон!
- Нет! - в отчаянии прошептал Геннадий Львович, пугливо оглянувшись в сторону занавешенного окна. - Это невозможно.
- Почему? - возмутилась Лера.
- Нас убьют.
- Что?!
- Убьют. Вот что! Лерка, это не шутка, говорю тебе! - зашептал Геннадий Львович, приблизив свое лицо к лицу жены. Она сморщилась, уловив запах едкого перегара, и отвернула лицо в сторону.
Едва не уткнувшись ей губами в ухо, он сбивчиво, но толково обрисовал ситуацию.
- Так это бандит. - ровным голосом, словно соглашаясь с чем-то, может быть со своими неясными ощущениями от увиденного, прошептала Лера.
- Ну, нет. Ну что ты! Нет же!
- Генка, ты дурак! - рассердилась Лера. - Почему нет? Ты только пошевели хоть чуть-чуть мозгами, горе ты моё, господи!
- Лерочка, он не бандит, он наверняка из этих, их новых русских. Из воротил, ну, не из самых таких..., но всё-таки! Может, они не поделили что-нибудь... Да, он из крутых. - убеждённо произнёс Геннадий Львович. Он нервно пожал плечами и всё так же шёпотом повторил. - Он крутой. Я думаю, что так.
- Милый мой! Крутой, бандит, новый русский - это одно и то же. Недотёпа, зачем ты его притащил сюда? Делай что хочешь, но у нас дома он не должен оставаться.
- Лерочка, ну не надо так давить на меня. Ничего уже не переделаешь. Хочешь, тресни меня, а? Но мы влипли, тем более, если ты считаешь, что это бандит...
- Новый русский не лучше. - вставила Лера.
- И теперь нам надо думать, как вывернуться, чтобы никто ничего не узнал. Да и не могу я не помочь попавшему в беду человеку! К тому же он сказал, что заплатит!
- Так вот ты на что клюнул!
- Ни на что я не клевал. Он вцепился в меня как клещ!
- Учти, Генка, не нужны мне его деньги! Мне нужна моя и без того не очень сладкая жизнь!
- Бесплатно с ним будешь возиться?
- Я вообще не буду с ним возиться - ни платно, ни бесплатно!
Она оттолкнула мужа и развернулась, чтобы уйти. Геннадий Львович схватил её за руку.
- Но, Лера! - с неприятными плаксивыми интонациями затянул Геннадий Львович. - Ты же добрый, жалостливый человек. Тебя все собаки в округе знают и любят. И даже кошки!
- О! Спасибо! И даже кошки! Но заметь - на улице, а не дома. Уличные звери, понятно? Но этот твой тип не собака и не кошка. Это безжалостный, беспринципный хищник! Наверняка из тех, кто с удовольствием давит машиной и кошек и собак!
- Ну, у тебя и фантазия! Ты ведь его совершенно не знаешь!
- И знать не хочу. Но ты тоже не знаешь его! Или, - она сощурила на мужа глаза, - ты его всё-таки знаешь, мой дорогой?
IY.
Спустя полчаса коварная судьба вновь вытолкала Геннадия Львовича в ночь, в метель и холод. Но теперь его окружали не просто ночь, не просто метель и холод. Его окружал грозный, смертельно опасный мир, где за каждым поворотом, в каждом тёмном углу таилась внезапность, резкая как удар грома и жуткая до падения сердца куда-то вниз по онемевшему телу, по вскипевшим кровью венам.
И как гвоздь засела в мозгу поговорка “взялся за гуж, не говори, что не дюж”. Этот девиз и явился причиной ночного пугливо-крадущегося бега, ибо дома из лекарственных средств, кроме марганцовки и аспирина, а из еды - картошки, лука, моркови и хлеба, ну, ещё варенья, специй, вроде лаврового листа и чёрного перца горошком, ничего не было. “Ах, да, - мрачно вставил в бег своих мыслей Геннадий Львович, - есть ещё растительное масло, треть бутылки, и чай, очень хороший чай в шикарной жестяной коробке - его подарила тёща с явным намёком на необходимость трезвого образа жизни зятя”.
Бритоголовый же не собирался пускать дело на самотёк и в чём бы то ни было обделять себя. Ни по части лечения, ни по части питания. Хозяев квартиры он, судя по всему, обирать не собирался, да и что с них возьмёшь?
- Деньги тут. - он глянул на Геннадия Львовича и хлопнул себя по бедру.
Но тут же словно выключился. Голова его мягко свесилась на грудь, и он замер, привалившись к спинке дивана. Геннадий Львович постоял над ним, почесал в затылке и вытащил из домашнего тайничка все их деньги.
- Ладно. - вздохнул он, прикидывая, - на антибиотики и двести граммов колбасы и двести граммов масла этих денег хватит, а завтра видно будет.
Расстроенная жена Геннадия Львовича закрылась в кухне и затаилась там, злясь и испытывая, кроме этой злости, адскую смесь чувства опасности, неустроенности и потерянности. Как ей было жалко их последние деньги и вдвойне жалко себя за это горевание о деньгах. Но изнывать от тягучести времени, пока Геночка бегает, а она отсиживается в собственном доме, как в какой-нибудь засаде на опасном рубеже, Лере не пришлось.
Минут через пять после ухода мужа она вздрогнула от неожиданности, сердце упало куда-то вниз, когда из комнаты, оккупированной бритоголовым бандитом, донёсся до неё властный призыв, произнесённый низким с хрипотцой голосом:
- Эй! Хозяйка!
Лера подскочила с табурета, постояла у стеклянной двери в кухню. Мотнула сердито головой и прошла в комнату. Бритоголовый сидел скрючившись вперёд, нависая над полом. Рука зажимала левую половину лица. Через пальцы и сложенный квадратик бинта по кисти текла кровь.
- Кровь пошла сильней. Испачкаю всё. - буркнул бритоголовый, - Принеси какую-нибудь тряпку покрупнее.
Обозлённая Лера вся напряглась от вида крови и, главное, от обращения к ней по-хозяйски на ты. Но трезвый взгляд на жизнь, бережливое отношение к своему имуществу: ковру и ковровой дорожке на полу, которые этот тип мог испоганить кровью, умерили её гнев. Но не смягчили. Она в считанные секунды развела водой марганцовку, которую так разрушительно и безуспешно искал её муж, схватила аптечную коробку и ринулась обратно в комнату. Несмотря на брезгливость, близкую к омерзению, она сама промыла бритоголовому рану, тянущуюся над бровью от виска вверх по лбу на череп. Мимоходом смахнула ватой струйку крови, подтекающую из носа.
- Края раны, мне кажется, надо бы чем-нибудь стянуть. - сухо произнесла Лера. Хотя, если бы такая рана красовалась на Генкином лбу или лбу
