Эйфобия

фирмой расставаться не хотелось.Но сын - важнее.

- Мама чувствует себя хорошо, - ответил сын и пролистал на своем "планшетнике" снимки, сделанные им в последний уик-енд.

На них пожилая женщина "хвасталась" загородным домом: ухоженные цветники, ровно порезанные брусчатыми дорожками, беседка из светлого дерева, вдалеке - искусственный водоем с пластмассовыми гусями. Все зализано с немецкой педантичностью и послушанием... И внуки, избалованные вниманием своей бабули, в кадре тянули улыбки на ширину лица.

-Германия? - предположил Кузьмичев.

-Почти, - уточнил сын: - Австрия, местечко такое, трудновыговаримое. В ста километрах от Альпийских гор. Мы туда переехали.

-А-а, да. Мне мама писала, - солгал Кузьмичев сыну и стал убеждать себя в том, что такое письмо могло быть. Он даже представил, четко разглядел первую страницу того длинного письма:
" Здравствуй, Алеша!
Мы по- прежнему тебя любим и ждем. Возвращайся скорее..."

От сына ни предложения, ни просьбы не поступило.
С какой целью приезжал в гости, чего он хотел?


А после отъезда сына опять явился провинциальный поэт с любимой женщиной Кузьмичева. Друг отметился удивительным раскаянием: наконец, он догадался о том, что провинциальное творчество абсолютно не интересует зажравшуюся Столицу, как, впрочем, вся российская Культура представляет интерес для остального мира, как пляски дикарей вокруг угасшего костра.

- Представляешь, какие мы ничтожества в масштабах страны? - намазывая сопли на слезы, делился догадкой друг: - Но успокаивает то, что в масштабе мира мы со столичными "гениями" - ничтожества в равной степени...

Кузьмичев погладил рыдающего Куяна и впервые за много лет знакомства решился на откровение:
-Ко мне сын приезжал, - признался он. При этом дыхание у него перехватило знакомое предчувствие надвигающейся беды.

- Кто? - резко оборвав рыдание, удивленно спросил друг: - У тебя никогда не было сына!

- Вот! - и в доказательство к сказанному Кузьмичев извлек из тумбочки мотки пряжи.

- А, это! - несколько успокоившись, произнес друг: - Год назад еще Тамара Глебовна подарила. Тебе срочно надо было довязать свитер для любимой женщины. Очень просил, а вязальные спицы держать в палате строго запрещено. Не помнишь?

Тамара Глебовна?... Томка?  Томка - имя любимой женщины. Опять бога повеселил.

- ... на вязку... дала - пролепетал Кузьмичев.

- На вязку сучек к кобелю водят, а Тамара Глебовна - женщина гордая и самодостаточная. Она - заведующая отделением псих. диспансера. Если дала, то уж, точно - не тебе. А тебе - только "абрикоску" в задницу, чтобы не куянил, но жил тихо и пришибленно, как все нормальные люди.

Кузьмичев прикрыл глаза. Друг продолжал нести какую-то ахинею. Постепенно его речь обратилась в стрекозиный стрекот над ухом - еще раздражительный, но долгожданный, отлетающий от границ его, Кузьмичевского, многослойного и реального мира. Обстановка больничной палаты вместе с другом начала расплываться, а привычный вид двора из окна его любимой квартиры - обретать более четкие контуры. Где-то за тополем, у песочницы Кузьмичева ждала давняя знакомая.

Надо было срочно избавиться от пунктов а) и д), чтобы попробовать себя в новом амплуа...